Стройбат, стр. 4
2
– Слышь, земеля! – Валерка Бурмистров орал прямо с крыльца КПП. – Ну, ты, в натуре, вчера хорош был, я те дам!..
Костя остановился перевести дух, вытер рукавом липкий похмельный пот, скривил улыбку:
– Да-а?..
– Будь здоров! – Валерка заржал. Тебя мой молодой на себе до роты… Дрозд!
На крыльцо выскочил здоровенный, стриженный налысо молодой.
– Вот этот, – сказал Валерка.
– Ага. – Костя кивнул, благодаря не молодого, а Валерку, поскольку молодыми распоряжался он. – Ничего такого, Валер?.. А?
– Нормальный ход. Тебя Рехт, дружок твой, заловил, хотел на губу. Еле отбил… Москвичей не любит, только так!
– Спасибо В… – пробормотал Костя, берясь за тачку.
– Земель! Погоди…
Молодой с интересом наблюдал за ними.
– Кыш! – прошипел Валерка, и молодой исчез. – Вчера обстриг их налысо, обросли, как деды. Тебя как зовут, забываю?
– Константин, – как можно спокойнее ответил Костя.
– Слышь, земеля, трояк не займешь? Молодым осетрины прислали с Оби. Я считаю, им вредно. А?
– Вредно, – небрежно, по-дедовски кивнул Костя.
– Короче, трояк займи, рассыпухи берем, и вечерком приходи. Телек позырим. «Братья Карамазовы».
Костя с трудом понимал Валерку. Деньги нужны. Денег нет.
– Денег-то, В…
– Ну, здрасте, приехали! – Валерка хлопнул себя руками по ляжкам. – Как бухать – есть, как земелю выручить – от винта! Хреновый ты земеля! Я таких в гробу видал!..
Надо бы объяснить, что денег у него с тех пор, как залетел с кренделями глазированными, вообще нет, только Бабаев трояк, который он вчера тоже упустил, потому что деньги у Бабая отобрали другие, пока они с Богданом киряли у Тани-вонючей.
Но как сказать, если язык чуть шевелится, обожженный вчерашним слабо разведенным спиртом? Найдет. Найдет он Валерке трояк. Не ясно где, но найдет. И больше достанет: сколько скажет Валерка, столько он ему и достанет. Потому что даже подумать страшно, как бы он мог служить без земляка на КПП. Вон вчера Валеркин молодой на себе его волок, а ведь всех бухих Валерка сперва сам отоваривает на КПП, а потом сдает на губу.
– Подожди-ка… – Костя потер рукавицей лоб. – Ты здесь будешь?
– А куда я, на хрен, денусь? – обиженно пожал плечами Валерка.
Костя, с трудом соображая, где взять денег, покатил тачку прочь. Другие-то старики с Валеркой вообще не здороваются, за падло считают. Им что, Валерка их сам побаивается. У Миши Попова в Городе серьезные друзья по наркоте, с ним все учтивы. У Женьки через комендатуру все зашоколадено. А у него, у Кости?.. Нету у него отмазки! Конечно, когда он с Мишей или с Богданом, никто не залупнется. А когда один?..
«О чем, козел, думаю? – усмехнулся про себя Костя. – Какая отмазка, зачем отмазка?! Послезавтра в Москве гудеть буду!»
– Слышь, земеля! Тогда уж пятерик бери для ровного счета, – по инерции обиженно крикнул Валерка. – Слышь?
– Слышу, – отозвался Костя.
Фиша выпиливал очко. Вернее, пол-очка в одной доске, пол – в другой.
– Фиш, дай трояк до получки, в смысле пятерку, – на храписто заявил Костя.
Фиша не спешил давать деньги, и Костя понял: атака с ходу не удалась. Сейчас Фиша начнет нудить. Костя сел на доски и полез за сигаретами.
Фиша не нудил. Фиша аккуратно выпиливал полукруг в доске по красной карандашной линии. Перед шмыгающими вверх-вн зубьями пилы на линии нарастал холмик опилок.
«Сейчас с чиры съедет!..»
Костя, не поднимаясь с досок, о всей силы дунул на Фишину работу. Фиша дернул головой вверх и стал остервенело тереть запорошенные опилками глаза.
– Извини, – виновато сказал Костя.
Пилил Фиша точно по линии. Он молча взглянул на Костю, как на убогого, ерзнул пилой еще пару раз и, аккуратно придерживая сну, принял выпавшее полукружье.
– Дай трояк, – сбавил Костя.
– Получка, Костя, была вчера, – сказал Фиша. – У тебя получки вчера не было. И тебя не было. Ты вино пил. С Богданом.
– Ну и что теперь? – устало сказал Костя. – Застрелиться?
– Не пей вина…
– Гертруда, – усмехнулся Костя, – дай денег, чего ты жмешься?
– А ты помнишь, сколько мне должен? – склонив голову на плечо, со справедливой укорной спросил Фиша. Точно так вот Костю допекала дома мать.
– Много, Фиша, много, – закивал Костя. – Все отдам. Все. Бабки огребем в субботу…
– Я тебе дам еще раз денег, если ты мне пообещаешь, что ты берешь у меня деньги не на вино. Разве ты не понимаешь! – Фиша возвысил свой обычный монотонный голос и соответственно воздел руки к небесам. – Ты можешь стать горчайшим пьяницей! Как все! Как Нуцо!
– Чего? – Из ямы показалась улыбающаяся небритая морда цыгана. – Оставь курнуть!
Костя протянул ему бычок.
– Фишка денег не дает.
Нуцо, обжигая пальцы, досасывал окурок.
– Дай Косте денег. И мне дай.
– Тебе – таблетку! – отрезал Фиша, и Костя понял, что ему Фиша денег даст.
– А чего вы, собственно, не пашете? – нахмурился Костя. Надо было добавить что-нибудь поосновательнее. И Костя выпалил не совсем свое, но в настоящий момент подходящее: – Приборзели?!
– Лопатой больше не берет, – сказал Нуцо. – Клин нужен. И кувалдо
– Что ж вы, гады, сразу не сказали? – Костя даже застонал. Переться теперь в кузницу, клянчить клин, кувалду… От одной мысли мозги скручивались. Костя страдальчески поморщился, поднял глаза на Фишу. – Пятерку дашь?
– Дам, – торжественно объявил Фиша. – Иди за клином.
Костя тяжело поднялся с досок.
– Пойдем, – сказал он Нуцо. – Сам все попрешь. Я – дед. Понял?
Когда вернулись с инструментами, Фиша читал книгу.
– На, – строго сказал Костя. Нуцо синхронно его словам скинул с плеча на землю клин на приваренной арматурине и кувалду. – Пашите, гады… Фиш, ну?.. – Костя протянул руку.
– Ты мне подиктуешь сегодня? – с ударением на последнем слове спросил Фиша, не спеша расстегивая пуговицу на коленном кармане.
Костя молча следил за второй пуговицей, которая оставалась нетронутой.
– Часочек, – уточнил Фиша и протянул Нуцо завернутую в бумажку таблетку.
– Нуцо! – чуть не плача простонал Костя. – Он смерти моей жаждет. Меня блевать волокет, а он – «подиктуй»!..
– Дай Косте денег, – вступился Нуцо. – Дай!
– Хорошо, – сказал Фиша. – Вот мы позанимаемся, потом я тебе дам денег.
– Слушай меня, Фишель, – сказал Костя, дыша в лицо Ицковичу перегаром, который Богдан называл перегноем.
– Учти, Ицкович, вас, всю вашу масть, вот именно за это в народе не любят. Вот таким своим… некорректным поведением ты возбуждаешь в нашем народе антисемитм. Я правильно говорю, Нуцо?
– Точняк, сто процентов, – не поняв ни черта, кивнул Нуцо и на всякий случай хмыкнул.
Фишель Ицкович, огромный, очень красивый, медлительный, еще некоторое время собирался c мыслями. На конец он тяжело вздохнул и расстегнул вторую пуговицу на кармане. Костя перевел дух, стараясь дышать потише чтобы не спугнуть Фишино решение.
Фиша достал потертый бабий кошелек и долго выуживал него пять рублей жеваными бумажками.
– А теперь, Фиша, могу тебе сказать: подиктую. Иди в техкласс, я сейчас приду.
Улыбка расплылась по Фишиному лицу. Он завалил инструмент досками, накинул телогрейку и потопал через плац к стоявшему на отшибе голубому бараку – техклассу.
– Дуй на КПП, – скомандовал Костя Нуцо. – Деньги – Валерке.
Веселый, жнерадостный Нуцо помчался по бетонке к воротам, унося с собой легкую неотступную вонь.
Костя пошел учить Фишу.
– «…Лев Силыч Чебукевич, нося девственный чин коллежского регистратора… – медленно диктовал Костя прохаживаясь перед Фишей, втиснутым в переднюю парту, – вовсе не думал сделаться когда-нибудь порядочным человеком…»
Фиша писал, нко опустив голову к тетради. Над курчавыми его волосами шевелился, не уплывая, легкий дымок, потому что в зубах у Фиши торчала папироса. С куревом у него были странные отношения. Вообще Фиша считал курение недопустимым, хотя и не в такой степени, как вино и женщин, но во время особо сильных переживаний разрешал себе закурить. Занятия русским языком требовали от него большого напряжения, и смолил он сейчас без перерыва – папироска так и ерзала одного угла рта в другой. Курил Фиша самые дешевые папиросы «Север». На стене техкласса висел двигатель внутреннего сгорания с обнаженными разноцветными внутренностями. За окном на плацу, пригретом весенним полуденным солнышком, в подтаявшей лужице дрались воробьи. «А ведь дембель-то вот он», – подумал Костя и, сладко потянувшись, открыл рот зевнуть.