Короли Вероны, стр. 109

Катерина вместе с Ческо уехала в Виченцу на следующий день после дуэли. У Пьетро перехватило дыхание – пришлось закашляться, чтобы Туллио ничего не заподозрил. Развернув письмо (или, скорее, записку), Пьетро прочел несколько строк, написанных изящным почерком:

Бумага хранила тонкий аромат лаванды. Пьетро спрятал письмо на груди.

– Попрощайся от моего имени со всеми, – попросил он дворецкого. – Вы все очень гостеприимные люди – жаль, что наслаждаться гостеприимством пришлось недолго.

– Что поделаешь – такова судьба, – отвечал Туллио, откланиваясь.

«Как странно», – думал Пьетро, продолжая паковать вещи.

Через час он оседлал Каниса и присоединился к маленькой компании, покидавшей город. Они с Фацио были не одиноки. Из Вероны уезжали Игнаццио да Палермо и его мавр. Они также направлялись в Венецию и вызвались ехать вместе с Пьетро.

Игнаццио и Теодоро направились к понте Пьетро, мосту у восточных ворот. За боевого коня Пьетро, привязанного к седлу, нес ответственность Фацио. Пьетро придержал Каниса, чтобы Меркурио в последний раз ткнулся носом в ладонь Данте. Брат и сестра тоже вышли проводить Пьетро. Джакопо сострил, что самая жизнь остановится, если они задержатся где-либо слишком надолго. И он, и Антония махали вслед, однако на спине Пьетро чувствовал взгляд отца. У старика на ложь нюх, как у собаки. Поэт знал, что происходит нечто, но не знал, что именно. И ему это не нравилось.

Катерина, конечно, скажет ему, что Пьетро уехал из-за малыша. И это будет правда. Однако сама Катерина и знать не будет, насколько ее слова близки к истине.

Пьетро лгал родным с отвращением – но разве мог он сказать правду?

Правду о том, что он, астролог и мавр начали охоту на Пугало.

ЧАСТЬ IV ИЗГНАННИКИ

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Кальватоне, 27 октября 1315 года

Вконец измотанная армия Вероны устроила привал в одном из лагерей, окружавших почерневшие стены Кальватоне. Кальватоне – уже пятый город, что за этот месяц сдался Кангранде, но до чего же трудно было его взять! Наконец сегодня утром город капитулировал, и Кангранде разрешил своим людям всю ночь праздновать победу. Назавтра же им предстоял переход к главной цели – Кремоне.

Октябрь, конечно, был не самым подходящим месяцем для начала военной кампании, но лето выдалось не дай бог. Сперва невыносимая жара, затем проливные дожди, на корню сгубившие весь урожай на севере страны. Мясо и яйца подходили к концу, на каплунов и прочую птицу нашелся мор, откармливать свиней было себе дороже. Даже хлеб не пекли, предварительно не просушив зерна.

Пока не зарядили дожди, правителю Кремоны, стойкому гвельфу по имени Кавалькабо, пришлось изрядно поволноваться. Он слышал, будто Кангранде, заключивший перемирие с Падуей, вздумал расширить территорию в западном направлении под тем предлогом, что у Мантуи имеются права на Кремону и прилегающие земли. Однако выступать в поход без провианта – сущее безумие.

В первых числах октября Кангранде начал проявлять признаки этого безумия. Стянув силы из Мантуи, он наскоком взял понте ди Доссоло, Виадану и Саббионетту. Именно в Саббионетту Кавалькабо отправил свои капиталы и своих домочадцев, полагая, что там они целее будут, – вот почему взятие этого города явилось для него тяжелым ударом. Кангранде сделал Кавалькабо деловое предложение: продовольствие в обмен на родных. Кавалькабо разразился проклятиями, велел задержать гонца и стал тайно готовить Кремону к осаде.

Тем временем солдаты Кангранде пробавлялись припасами, награбленными в сдавшихся городах, – несмотря на то, что правитель Вероны обещал оставить в каждом добровольно сдавшемся городе достаточное количество продовольствия. Городам, которые, как Виадана, держались до конца, по-видимому, не суждено было пережить зиму.

Кангранде знал, что даже с конфискованным продовольствием его армии долго не продержаться. Своему другу Пассерино Бонаццолси он сказал: «Нам нужны молниеносные выступления. Стоит помедлить, и вся кампания пойдет насмарку».

В союзники Кангранде взял правителя Мантуи, пообещав ему власть надо всеми захваченными городами. Поэтому правитель Мантуи проявлял активность. Через неделю после взятия Саббионетты он повел своих людей на Пиадену и захватил ее. А ведь Пиадена всего в пятнадцати милях от Кремоны, по той же дороге.

На очереди был Кальватоне. К этому времени объединенная армия Вероны и Мантуи с огромным количеством наемников прекрасно приспособилась к осадам. Однако стойкие кальватонезцы отчаянно сопротивлялись. Трижды Кангранде лично возглавлял атаку, и каждый раз, когда солдаты уже готовы были лезть на стены, кальватонезцы отбрасывали захватчиков.

Этим утром Кангранде отвел Пассерино в сторону.

– Вот мы и застопорились. Еще один такой день – и можно считать, что тут-то инерция и закончилась.

– Значит, начнем решительное наступление? – предположил Пассерино. – Разделим армию надвое и атакуем с двух сторон?

– Не хотелось бы устраивать бойню. Пожалуй, сделаю-ка я им предложение.

– Какое?

– Если сдадутся, не притронусь к их запасам. Да, знаю, знаю – солдаты хотят есть. Но именно поэтому кальватонезцы так отчаянно сопротивляются. Они не любят кремонцев, они не в восторге от Кавалькабо, и дело не в гордости, нет, – а в страхе. Мы их успокоим: дескать, ни волоска на вас не тронем, только впустите в город, а потом мы уйдем.

Пассерино решил, что план хорош.

– Кого пошлем?

– А кто у нас самый практичный? – усмехнулся Кангранде.

Волю Скалигера объявлял Нико да Лоццо. Стоя перед городскими воротами под флагом посла, падуанец-перебежчик огласил условия правителя Вероны.

– В обмен на вашу покорность достославный Кангранде делла Скала, Капитан Вероны и викарий Тревизской Марки, обещает сохранить жизнь каждому кальватонезцу, будь он молод или стар, будь он гвельф или гибеллин! Более того, Кангранде обещает, что провиант и вода, которые сейчас у вас имеются, у вас и останутся! Не будет ни экспроприации, ни мародерства! Все мужчины в Кальватоне останутся невредимыми, все женщины целомудренными, вся собственность нетронутой.

С крепостной стены свесился представитель города.

– Нам нужны гарантии! Чтобы никаких репрессалий!

– Не будет репрессалий, не бойтесь! Слово Скалигера! А он, как вам известно, человек чести. Он еще никогда не нарушал клятвы! И запомните: если Кальватоне не примет великодушного предложения Скалигера, Скалигер клянется стереть его с лица земли. Ни одна живая душа не узнает, что был когда-то такой город. Земля пропитается вашими слезами, на ней даже трава не будет расти.

– Он проиграет войну с Кремоной! – возразил со стены представитель. – Мы не заслуживаем такой страшной мести!

– На карту поставлена честь Скалигера! Он не потерпит неповиновения. Если вы не примете его великодушного предложения, честь его впервые в жизни будет запятнана! Скалигер не сможет ни есть, ни спать, покуда не сотрет это пятно! Граждане Кальватоне, зачем вам вызывать гнев Скалигера? Не испытывайте его терпения – ведь он всего лишь хочет обосноваться в вашем городе до тех пор, пока не разобьет Кремону! Что вам до Кремоны? Разве Кавалькабо ваш союзник? Разве он не тиран, который душит вас поборами и не желает заступаться за вас? Где ваш здравый смысл? Хотите ненавидеть Борзого Пса – пожалуйста, но не вызывайте его гнева! Потому что, смею вас уверить, у этого пса есть и клыки, и желание эти клыки в кого-нибудь вонзить!

Представитель скрылся. Нико с улыбкой оглянулся на своего пажа.

– Ну как? Не очень резко получилось? Я не проболтался? Если они откажутся, Скалигер, пожалуй, отступит. Он никогда не убивает мирных жителей, благослови, Боже, его чувствительное сердце. Дай-ка мне вино.