Замри, умри, воскресни, стр. 41

— М-ммм… В июне. До встречи.

— Ну? — вскричал Мэнни, едва Жожо вошла. — Видели?

— Что?

— Стоило Марку Эвери взять ребенка, как все тетки застонали: «Ах, ах!» Как сами ее держали, так никаких стонов… Что все это значит?

Жожо внимательно на него посмотрела.

— И что? Говори.

Ей тоже не терпелось знать, почему при виде Марка, склоненного над ребенком, она лишилась аппетита. А, кстати, торт был — объеденье.

— Очевидная вещь!

— Что? Мужчина, а такой нежный — поэтому, что ли? Мэнни вылупил глаза.

— Да потому, что он начальник, вот они и лебезят!

Спустя месяц

— По-моему, тебе стоит взглянуть. — Пэм протянула Жожо пачку страниц. — Похоже на рукопись.

— Что значит «похоже»?

— То и значит. Электронная почта и еще кое-что в этом духе.

— Публицистика?

— Не совсем. Написал один человек, а принес другой. Автора зовут Джемма Хоган, а рукопись прислала ее подруга Сьюзан.

— Что-то странное.

Пэм пожала плечами:

— Рекомендую посмотреть. Наверняка сказать не могу, но мне кажется, штука занятная.

ЛИЛИ

Это было мое собственное решение, но я все равно себя никогда не прощу. Знаю, звучит выспренне, но я просто констатирую факт. До сих пор я часто жалею, что вообще его встретила. Это самое ужасное, что случилось в моей жизни, и даже теперь, когда мы уже давно вместе и у нас есть Эма, то и дело, посреди повседневных дел вроде подогревания бутылочки для ребенка или мытья головы, я вдруг понимаю, что внутренне продолжаю ждать беды. Счастье, построенное на чужом несчастье, не может быть долговечным. Антон говорит, мое раскаяние — от католической веры. Но я не воспитывалась в этой вере, и, наверное, раскаиваться мне не в чем.

Журналисты. За свою недолгую карьеру интервьюера я встречала две их разновидности. Первые подчеркивают свою профессиональную принадлежность тем, что одеваются как бомжи (если честно, то, став матерью, я сама начала непроизвольно позволять себе такой стиль). Вторые все время проводят на мероприятиях в иностранных посольствах. Сейчас в мою дверь входит представительница второго клана, Марта Хоуп-Джонс из «Дейли Эко». На ней — красный костюм с золотыми пуговицами и расшитыми погонами, туфли на высоких каблуках точно в цвет костюма. Интересно, мелькает у меня в голове, как ей удалось так подобрать обувь. Наверное, ходила в специальную контору, которая обслуживает свадьбы и где красят туфли подружек невесты в цвет их платьев. Правда, об этом я только понаслышке знаю.

— Добро пожаловать в мое скромное жилище, — сказала я и тут же прикусила язык. Я вовсе не собиралась обращать ее внимание на то, какое у меня действительно скромное жилище: бывшая муниципальная квартирка с одной спальней, и в ней живем мы трое — Антон, Эмаия.

Когда мой рекламный агент в «Докин Эмери» договаривалась об интервью, я умоляла ее назначить его где-нибудь в отеле, баре, на автобусной остановке — в любом другом месте, только не у меня в квартире. Но поскольку материал должен был идти в рубрике «В домашней обстановке», выбора у меня не было.

— Чудесно, — объявила Марта, сунула нос на кухню, не упустив, конечно, двух плотно завешанных сушилок для белья, которое никак не желало сохнуть.

— Сюда вам не надо. — Я покраснела. — Сделайте вид, что ничего не заметили.

Но Марта уже достала из такой же красной, как костюм, сумки блокнот и что-то чиркнула. Я попыталась прочесть вверх ногами, и одно слово мне показалось похожим на «свинарник».

Я повела ее в гостиную, в которой Антон, спасибо ему, в некотором роде навел порядок. Он сгреб все сорок или пятьдесят мягких игрушек в угол, затем извел целый флакон персикового освежителя воздуха в надежде перебить запах влажного белья.

Марта плюхнулась на диван, воскликнула: «О боже!» — и вскочила на ноги. Мы обе посмотрели на детальку «Лего», которая больно впилась ей в ягодицу.

— Извините, пожалуйста, это дочка у меня играет… Марта еще что-то накорябала в блокноте.

— А вы диктофоном не пользуетесь? — удивилась я.

— Нет, вот куда более основательная штука. — Она с улыбкой покрутила в руке авторучку. Ну конечно, и можно перевирать мои слова сколько заблагорассудится.

— А где ваша малышка? — Она огляделась по сторонам.

— С папой на детской площадке. — И будут торчать на качелях, пока я им не покричу, что территория свободна. Не собираюсь их втягивать в это безобразие.

Марта приняла чашку чая, от печенья отказалась, и интервью началось.

— Ну что ж. Неплохо у вас получилось, да? Я имею в виду «Колдунью Мими». — Ее глаза были похожи на голубые бусины — стеклянные и пронзительные.

Свой вопрос она задала таким тоном, словно я ловко надула легковерную публику. Как на это ответить? «Да, вышло в самом деле неплохо, спасибо»? Или это будет высокомерно? А скажи я: «Ну, машину времени я не изобрела», — вдруг она закроет блокнот и уйдет?

— Я немного знакома с вашей биографией, но вы наверняка знаете, что материалы Марты Хоуп-Джонс не имеют ничего общего с обычной газетной писаниной. Я начну с чистого листа, пойму, кто такая настоящая Лили, и проникну в ее глубинную суть.

Она сделала «копающий» жест, а я настороженно кивнула. Уж больно мне не хотелось, чтобы она проникала в мою глубинную суть.

— Вы ведь не всегда писали книги, правда, Лили?

— Не всегда. Я начала писать всего два года назад, а до той поры работала в сфере пиара.

Неужели? — Мне показалось оскорбительным ее неподдельное изумление, хотя я знаю, что внешне не похожа на пиарщика, каким их принято представлять.

Энергичные, сообразительные имиджмейкеры, выражающие чужие интересы, и выглядеть должны соответственно. Деловой костюм, идеальная прическа, профессиональный макияж. Но у меня, даже в пору моих скромных достижений на ниве пиара, подол юбки самым таинственным образом никогда не держался по одной линии, а длинные волосы вечно выбивались из прически и на самых ответственных встречах норовили упасть мне в кофе. (По этой причине мой начальник вскоре перестал брать меня на встречи с клиентами. Им он врал, что у меня назначена физиотерапия.)

— Какая именно область пиара? — спросила Марта. Она была заинтригована. — Певцы-однодневки? Заходящие звезды мыльных опер?

— Да нет, куда скромнее. — Я вовсе не пыталась острить.

Быть пиарщиком значит пропихивать на страницы прессы липучих, как мухи, бесталанных певцов, актеров, манекенщиц. Но если бы только это… Еще это значит впихивать сухое молоко нищим африканцам на том основании, что оно, дескать, полезнее грудного. Именно работники пиар-службы табачных компаний внушают легковерным правительственным чиновникам, что иметь курящее население очень выгодно, поскольку все вымрут еще до того, как им надо будет платить пенсию и содержать в домах престарелых. Именно из-под пера талантливого пиарщика рождается на свет пресс-релиз, убеждающий жителей района, что не стоит обращать внимания на выброс токсичных веществ близлежащим химкомбинатом — куда важнее, что он дает вам и вашим соседям рабочие места.

Такой эффект достигается двумя способами: рекламой и подкупом политических деятелей. Когда натиск достиг ужасающей силы и я поняла, что пора защищать беззащитных людей, я отошла в сторонку и стала писать пресс-релизы.

Я искренне сочувствовала несчастным, у которых под носом сооружали гигантскую свалку и по чьим садам должна была пройти скоростная магистраль. Как следствие, в моих пресс-релизах чувствовалось раскаяние; к своему стыду, я отлично выполняла свою работу и беспрестанно мечтала о том, чтобы заняться парочкой певцов, чья карьера идет под откос.

— Итак, вы работали в пиар-службе. — Перо Марты беспрерывно двигалось. — Где это было?

— Сначала в Дублине, потом в Лондоне.

— А как вы оказались в Ирландии?

— Когда мне было двадцать, моя мама переехала туда жить, и я поехала с ней.

— И вот теперь вы снова в Великобритании. Что произошло?