Сесквоч, стр. 61

Тень мелькнула над его лицом и закрыла луну. Подсознание подсказало ему, что это не облако. Жуарес быстро открыл глаза и лицо его исказилось в безмолвном крике. В нескольких дюймах от него находилось лицо — ужасное и волосатое. Крик застрял в горле Жуареса, когда он поднялся, охваченный ужасом. Время зверя. Слюна капала с его губ в ожидании пищи и глаза горели желтым светом.

Жуарес как будто оцепенел и не мог ни двинуться, ни достать револьвер. От удара и звука бьющегося стекла он пришел в себя. Тогда он крикнул. Короткий панический крик боли и близкой смерти. Зверь злобно тащил его через разбитое окно. Жуарес чувствовал, как душа покидает его, но тело сопротивлялось, хватаясь сначала руками, потом ногами и, наконец, ступнями. Смерть наступила внезапно. Монстр вытащил Карлоса Жуареса и растерзал его. Ноги перестали биться.

Находившиеся в машине, остолбенев, смотрели на происходящую при лунном свете драму, пока зверь не потянулся за вторым помощником, Уилбером Догерти. Сидевший впереди Буба Фенберг, опомнившись, ударил по волосатой руке, тащившей кричащего помощника через то же самое окно. Потом он схватил револьвер и выстрелил в упор через боковое окно. Окно разбилось. Существо удивленно зашипело и ударило телом Догерти по крыше машины, как будто это был не человек, а тряпичная кукла.

Было темно, монстр в ярости прыгал вокруг машины. И Буба не был уверен в том, что все пули попали в существо. Но он точно знал, что по крайней мере три пули, выпущенные в упор, попали в цель, перед тем как тварь галопом бросилась прочь с все еще кричавшим помощником шерифа.

Глава XXV

Легендарные братья Фенберг против Бина Брэса Брауна

Для Бина Брэса Брауна утро было плохим.

Его пытался задушить Фенберг.

Люди и их монстры. Бин считал, что монстры убивали в человеке чувство юмора.

— Нам надо отдохнуть, Майкл. Мы все валимся с ног от усталости, — уговаривал Туберский, снимая ботинок, чтобы посмотреть на сбитую до кровавых мозолей ногу. — А ты устал больше всех.

— Я в порядке. И ты в порядке. Вставай, пошли дальше.

— Не гони, Майкл.

Фенберг пнул ботинок Туберского.

— Вставай! Я не хочу потерять эту женщину. Нет. На этот раз нет.

Они шли с самого рассвета длинным, трудным путем назад к пещере. Они взбирались на холмы и спускались вниз. Все были грязными. Иногда им приходилось продираться там, где не было никакой тропы. Они были в ссадинах и порезах из- за того, что приходилось хвататься за ветки, чтобы не упасть на скользкой насыпи. Одежда и волосы промокли насквозь, и влага, казалось, проникала в легкие. Одна гора становилась похожей на другую, и величественный пейзаж превращался в монотонный.

— Что ты собираешься делать? Ударить меня? — спросил Туберский, глядя вверх. Это был удар ниже пояса. Фенберг покраснел. Он устал как собака, и ему было труднее всех, но воля заставляла его идти. Фенберг посмотрел на Бина, пытаясь понять, понял ли полуглухой и полуслепой Бин замечание брата. Бин понял, но делал вид, что нет.

— Ладно. Оставайтесь здесь, — сказал Фенберг, поднял рюкзак и пошел дальше один.

— А, проклятье, — выругался Туберский.

Бин Брэс Браун вытер рукавом нос и смотрел, как Туберский торопливо натягивает носок и ботинок. Джон окликнул удаляющегося Фенберга.

— Подождите здесь! — бросил Туберский, схватил винтовку и бросился вслед за Фенбергом.

Да-да, конечно-конечно.

Фенберг ругал себя за то, что поссорился с Митикицкой. За то, что позволил ей уйти. За то, что ее украли. За то, что жаждал женщину, пусть этой женщины давно не существовало, пусть она была его женой, но тем не менее женщину. Он ругал себя за то, что позволил Трейси вести машину в снегопад. Это судьба, думал Фенберг, не замечая боли в ногах, только тяжесть. Он шел к пещере. Привязанность Фенберга к прошлому разрушила его замечательные отношения с замечательной Элен Митикицкой. Каждая из этих мыслей была для Фенберга ударом бича. Броня, которой Фенберг окружил себя, трещала и лопалась по всем швам. Никакие попытки Фенберга удержать ее не помогали, она разваливалась. Он боялся, что сходит с ума. На самом деле происходило как раз обратное.

Все это беспокоило товарищей Фенберга по сафари.

— Я скажу, что с ним, — доверился Туберский Бину Брэсу Брауну незадолго до этого. Туберский оглянулся, чтобы проверить, что Фенберг не слышит его. — Возьми, к примеру, меня. Я колоритный. А Майк чокнутый.

Бин смотрел в землю, не зная, что сказать или, скорее, изобразить жестами. Это было похоже на мятеж.

— Рэймонд, говорю тебе, никогда не влюбляйся. А если уж влюбишься, то не очень сильно. Любовь делает лучших из нас идиотами. У тебя крошки на щеке, — сказал Туберский, с равнодушным видом стряхивая их пальцем.

Было маловероятным, чтобы Бин влюбился, и, даже если бы это произошло, было слишком мало шансов на ответное чувство. У Бина Брэса Брауна было не много опыта в отношениях с противоположным полом, и то малое, что имелось, заключалось в том, что его постоянно колотили девицы из старших классов школы Бэсин Вэли, а он робко признавался, что это было приятно. У Бина была громадная коллекция черно-белых фотографий, которые нельзя было причислить к порнографии, но они явно не подходили для первой страницы «Багл», где помещались спортивные обозрения. Спрятавшись за задними сиденьями стадиона, Бин Брэс фотографировал с помощью своего 78-135 мм объектива пышных кугарских спортсменок в самых неподходящих для молодых леди позах. Если присмотреться внимательно, можно было различить в худшем случае артистические изгибы молодого женского тела, в лучшем — грудь. Когда Бин с ликованием демонстрировал девицам свои последние шедевры, они толпились вокруг, пища и подпрыгивая на цыпочках в ожидании увидеть себя на фотографиях привлекательными и спортивными.

— Счастье в том, чтобы ничего не ожидать, — перефразировал как-то Туберский Будду.

Реакция девиц была всегда одинаковой. Оживление на их лицах сменялось выражением шока, ярости и злости. Они дружно визжали и пищали и набрасывались на Бина Брэса Брауна. Они кусали его, щипали и пытались выхватить и порвать фотографии на кусочки, а вместе с ними и улыбающегося Бина Брэса. Эти отношения нельзя было назвать вполне взрослыми, но в этом и заключался весь его опыт.

Бин и индеец остались одни. Было около Двух часов дня. Бин снял рюкзак и присел на повалившуюся березу, проверив сначала, нет ли на ней муравьев. Он покопался в рюкзаке. Шоколадка «Туинкиз». Последняя. Так было и тогда, когда все они были детьми. Туберский и Фенберг уходили в разведку, а Бин оставался.

Рэймонд развернул Туинкиз и подумал, выкинуть обертку через плечо или затолкать ее в щель в бревне. Его остановил мрачный взгляд Чарли Два Орла. Рэймонд свернул обертку и сунул в карман своей рубашки, который уже и так оттопыривался от огромного количества таких бумажек. Бин ел «Туинкиз» не так, как все нормальные люди. Чарли дымил сигаретой и наблюдал, как этот грязный маленький человечек, похожий на ласку, методично обгрызает желтыми зубами верхний слой конфеты. Все равно что смотреть на насекомое по образовательной программе телевидения.

Бин печально улыбнулся и предложил кусок конфеты индейцу.

Чарли отвернулся, не проявляя никакого интереса. Он жалел, что не прихватил с собой бутылку. Бин пожал плечами и продолжал грызть конфету. Он был единственным человеком, который не отвернулся бы от Фенберга, даже если бы Майк сошел с ума.

То, что Фенберг был мелкой капиталистической акулой, совершенно не беспокоило Бина Брэса Брауна. Он был в восторге даже от клавишей пишущей машинки, при помощи которой Фенберг клеветал на человечество. Ведь именно Фенберг спас однажды Рэймонда, весившего тогда всего пятьдесят четыре фунта и состоявшего в основном из зубов и очков, от братьев Магоногоновичей, которые хотели засунуть его в мусорное ведро за то, что Бин случайно наступил на лужайку, принадлежавшую шестиклассникам, в то время как Бин учился лишь в четвертом классе. Фенберг был единственным человеком, который приходил к Бину на Рождество и всегда тащил Бина на ранчо пообедать и за подарком. Разве не Фенберг научил Бина фотографировать и подарил ему фотоаппарат, а потом сделал главным фотографом в Бэсин Вэли? Зарплата Бина в газете была ничтожной, как у египетского раба. Но именно Фенберг платил ему по четыре доллара в час за то, что он полол сорняки и выполнял мужскую работу на ранчо.