Гонители, стр. 81
После обеда Уки запрягла вола. Он пошел проводить ее за курень.
– Кто твой господин?
– Джэлмэ.
– Это очень хорошо, Уки! Мой отец его знает. Он попросит отпустить тебя.
– Зачем? Мне некуда деваться.
– Как – некуда? Рядом с отцовской я поставлю свою юрту. Ты будешь в ней хозяйкой.
Уки усмехнулась.
– Какой скорый! Мать твоя верно говорит – болтун.
– Мне долго раздумывать нельзя. Вдруг снова погонят на войну. Если чесать в затылке, можно остаться совсем без жены. У Джучи, у его братьев уже по три-четыре сына… Так что жди, Уки. Скоро я приеду за тобой. Или я для тебя неподходящий? Тогда скажи…
Она ничего не сказала. Судуй остался стоять у крайних юрт куреня.
Повозка медленно катилась по пестрой от цветов степи, под облаками пели жаворонки. Мир был наполнен радостью. Была полна радостью и душа Судуя. Он дома. На родной земле. Славная девушка станет его женой. У него будут дети. Много-много мальчиков… И может быть, хан не захочет больше ходить на войну…
Глава 2
В покоях Тафгач-хатун было жарко. В стенном очаге, выложенном красным камнем с белыми узорами прожилок, ярко горели поленья карагача. Хан Кучулук в белой рубашке с открытым воротником и широких шелковых шароварах сидел за узким столиком, накрытым цветастой скатертью. Тафгач-хатун наполнила из узкогорлого кувшина стеклянные кубки виноградным вином.
Кучулук хмуро-задумчиво смотрел на рыжие языки пламени, лизавшие закопченный свод очага. Высокий лоб прорезали две поперечные морщины, сухая кожа туго обтягивала острые скулы, под глазами темнели подковы теней. Кучулук только что возвратился из похода на Кашгар и Хотан.
Мусульманское население этих владений вздумало отложиться от гурхана и предаться своему единоверцу, хорезмшаху Мухаммеду. Кучулук не хотел войны.
Потому освободил сына кашгарского хана, удерживаемого как заложника, дал ему немного воинов и попросил уговорить эмиров Кашгара не делать зла. Но эмиры ворот города перед молодым ханом не открыли, его воинов разогнали, а самого убили. Тогда Кучулук осадил Кашгар. Но сил у него было недостаточно, и города взять не мог. Пришло время жатвы, хлеба пожелтели, высохли. Кучулук приказал выжечь все посевы вокруг Кашгара и Хотана.
Возвращаясь домой, поклялся: то же самое сделает и в будущем году, и через год, и через два, – будет делать это до тех пор, пока зловредные мусульмане не покорятся ему.
– Пей и ешь, господин мой. Пусть твои заботы останутся за моим порогом. – Тафгач подала ему кубок.
– Если бы заботы можно было стряхивать с себя, как дорожную пыль! – Кучулук повертел кубок в руках – в вине плавали теплые искры. – Что нового тут?
– Тут – ничего. Но купцы из столицы Мухаммеда принесли плохие вести.
Шах отдал султану Осману свою дочь в жены и удерживает его при себе, в Гургандже. А в Самарканде всеми делами правят хорезмийцы.
– Так ему и надо, этому глупому Осману! – Кучулук выпил вино, оторвал от мягкой лепешки большой кусок, обмакнул его в растопленное масло, стал есть.
– Ты забываешь, что первая жена Османа моя родная сестра, – с упреком сказала Тафгач-хатун.
– Об этом должен был помнить твой отец!
– Что говорить о моем отце…
– А что могу сделать я? Если бы Осман был умнее, он бы не переметнулся к хорезмшаху. Тогда бы с Мухаммедом можно было говорить иначе.
– Осман молод… Он очень любил мою сестру. Злые люди внушили ему пагубные мысли. Думаю, он уже и сам спохватился.
– А что толку? Хорезмшах не выпустит его из своих рук.
– Я думаю, шах отпустит Османа в Самарканд. Иначе для чего он отдал ему свою дочь?
– Может быть, и так. Что же дальше?
– В Самарканде моя сестра. Не верю, что Осман ее мог забыть. Там много людей, преданных нам. Через них надо снестись с султаном… Если пожелаешь, это могу сделать я.
– А сможешь?
– Ты плохо знаешь таких женщин, как я. Ради тебя готова сделать все.
– Спасибо, Тафгач-хатун… Однако боюсь, что нам с тобой не удастся спасти ничего. Я смотрю на запад, в сторону хорезмшаха, а сам все время прислушиваюсь, не стучат ли копыта на востоке. Монгольский хан рано или поздно придет сюда. Устоим ли мы? Найманы не могли устоять. Почему? Да потому, что повздорили мой отец и его брат Буюрук. Наши силы разъединились. А что тут? В каждом городе сидит владетель и думает только о том, чтобы увернуться от власти гурхана. Мало того – людей разделяет и вера. Я поклоняюсь Христу, ты – Будде, многие ближние к нам люди чтут пророка Мухаммеда и в душе презирают и тебя, и меня. Они не наши люди. Они люди шаха. И до тех пор, пока мы не разделаемся с ними, не сможем быть спокойны за свою жизнь.
– Я поговорю с тобой, и мне становится страшно… – Тафгач-хатун села ближе к Кучулуку. – Неужели все так плохо?
– Хорошего мало. Но, видит бог, я сделаю все, что в моих силах… Ты помогай мне. Приближай к себе надежных единоверцев, возбуждай ненависть к мусульманам.
– Ненависти хватает и без того. Она не облегчит нашу жизнь. Моя вера учит добру и терпеливости.
– Твой отец был добр. Ягненок среди волков…
В комнату вошла служанка Тафгач-хатун, поклонилась Кучулуку.
– Тебя хотят видеть твои воины.
Воины-найманы в шапках из меха корсака ввели человека, закутанного в черный плащ. Устало вздохнув, он опустился на колени, потер ладонью худое, с впалыми щеками лицо.
– Я, повелитель, от Буртана…
Полгода назад Кучулук послал в Алмалык под видом купца своего нукера Буртана. С тех пор вестей от него не было, и Кучулук уже думал, что нукера нет в живых.
– Владетель Алмалыка Бузар собирается на охоту. С ним пойдет не больше ста человек. Охотиться будут дней десять.
– Где?
– Место я укажу. – Посланец покосился на столик, на его тощем горле задвигался кадык.
– Далеко ли это место?
– Я был в дороге три дня. – Посланец не мог отвести взгляда от столика.
Кучулук налил в кубок вина, подвинул лепешки.
– Пей и ешь. Воины, поднимите две сотни. Каждый пусть возьмет по два заводных коня. Быстро! Гонец, ты можешь держаться в седле?
– Мне бы немного уснуть. – Он торопливо пихал в рот лепешки, говорил невнятно. – Устал.
– Приторочим к седлу. Уснешь дорогой… Ты не мусульманин?
– Зачем бы помчался к тебе мусульманин?
– Слышишь? – спросил Кучулук у Тафгач-хатун.
Он пошел в другую половину покоев, поверх шелковых шаровар натянул штаны из мягкой кожи, обулся в гутулы с высокими голенищами, надел халат, подбитый легким мехом. Тафгач-хатун стояла рядом, смотрела на него опечаленными глазами.
– Ты сам-то можешь держаться в седле?
Затягивая жесткий пояс с тяжелым мечом, он проговорил, думая о своем:
– Могу… Пока могу.
Осенняя ночь была холодной. Ветер нес редкие снежинки. Кучулук скакал рядом с посланцем-проводником, подбадривал плетью коня. Ему жаль было оставленное тепло очага, тишину покоев жены…
Шли через степи, далеко огибая селения. Шли почти без отдыха. На исходе второй ночи проводник остановился на берегу небольшой речушки.
– Бузар должен быть где-то недалеко. Надо ждать рассвета.
Вокруг не было видно ни огонька, не слышно ни единого звука. Бузар мог не прийти.
Или уйти в другое место. Эти мысли согнали с Кучулука утомление и дрему. Он остался сидеть на коне, но воинам велел спешиться и передохнуть. Они легли на притрушенную снегом землю и сразу же захрапели.
В мутном свете наступающего дня обозначились голые холмы с той и другой стороны речушки. Кучулук поднялся на ближний холм, осмотрелся.
Ничего. Ветер сдувал с гребней снег, пригибал тощую, желтую траву. Он поднял воинов и шагом поехал вверх по речушке. За одним из поворотов холмы отступили от берегов. На плоской равнине стояли круглые, как шлемы, шатры и черные треугольники шерстяных палаток, невдалеке паслись расседланные кони, – Го-о-о! – раздался тревожный крик караульного.
Воины, отстегнув заводных коней, молча бросились на шатры и палатки.