Письма к Фелиции, стр. 58

Конечной целью моей прогулки – я в тех местах не был уже много лет – оказалась утлая хижина у реки. Скелет крыши просел и уже просто лежал бесформенной грудой, однако небольшой садик выглядел не столь запущенным, да и земля в нем, казалось, хорошая, влажная. Сейчас, по воспоминаниям, сад этот почему-то представляется мне странно темным, но он и расположен несколько в глубине, за домом, а когда я в него заглядывал, уже вообще стемнело, занималась гроза. Выглядело все это не слишком заманчиво, и тем не менее я строил планы. Дом наверняка стоит недорого, можно было бы все это купить, построить небольшой уютный домишко, сад довести до ума, протянуть до самой реки лестницу, река там достаточно широкая, над противоположным берегом открываются просторы и дали, внизу привязать лодку и жить там, в общем и целом куда покойнее и лучше, чем в городе, с которым, кстати, по электрической железной дороге вполне хорошее сообщение. (Вот только расположенная неподалеку цементная фабрика с ее неизбежным дымом наводит на размышления.) Эти раздумья были единственной утешительной передышкой во время всей долгой прогулки.

Франц.

4.05.1913

Почему письма Тебе не действуют на меня еще сильнее, почему они не в силах унять приступы отчаяния, иногда овладевающего мной при мысли, что Ты так далеко, приступы, которые теперь, перед берлинской поездкой, стали еще невыносимее, ибо что будет после этой Троицы?

Значит, мне следует навестить Твоих родителей? Тогда своевременно ответь мне на следующие вопросы. Какой у вас номер телефона, ведь в телефонной книге он, наверное, не значится? Надо ли мне быть в черном костюме или достаточно будет, как случайному гостю, появиться в обычном летнем? Последнее было бы мне значительно приятнее, а вернее, первое было бы для меня почти невозможно. Принести ли Твоей матери цветы? И какие?

Остановлюсь я опять в «Асканийском подворье». И быть может, приеду, как и в прошлый раз, в одиннадцать вечера, но даже независимо от того, что это еще не точно (у меня на службе много работы, с которой я справляюсь все хуже, хотя любой другой осилил бы ее играючи), я заклинаю Тебя не сметь даже и думать о том, чтобы меня встретить. Я всегда приезжаю в ужасном состоянии, а Ты же не хочешь, чтобы я прямо на вокзале, вконец потеряв голову от неуверенности, усталости, суеты, отчаяния и любви, рухнул Тебе на руки? Так что не смей даже и думать!

Ты пишешь, что в первой половине дня на Троицу будешь занята на приемах, значит, и в понедельник тоже? Это скверно. А в понедельник вечером я уже уезжаю. Дольше я не могу оставаться.

Моя «великолепная» идея, если вкратце, заключается вот в чем: если Ты согласна, я выскажу Твоему отцу, во-первых, то, что пока даже Тебе еще не осмелился вымолвить, а во-вторых, все то, что я Тебе уже сказал и написал, не умудрившись Тебя этим обидеть. Таков мой замысел. Зная меня, себя, Твоего отца, ответь, исполним ли он?..

Франц.

7.05.1913

…Значит, в воскресенье до обеда мне не приведется Тебя увидеть, Фелиция? Только голос услышу? Это тоже, конечно, радость, способная заполнить собой всю первую половину дня, если бы дней в моем распоряжении было побольше, а у меня их всего два. Заявиться незваным гостем на день приемов все-таки немножко рискованно, Ты не находишь? Я посторонний, не знаю ни хозяев дома, ни гостей, жениха с невестой поздравляю с помолвкой, знакомясь с ними лишь в момент поздравления, – тем не менее в принципе я не имел бы ничего против, я и в обычной ситуации вряд ли буду выглядеть лучше, скорее наоборот. Иными словами, если остальное общество сочтет это допустимым, то я со своей стороны тем более, ведь я смогу видеть Тебя хоть немного дольше, одного этого для меня достаточно, чтобы прийти. Но если и там мне не удастся Тебя повидать и Тебя, что весьма вероятно, то и дело все будут дергать, тогда я с легкой душой от этого визита откажусь, особенно потому, что с трудом представляю себе, как подобная затея может обойтись для Тебя без мелких неприятностей. Но поскольку Ты саму возможность такого визита упомянула – да нет, Ты просто не подумала как следует…

Телефонировать мне Ты, разумеется, можешь, когда захочешь, до девяти у Тебя это вряд ли получится, а с девяти я готов, но если Ты, к примеру, хочешь позвонить мне в семь утра, тогда Тебе придется мне написать, и я с семи встану возле телефонной кабинки, как солдат на посту. Номер Твоего телефона я бы тоже на всякий случай очень хотел иметь…

Я только тревожусь, что из-за моего возможного визита к Твоим родителям мне достанется Тебя меньше, чем если бы я приехал только к Тебе.

Франц.

10.05.1913 [65]

С добрым воскресным утром, Фелиция! Пожелание из Праги, которое будет подкреплено уже в Берлине.

Франц.

Увижу ли я Тебя наедине? Лучше бы вообще никто об этом не знал!

12.05.1913

Только что прибыл, Фелиция, то есть уже довольно поздно, но я должен Тебе написать, я ни о чем, кроме Тебя, думать не могу, все, что я видел в дороге, имело отношение к Тебе, и все впечатления определяются прежде всего мерой приязни или неприязни к ним этого отношения. Нам еще так много надо обсудить, Фелиция! У меня голова идет кругом. Нет, такое можно познать только после поездки, личного присутствия ничто не заменит. Знаешь, вообще-то я теперь чувствую себя очень уверенно, нам, конечно, надо обговорить еще кое-что ужасное – и после этого все будет позади. Ты ведь помнишь, я всегда выбираю самые жуткие пути, даже когда совсем рядом дивное озеро. Может, это поздний ночной час во всем виноват? Когда я паковал в Берлине чемодан, в голове у меня был другой текст: «Без нее я жить не могу, но и с ней тоже» – именно с этими словами я бросал в чемодан вещь за вещью, и было в этом что-то, от чего казалось, вот-вот разорвется грудь.

Но сейчас я не стану все. это распутывать, ладно? Уже пробило час ночи. Только притяну к себе в душе Твою милую руку. Два воздетых пальца, когда мы в лифте плыли вверх, были знаком клятвы?

Франц.

Еще только одна просьба! Просьба несчастного человека, который не в силах вынести неопределенности. Не согласишься ли Ты писать мне чаще одного раза в неделю, например, одно письмо на среду и еще одно на воскресенье. Хорошо?

15.05.1913

Эберсвальде [66] – это где? Далеко от Берлина? И получила ли Ты уже мое заказное письмо, когда писала открытку? (У меня, конечно же, уже все Твои весточки, сразу же с вокзала я зашел на службу, вся моя поездка с первого шага, который я сделал в пять утра, была на это рассчитана; и все равно очень мило с Твоей стороны послать мне обе открытки – правда, для дальнейших благодарностей между нами, по-моему, больше нет места.) Конечно же, эти открытки – не ответ на мое письмо, однако ответ я все-таки получу, не так ли, Фелиция? Премного Тебя об этом прошу. Ведь это так важно – получить ответ на такое письмо, уж это Ты должна понимать, любимая, любимая моя… Иначе все мои представления о Тебе дадут трещину. Хорошо, хорошо, Ты мне ответишь, больше об этом ни слова.

Что Твое семейство? У меня от него весьма сумбурные впечатления, возможно, все дело в том зрелище крайней подавленности, которое оно собой являло при виде моей особы. Я казался себе таким маленьким, а они все стояли вокруг такие огромные, с такими судьбоносными лицами (кроме Твоей сестры Эрны, ее я как-то сразу почувствовал ближе). Все это вполне соответствовало реальному соотношению сил, Ты принадлежала им, поэтому они большие, мне Ты не принадлежала, поэтому я маленький, но это только я все так видел, они-то нет, откуда же тогда, несмотря на все любезности и гостеприимство, такое ледяное отношение? Должно быть, я произвел на них отвратительное впечатление, даже узнавать об этом не хочу; но все, что сказала Твоя сестра Эрна, хочу знать, даже если она отозвалась обо мне очень критически или зло. Ты мне перескажешь?