Жокей в маске, стр. 8
– Ей-Богу, мсье, это правда, – настаивал тот. – Папаша Жанфье хотел было вытащить его из петли, да побоялся это делать до приезда полиции. И послал меня за вами.
Из полицейского участка вышел бригадир в сапогах и при шпаге. На лице его было написано неудовольствие. Несмотря на звучное имя – Эгесип Турболен, бригадир был человеком мягким, больше всего на свете любил хорошо покушать и пуще сглазу боялся всяких осложнений. Рассказ мальчишки вызвал у него два закономерных чувства – сожаления о недопитой чашке кофе с молоком и страх предстоящей возни с неизвестным мертвецом. Подкрутив усы, бригадир недовольно спросил:
– Где он, твой повешенный?
– В лесу, мсье, недалеко от тропинки.
– Так… И как он одет?
– Шикарно, мсье!
Бригадир решительно повернулся.
– Это не мое дело, – бросил он через плечо. – Я повешенными не занимаюсь. Отправляйся в полицейский комиссариат.
Мальчик широко раскрыл глаза:
– А вдруг он еще не умер?
– Да уж наверняка умер, пока мы тут с тобой беседуем, – ухмыльнулся жандарм. – И черт с ним. Жандармерия не занимается подобными делами. Это дело уголовной полиции. У нас, слава Богу, своих забот полон рот!
Он бросил на топтавшегося в нерешительности парнишку грозный взгляд:
– Ну, что стоишь? Я же сказал, иди в комиссариат!
И Эгесип Турболен сопроводил свои слова таким повелительным жестом, что мальчишка сорвался с места.
– Боюсь только, – пробормотал он на бегу, – что комиссар тоже не выспался и посоветует мне идти прямо во Дворец правосудия!
В чем-то он оказался прав. В комиссариате не оказалось невыспавшегося комиссара, поскольку там вообще никого не было, кроме охранника. Этот, правда, был невероятно здоровым. Господь Бог, видимо, так увлекся его телом, что позабыл вложить ему мозгов в голову. Выслушав сообщение мальчишки, верзила наморщил лоб и минут пять сосредоточенно повторял:
– Повешенный в лесу… В Сен-Жерменском лесу повешенный… Висит на суку… В лесу… Повешенный… Хорошенькая история…
Лицо его побагровело от небывалого умственного напряжения.
– Висит, значит… Вот несчастье! И кто бы мог подумать…
Минут через пятнадцать здоровяк наконец осознал случившееся и направился домой к комиссару. Тот еще спал. И, проснувшись, отнюдь не пришел в доброе расположение духа.
– Черт бы подрал этих жандармов! – бушевал он. – Поднять меня ни свет ни заря для того, чтобы я отправился вынимать какого-то психа из петли! Им, видите ли, трудно перерезать веревку! А потом в газетах будут возмущаться, что бедняга провисел черт-те сколько, пока полиция вола вертела…
Комиссар ругался, а время шло. Наконец, заклеймив позором все человечество, представитель закона соизволил выбраться из-под одеяла.
– Ладно, черт побери, придется идти…
Однако для этого необходимо было одеться. Процедура заняла больше четверти часа. Не меньше времени понадобилось, чтобы найти пару молодых крепких мужчин, – не будет же, в самом деле, комиссар полиции волочь труп на себе! Таким образом, представитель власти добрался до злополучного дерева только к восьми утра.
Тут, естественно, уже собралась толпа. Папаша Жанфье, добрейший старикан, много лет подметавший дорогу на Понтуаз и до сих пор не переставший удивляться, откуда же на ней берется пыль, в десятый раз рассказывал, как он обнаружил труп.
– Я, значит, мету, а он, это… висит! Ну, я и говорю мальчишке – беги-ка ты за жандармами, не хочу я путаться в это дело. Ну, подумайте сами – мету я себе, ни о чем таком не думаю, а тут мне этот красавчик ножками помахивает. Надо мне это?
Но его уже не слушали. Внимание присутствовавших переключилось на комиссара.
– Интересно, он унесет веревку? – шептались в толпе. – А может, даст нам по кусочку? Говорят, это приносит счастье…
Комиссар подошел к дереву. Вид несчастного Бодри был ужасен. Почерневший язык свешивался изо рта, на губах застыла пена. Безусловно, не возникало никаких сомнений, что он мертв, и мертв давно.
– Снимите его, – скомандовал комиссар.
Добровольцев оказалось предостаточно. Человек двадцать подбежали к дереву. Каждый хотел урвать себе кусок веревки на счастье. По преданию, так отгоняют злых духов.
Пока крестьяне делили трофеи, комиссар неторопливо осматривал труп.
– Похоже, это не местный… – пробормотал он. – Хотя…
Он огляделся:
– Кто-нибудь знает покойного?
Человек с мрачным бритым лицом, по-видимому, конюх из Мезон-Лафит, подошел поближе.
– Сдается мне, что это Рене Бодри. Он частенько крутился на ипподроме.
Комиссар занес фамилию к себе в блокнот.
– Обыщите труп, – скомандовал он жандармам.
Те проворно выполнили приказание.
– Золотые часы… – бормотал комиссар, – полный бумажник… Ну и ну! Зачем же тогда его укокошили? Нет, видимо, все-таки самоубийство…
К одиннадцати утра толпа вокруг злополучного дерева еще увеличилась. Труп давно увезли в комиссариат, веревку разрезали на тысячу частей, но зеваки упрямо толпились вокруг толстого ствола, обмениваясь глубокомысленными замечаниями.
Взвизгнув тормозами, неподалеку остановилось такси. Приехавший на нем молодой человек проворно выскочил и принялся энергично протискиваться сквозь толпу.
– Дорогу, дорогу! Мне некогда попусту пялить глаза, я журналист! Где повешенный?
– Опоздали, мсье, – ответил кто-то. – Бедняга уже в полиции.
С губ молодого человека сорвалось досадливое восклицание. Он быстрым взглядом окинул дерево, толпу зевак, и карандаш его заскользил по страничкам записной книжки.
«Ротозеи, ожидающие невесть чего… – записывал он. – Вид важный и таинственный до идиотизма… Тут вставить слова из песенки…»
Оторвавшись от блокнота, он спросил:
– Когда обнаружили покойного?
– В половину шестого, мсье.
– А когда вынули из петли?
– Где-то в половине одиннадцатого.
Карандаш снова заработал:
«Обнаружив труп, никто не решается вынуть его из петли до прихода полиции…»
Задав еще несколько вопросов, молодой человек прыгнул обратно в такси.
– Трогай, – сказал он шоферу. – В Мезон-Лафит, в комиссариат.
– Слушаюсь, мсье Фандор, – ответил тот.
Глава 4
ПОДОЗРЕВАЮТСЯ В УБИЙСТВЕ
Увидев, как его жена рухнула в обморок, Поль Симоно совершенно потерял голову. Стеная и охая, он неуклюжими движениями пытался привести женщину в чувство. Самое толковое, что пришло ему в голову – это положить на лоб Жоржетты смоченное водой полотенце. Однако все было тщетно.
– Жоржетта, – шептал несчастный супруг. – Жоржетта, очнись!
Наконец, поняв, что ему самому не справиться Поль кинулся к двери и завопил:
– Анжела! Сюда, на помощь!
В этот момент раздался звонок. В смятении бедняга Симоно подумал, что горничная успела каким-то чудом оповестить врача и тот уже спешит на помощь. Дрожащими руками он открыл дверь и замер на пороге. За побледневшей от любопытства консьержкой стояли жандарм и сурового вида господин в штатском. В руке он держал трехцветный шарф полицейского комиссара.
– Что это… – ошарашенно проговорил Симоно. – Что угодно этим господам?
Комиссар отодвинул консьержку и вошел в комнату.
– Мсье Симоно? – спросил он.
Вконец растерявшись, чиновник кивнул:
– Да, это я…
– А где мадам Симоно?
– Моя жена? Здесь, конечно… Но что вам угодно?
– Мне угодно увидеть мадам Симоно.
Обычно добродушное лицо Поля Симоно исказилось:
– Что вы себе позволяете! Она еще в постели. И она больна. И…
Комиссар снял шляпу и шагнул вперед.
– Прошу вас проводить меня к вашей жене, мсье, – произнес он вежливо, но твердо. И, обернувшись к жандарму, бросил:
– Следите за дверью.
Последняя фраза лишила Поля Симоно мужества. Он попятился:
– Но, мсье… Моя жена…
Не слушая его, комиссар вошел в спальню. Жоржетта по-прежнему лежала без сознания.