Не учите меня жить!, стр. 43

Между тем Меридия поведала мне, как несчастна Хетти, какой худой и усталой она выглядит.

— Но она ведь всегда была худой и усталой, — возразила я.

— Нет, — раздраженно отмахнулась она, — сейчас сразу видно, что ей пришлось выстрадать, ведь она попала в такую трав-матичную… травматичную… э-э, травму.

— На самом деле не вижу, из-за чего ей переживать, — вмешалась Меган. — Два мужика, вместо одного, спят и видят, как они ее трахают. Два ума — и не только ума, заметь, — лучше одного, я всегда это говорила.

— Да что же это, в конце концов! — возмущенно закудахтала Меридия. — Как это на тебя похоже — сводить все к… примитивным животным инстинктам.

— Об этом, Гретель, можно говорить очень долго, — уклончиво ответила Меган. На ее роскошных спелых губах блуждала таинственная улыбка.

Прежде чем выскользнуть из комнаты, она пробормотала еще что-то; как мне показалось, там было слово «втроем».

— Меня зовут Меридия, — прорычала ей вслед Меридия. — Сучка безмозглая, — буркнула она, чуть успокоившись. — Так о чем я? Ах да. Она разрывается между двумя любовниками, — драматическим шепотом продолжала Меридия. — С одной стороны — Дик, надежный, честный Дик, отец ее детей. А с другой — Роджер, восхитительный, непредсказуемый, страстный…

Она говорила и говорила без остановки, до самого перерыва на обед. Тут я, разумеется, оставила работу, удрала из конторы и на целый час отправилась по магазинам.

То, что работать я с утра, по существу, еще не начинала, было совершенно неважно.

Я пошла на поиски открытки и подарка на день рождения Дэниэлу, что всегда было для меня сущим наказанием.

Я никогда не знаю, что дарить.

Что бы вы на моем месте купили человеку, у которого все есть? Вот и я мучаюсь. Может, книгу? Но ведь у него уже есть книга.

Кстати, не забыть ему это сказать. Ему понравится.

В результате я всегда покупаю что-нибудь ужасно прозаическое — носки, галстук или набор носовых платков.

А он, что хуже всего, умудряется каждый раз дарить мне чудесные подарки со значением. На мой последний день рождения, например, я получила однодневный абонемент в салон красоты — целый день райского блаженства. День, свободный от угрызений совести, солярий, массаж, восхитительное, ничем не замутненное безделье.

В общем, я купила ему галстук. Галстуков я уже два года не дарила, так что авось сойдет.

Но открытку выбрала действительно хорошую — милую, забавную, красивую, и подписала: «С любовью, Люси». Надеюсь, Карен ее не увидит и не обвинит меня в том, что я отбиваю у нее парня.

Оберточная бумага стоила почти столько же, сколько сам галстук. Наверно, ее покрывают настоящим золотом.

Галстук я упаковала уже на работе, но затем пришлось тащиться на почту, чтобы отправить подарок адресату. Конечно, можно было воспользоваться служебной почтой, но мне все же хотелось, чтобы Дэниэл получил свой галстук в текущем столетии, а два неандертальца, что работают у нас курьерами, этого гарантировать не могут. Не из вредности, нет, — они вообще-то приятные ребята, и с моей дурацкой свадьбой поздравляли меня искренне, — просто соображают медленно. Помогут чем могут, но могут не все — вот, пожалуй, самое точное для них определение.

За этими заботами незаметно пробило пять часов, и, подобно пуле из ружейного ствола, я полетела домой.

31

Люблю вечера в понедельник. Я нахожусь на том жизненном этапе, когда будни предназначены для отдыха от выходных, и не могу понять ту часть человечества, которая придерживается другого мнения.

Вечер понедельника обычно единственный за неделю, когда Карен, Шарлотта и я одновременно оказываемся дома, измученные похождениями минувших выходных.

Во вторник вечером Шарлотта ходит в студию танца фламенко (или фламинго, как думала она, а у нас недоставало духу ее поправить). В среду вечером наша квартира тоже, как правило, недосчитывается одного-двух жильцов. А в четверг уходят все, активно готовясь к грядущему безудержному единению с народом. Вечер четверга — разминка перед бурным разгулом выходных, когда дома не появляется ни одна из нас (разумеется, с временными поправками на мою депрессию).

Вечер понедельника — начало новой жизни: мы идем в супермаркет и накупаем яблок, винограда и обезжиренных йогуртов на неделю вперед. В этот вечер мы едим приготовленные на пару овощи, говорим, что пора отказаться от пиццы, что мы больше никогда не выпьем ни капли спиртного, ну. по крайней мере, до следующих выходных точно ни капли.

(Во вторник мы возвращаемся к макаронам и вину, в среду обогащаем рацион мороженым, шоколадным печеньем и парой кружек пива в пабе, в четверг после работы идем в бар с сослуживцами и балуем себя китайскими деликатесами навынос, а с пятницы до воскресенья уже ни о каких ограничениях говорить не приходится. Затем наступает понедельник, и мы опять покупаем яблоки, виноград и обезжиренные йогурты.)

Когда я пришла, Шарлотта была уже дома. Она разгружала сумку из «Теско» и выбрасывала из холодильника тонны просроченных, так и не съеденных обезжиренных йогуртов, чтобы освободить место для новых покупок.

Я поставила свой пакет из «Уэйтроуз» рядом с ее сумкой из «Теско», чтобы они могли поболтать без помех.

— Покажи, покажи, что ты купила? Что-нибудь вкусненькое? — спросила Шарлотта.

— Яблоки…

— А-а. Я тоже.

— …и виноград…

— Я тоже.

— …и обезжиренный йогурт…

— Я тоже.

— Так что, извини, ничего вкусненького нет.

— И слава богу, очень хорошо, потому что с сегодняшнего дня я решила правильно питаться.

— Я тоже.

— Чем меньше соблазнов, тем лучше.

— Правильно.

— Карен тоже зайдет в магазин на углу. Будем надеяться, что и она ничего хорошего не купит.

— К мистеру Пападопулосу?

— Да.

— Не купит.

— Почему?

— Там ничего хорошего вообще не бывает.

— Пожалуй, ты права, — задумчиво изрекла Шарлотта. — Все там какое-то… грязноватое, что ли? Даже на такие вкусности, как шоколад, глядеть не хочется, он у них, наверное, с довоенных времен лежит.

— Да, — согласилась я. — Действительно, повезло нам. Представляешь, на что мы были бы похожи, если б жили рядом с хорошим магазином, где продаются всякие деликатесы.

— На коров, — предположила Шарлотта. — Или на слоних.

— Вообще, если задуматься, — продолжала я, — это одно из неоспоримых преимуществ нашей квартиры. Так и надо писать в объявлениях: четырехкомнатная квартира, с полной обстановкой, во второй зоне, рядом с метро и автобусом, за много километров от магазина, где продают нормальный шоколад.

— Точно! — восхитилась Шарлотта.

— А вот и Карен.

Вошла Карен, с мрачным видом вывалила свои покупки на кухонный стол. Она явно пребывала в раздражении.

— Что случилось, Карен? — спросила я.

— Слушай, какая сволочь положила в кошелек для мелочи песеты? Мне было так неловко. Мистер Пападопулос теперь думает, что я хотела его надуть, а вы же знаете, что говорят об отношении шотландцев к деньгам!

— А что говорят? — спросила Шарлотта. — Ах да, что вы очень скупые. Ну, вот видишь…

Тут она осеклась, потому что посмотрела Карен в лицо.

— Кто их туда положил? — грозно спросила Карен. Устрашать она умеет.

Я подумала: может, соврать и свалить все, например, на этого пятнистого (Дерека или Джеффа?), бедного отвергнутого мальчика, который звонил вечером в воскресенье, спрашивал Шарлотту, а ему ответили, что таких здесь нет.

Потом решила отрицать все.

— Э-э-э…

Но отказалась и от этой мысли.

Карен все равно потом выяснит. Карен меня расколет. И моя нечистая совесть будет мучить меня, пока я не сознаюсь.

— Прости, Карен, наверно, это я виновата… То есть в кошелек я их не клала, но в доме они появились по моей вине.

— Но ты же никогда не была в Испании.

— Правильно, не была, мне дал их Гас, а я не хотела брать и, должно быть, оставила на столе, а кто-то еще, наверно, убрал в кошелек, приняв в темноте за настоящие деньги…