Гонители, стр. 46
– Опасно, хан, – сказал Боорчу.
– Опасно? Может быть. Но иначе Ван-хана не разгромить. Делаешь – не бойся, боишься – не делай. А мы не можем ничего не делать. Если вражда началась, кто-то должен пасть – они или мы.
Хасар перестал сердиться на брата. Тэмуджин, как видно, больше не будет держать его в черном теле. Иначе не сделал бы приманкой для Ван-хана, измыслил бы что-то другое. Завистливо-уважительно подумал: «Ну и ловок же старший брат…»
Глава 11
Просьба Хасара пришлась по душе и Ван-хану, и его сыну. Без лишних разговоров согласились принять его под свое покровительство. Но если хан думал, что этим в какой-то мере искупит свою вину перед семьей анды Есугея, то мысль Нилха-Сангуна шла дальше. Надо Хасару подсказать, что он при желании может занять место своего брата, да помочь собрать воинов, и у Тэмуджина будет враг куда опаснее всех его нойонов-родичей и анды. Упрямый и честолюбивый, он или умрет, или одолеет своего рыжего брата-мангуса. У Хасара будет одна опора – кэрэиты! А уж Нилха-Сангун сумеет держать его в руках.
Так он думал и был очень доволен, собой. К Хасару с Субэдэй-багатуром и Мухали решил направить нойона Итургена.
– Вези ему наши заверения в полном благорасположении.
– Пошли кого-нибудь другого, – попросил Итурген. – Я захватил его семью.
– Ну и что?
В смущении почесав за ухом, Итурген признался:
– Хасара мы слегка побили. И эти золотые доспехи я забрал у него.
– И надо было его бить! – подосадовал Нилха-Сангун, но, подумав, сказал:
– А это даже и неплохо. Как раз ты и должен ехать. И в его доспехах. Так мы напомним, кто он есть. Пусть скорбит его душа. Приедете сюда, лаской и приветливостью снимем эту скорбь, вдохнем в душу надежду.
Золоченые доспехи, присовокупив к ним богатые дары, вернешь сам.
Итурген снял шлем, сияющий, как утреннее солнце, пробежал пальцами по блестящим нагрудным пластинкам. Доспехи возвращать ему не хотелось. И поехал он к Хасару с большой неохотой. Бровастый Субэдэй-багатур и подвижный, вертлявый Мухали поскакали рядом – один справа, другой слева.
По куреню ехали шагом. Мухали не сиделось, крутился в седле, будто сорока на столбе коновязи, удивлялся:
– Какой большой курень, как много народу!
– Таких куреней у нас множество, а сколько людей – никто не знает.
Только ваших рабов, жен да детей тысячи.
– А воинов почему-то мало…
– Зачем нам держать тут воинов? Ваш бывший владыка Тэмуджин сгинул, татары уничтожены. С этой стороны нет угрозы, и воинов мало.
– А есть поблизости еще курени?
– Ты почему все выспрашиваешь? – насторожился Итурген. – Для чего тебе знать, где, чего и сколько у нас есть?
– О чем-то надо же говорить! Не хочешь – будем молчать. Но молоко скисает от жары, а я от молчания. Давай поговорим о лошадях или женщинах хочешь? О куренях и воинах не говори, а то все узнаем, нападем. А? Мухали весело засмеялся.
Надоел Итургену Мухали за дорогу, как сухой хурут в длительном походе. Все чаще стал спрашивать:
– Ну, где же ваш Хасар? Говорили – близко, но скачем два дня, а его все нет.
– Скоро ты его увидишь. Вот радости-то будет у Хасара!
На исходе второго дня притомленные кони шагом шли по лощине. Все суживаясь, лощина полого поднималась к плоской возвышенности. Поднялись на нее, и, невольно пригнувшись, Итурген натянул поводья. По возвышенности двигалось войско. Змеей растянулся вольный строй, и хвост его потерялся за дальними увалами.
– Что… такое? – Итурген попятил коня.
Его руки перехватили, левую – Мухали, правую – Субэдэй-багатур, завернули за спину, туго стянули ремнем. От неожиданности Итурген даже не подумал сопротивляться. Водил глазами с Мухали на Субэдэй-багатура, с Субэдэй-багатура на Мухали…
– Как же это?.. Что же это?..
– Куда держали путь, туда и прибыли, – смеясь, пояснил Мухали.
Их заметили, и десятка два всадников рысью пошли навстречу. На соловом тонконогом жеребце, идущем плавной иноходью, сидел грузный воин в черной войлочной шапке, в халате, перепоясанном простым ременным поясом.
Когда он остановил иноходца и пытливым взглядом скользнул по лицу Итургена, у того обомлело сердце – хан Тэмуджин.
– Ну и как? – спросил он у Мухали.
– Все хорошо! Ван-хан беспечен, как весенняя кукушка.
– Зачем здесь этот?
– Он привез доспехи Хасару, – скалил зубы Мухали.
– Может он что-то рассказать?
– Нет, хан. Обо всем выспросил дорогой.
Примчался Хасар. Увидев Итургена в золотых доспехах, хищно ощерился.
– А-а, попался!.. Брат, дай его мне.
– Бери. – Хан тронул коня, за ним поехали Мухали и Субэдэй-багатур.
– Сейчас же снимай доспехи! – крикнул Хасар.
Итурген покорно стянул с головы шлем, стащил с плеч куяк. Передав доспехи нукерам, Хасар выхватил меч, коротко взмахнул и с потягом рубанул Итургена.
Когда в курень примчался дозорный и заорал во все горло «Враги!», Нилха-Сангун презрительно бросил:
– Трус! Кучка нукеров Хасара показалась тебе тысячным войском?
– Какая кучка? Не меньше шести тысяч воинов идут на курень! Сам посмотри!
Вдали, над сопками, вспухло темное облако пыли. С той стороны, побросав стада, скакали пастухи и близкие дозорные. Нилха-Сангун велел бить тревогу, сам побежал в шатер отца. Ван-хан, худой, длинный, тоже смотрел на облако пыли, качал седой головой.
– Горе нам, сын… Обманулись мы с тобой, ох, как обманулись!
– Неужели Тэмуджин?
– Кто же еще? – Ван-хан сердито дернул плечами.
К шатру бежали нойоны, их нукеры, воины, на ходу натягивая доспехи, пристегивая мечи. Женщины хватали ребятишек и тащили в юрты. Вскочив на чьего-то коня, Нилха-Сангун понесся по куреню, подымая и подгоняя людей.
Бегом покатили телеги, окружая ими курень, потащили скатки войлоков и мешки с шерстью – укрытие для хорчи – стрелков.
А на сопках вокруг куреня уже маячили всадники. Передовые сотни неторопливо, будто возвращаясь домой, двинулись на курень. И вдруг сорвались, рассыпались, с устрашающим ревом кинулись к тележным укрытиям.
Навстречу им взметнулась туча стрел, и воздух загудел от стонущих звуков свистулек. Не доскакав до телег, воины Тэмуджина выпустили по две-три стрелы, повернули коней, умчались, оставив убитых и раненых. Нилха-Сангун облегченно передохнул. Но в это время другие сотни полезли на курень с противоположной стороны. Нилха-Сангун поскакал туда, увлекая за собой воинов. Отбили. Но воины Тэмуджина бросились на курень рядом. Одни отскакивали, другие налетали, и невозможно было предугадать, в каком месте ударят в следующий раз. Нилха-Сангуну и его воинам некогда было утереть пот со лба. И только темнота принесла передышку.
Все нойоны собрались в шатер Ван-хана. Горел светильник. Хан, словно озябнув, тянул к нему руки. Пальцы слегка подрагивали. Халат свисал с худых плеч крупными складками.
– Послали за помощью в другие курени? – спросил он.
– Куда пошлешь? – Нилха-Сангун отдернул полог шатра.
В густой темноте вокруг куреня волчьими глазами светились огни.
Ван-хан не поднял головы, не мигая смотрел на пламя светильника.
– Эх, отец, не мы ли просили тебя – добей Тэмуджина! Пожалел…
– Что говорить о прошлогоднем снеге, сын… Курень мы, кажется, не удержим. Не сдаться ли нам?
Нилха-Сангун подскочил.
– Никогда! Никогда я не склоню голову перед Тэмуджином! Хочешь моей смерти, убей лучше сам.
– Помолчи, Нилха-Сангун!.. Безмерно устал я от всего…
Посидев в глубокой задумчивости, Ван-хан вдруг поднялся, потребовал коня.
– Я поеду к Тэмуджину.
Нилха-Сангун пробовал удержать его, но хан молча сел в седло и один, без охраны, поскакал в стан врага.
Ван-хан не знал, о чем будет говорить с Тэмуджином, ему просто нестерпимо захотелось увидеть его. Караулы Тэмуджина заставили его спешиться, окружив тесным кольцом, будто пленника, повели меж ярко пылающих огней к палатке. Перед входом он остановился, собираясь с мыслями, но его грубо подтолкнули в спину древком копья.