Сесквоч, стр. 18

— Как?.. Добро пожаловать?..

Митикицкая вежливо улыбнулась. Да уж, действительно, добро пожаловать. Она смутно вспомнила слова Малулу «больше потрясений, чем в тарелке со студнем» и представила, как Фенберг дьявольски крадется к двери спальни и осторожно пытается повернуть ручку двери.

Ни один из них не осознал того, что они не смотрели друг на друга во время обеда. Несколько раз Митикицкая поднимала на него глаза и каждый раз краснела.

«Нет, — подумала она. — Серые глаза? Застенчивые, волнующие, обезоруживающие, озорные серые глаза? Не рано ли?»

Скулы были высокие, лицо загорелое, губы?.. Она два раза чихнула. На нем была голубая рубашка, застегивающаяся на кнопки. Широкие, если, конечно, не накладные, плечи. Как определила бы Камали Молли, монстр розничной торговли, размер сорок шесть.

За обедом Фенберг вел себя просто и, что укрепило его хорошую репутацию, не сказал никакой глупости. Она, однако, была такой хорошенькой. Видимо, крепкого сложения. Возможно, любила лошадей. Она была сильной, судя по сегодняшнему дню. И озорной. И было в ней что-то, отчего Фенбергу хотелось защитить ее. Когда они шли в ресторан, на нее все смотрели. Мужчины глуповато улыбались и перешептывались. Женщины были настроены антагонистично.

Фенберг открыл стеклянные двери «Багл» и пропустил вперед Элен. Длинные ноги. В голове мелькнула преждевременная мысль о том, любит ли она детей. Он выругал себя за это. Хотя Туберский всегда говорил:

— Мы не несем ответственности за свои мысли, а только за поступки.

— У меня, действительно, есть для вас задание, — сказал Фенберг, проходя мимо старой дубовой салунной стойки. — Я мог бы поместить три страницы, но не больше, ваших впечатлений о преследовании вас этим?.. Я не знаю, как вы хотите называть его. Маньяком?

— Конечно.

— Хорошо бы представить вас обществу. Сфотографируйтесь. Мы… — Фенберг хрустнул пальцами. — Малулу Джин, днем поступало сообщение о крупном несчастном случае или чем-то, чем занимался дорожный патруль?

Фенберг снова повернулся к Митикицкой:

— Сделайте это от первого лица. Живое описание. Я хочу, чтобы читателю казалось, что он ощущает вкус, прикосновения, слышит запахи и чувствует все, что вы чувствовали там. И пока все еще свежо, пусть будет побольше фактов.

— Да. Нам поступали звонки, но вы сказали, что заняты, и велели вас не беспокоить. — Пальцами с ярко накрашенными ногтями Малулу отобрала небольшую стопку сообщений, среди которых было три с предупреждением о том, что Митикицкая задерживается.

— Это должно быть готово к двум часам завтра. Я вас не стишком тороплю? — обратился Фенберг к Элен.

— Тут говорится, что обнаружено четыре трупа, — продолжала Малулу, с трудом разбирая свой собственный почерк, — но потом перезвонили и уточнили, что. нашли отдельные части четырех тел.

Малулу повесила большую дешевую сумку через плечо. Было уже без десяти восемь, и рабочий день давно закончился. Фенберг кружил по комнате, уперев руки в боки:

— Кто нашел тела?

— Здесь говорится, что был обнаружен такой большой дом на колесах, стоявший недалеко от дороги на Паркинсонском выезде, знаете?

— Да, — нетерпеливо кивнул Фенберг.

— Нашли четыре тела. Мужчина, женщина, двое детей. Они были зарыты или что-то в этом роде. Очевидно, они умерли, и какие-то звери наткнулись на них. Может, койоты.

Митикицкая скрестила руки, надавливая ими на живот.

— Это все, что мне известно, — сказала Малулу. — Я ухожу домой. Надо кормить детей.

Фенберг мерил шагами комнату. Это всегда было началом обычной ради-бога- вы-можете-понять-что-такое-хороший-секретарь речи Фенберга, на которую такой толстый кусок торта, как Малулу, никогда не обращал внимания. Зазвонил телефон. Малулу посмотрела на большие стенные часы, и по ее шаркающим шагам и вытянутому лицу было понятно, что она совершает благородный поступок, отвечая на звонок.

Секретарь Фенберга взяла трубку, как в летаргическом сне, произнесла свое обычное «а-ха», и Элен все поняла первая. По малейшим движениям мускулов лица можно угадать, радостное или страшное известие. Лицо Малулу говорило о том, что произошла трагедия.

Фенберг сидел на краю стола, руки на поясе. Он тоже угадал ее реакцию и тут же почувствовал смещение во времени, как будто оно вернулось на пять лет назад, когда ему сообщили известие о гибели жены и ребенка.

— О Майк, мне так жаль… — пробормотала Малулу. Она беспомощно тряхнула головой. — У вас в доме произошел какой-то несчастный случай. Должно быть, это несчастный случай или какая-то ошибка?..

Она протянула трубку Фенбергу:

— Это шериф. Он на вашем ранчо. Он сказал, что дочь мистера Бегана изрезана на куски, мертва и что это сделал ваш брат. Он сказал, что это Джон, — тут она сглотнула, — убил ту семью. Он даже сказал, что Джон признался во всех этих историях с маньяками, которые происходили в нашей округе.

Фенберг смотрел на Малулу и не видел ее. Он мог сейчас думать только о том, что тем вечером Туберский сидел дома с мальчиками.

Глава VIII

Тем временем на ранчо

Загадочная природа Джона Туберского была любимой темой разговоров в Бэсин Вэли. Он разговаривал с комнатными растениями, овладел искусством пеленать детей крепко и в то же время так, что они чувствовали себя уютно. При все том он мог без угрызений совести совершать акты насилия.

Факты, относящиеся к данному вопросу. Резня в зообаре «Видал их в гробу».

Фенберг и Туберский не охотились, а как раз наоборот. Они просто считали этот зообар подходящим местом для того, чтобы их противоречивые натуры нашли там отдых. На стоянке бара часто можно было видеть лошадей, грузовые студебеккеры и мотоциклы, которые вызывали ассоциации с немытыми, бородатыми наглыми типами. Зообар удобно расположился на границе между дикой природой и городом. Он получил свое название из-за находившейся внутри любопытной коллекции чучел. Новых поступлений не было с 1936 года, но к тому времени в баре уже были чучела всех млекопитающих обитателей Северной Америки ростом выше шести дюймов. Медведи, росомахи, козлы, ласки, кролики и прочие звери застыли вокруг в свирепых позах. В баре царила атмосфера Дикого Запада, поэтому туда не принято было ходить с семьей.

Именно здесь, на стоянке, однажды вечером с Фенбергом, Бином Брэсом Брауном и Туберским вступили в разговор три неряшливых мотоциклиста и три такие же неряшливые личности на мотороллерах. Они обменялись отнюдь не любезными замечаниями. Команда Фенберга одержала легкую победу в обмене замечаниями по поводу коэффициента интеллекта, наследственности и толщины участников беседы (мотоциклист в центре имел пропорции Орсона Уэллеса). Мотоциклисты были готовы остановиться на этом, удовлетворив свою гордость несколькими «О-йе?», но те, которые были на мотороллерах, завелись, и один из сказал, что если Туберский такой великий, пусть докажет это.

Туберский ответил «о'кей» и положил ногу на переднее колесо мотороллера бочкообразного водителя. Он взялся двумя руками за руль, по форме напоминавший гусиную шею, и согнул его, вывернув вверх.

Затем широко улыбнулся при виде своего достижения.

Не потрудившись сложить дважды два и вычислить, что человек, с такой легкостью гнувший сталь голыми руками, мог быть в принципе опасным, трое с мотороллеров в ярости кинулись на Туберского.

Туберский отделал их.

Он наслаждался теплом бара и что-то выдумывал то здесь, то там, когда полчаса спустя открылась задняя дверь и в бар медленным шагом вошло полдюжины членов арианского Клуба мотоциклистов. Все как в плохом фильме.

Затем открылась передняя дверь, и в нее вошли остальные члены упомянутого клуба. Их вожак, Мейсон Ватури, неторопливо подошел к столику, за которым сидели братья. Мейсон был социопатом. Весь в огромных шрамах и татуировке, с неприятным взглядом. Его недавно под честное слово отпустили из Сан Квентина, где местная банда белых заключенных поручала ему пытки и убийства. Он обратился к Туберскому.