Отказ, стр. 30

– Ой, мамочка! – воскликнула я. – Там была такая яма!

Ее лицо выразило гнев.

– Тебе нужно было меня предупредить! – закричала она. – Остановить меня!

Я быстро и часто задышала, но слезы никак не могли пролиться. Я протянула к ней руку, но она резко отдернула голову. У меня живот свело от спазм. Я стояла и беспомощно смотрела на ее окровавленные колени, а она лежала на тротуаре, как поломанная кукла, и рыдала, придерживая правую руку.

Постепенно она успокоилась и смогла сесть. Болезненная гримаса на ее лице сменилась слабой улыбкой.

– Какая же я глупая, тыковка моя! Это же просто случайность. Прости меня, пожалуйста. Мама тебя очень любит, – и она протянула ко мне руки.

Я опустила голову, моя корона со стуком упала на тротуар, и фальшивые бриллианты рассыпались в разные стороны. Слезы, которые я долго сдерживала, наконец прорвались. Отвернувшись от нее, я стала с преувеличенным усердием разыскивать в тусклом свете свои драгоценности. Я попыталась водрузить корону на место, но она никак не хотела держаться у меня на голове. В конце концов я сдалась, уселась маме на колени и выплакалась.

Передо мной будто промелькнули картины моего будущего, сердце мое ныло.

В одиннадцать часов я включила свет на улице для Умберто. В это время мимо проехала машина, и хотя я видела ее только мельком, я была уверена, что это спортивная машина.

Черт побери, может, это был Ник?

Я прождала Умберто до часа ночи. Он принес полбутылки легкого французского вина, которое мы выпили перед сном.

Я чувствовала себя уставшей, от вина в голове у меня шумело, поэтому, когда Умберто оказался у меня между ног, я закрыла глаза, и голова у меня закружилась. Я ритмически задвигалась в такт ему, сливаясь с ним, и запустила пальцы в его шевелюру. И вдруг я ощутила под пальцами густые волосы Ника, прямо перед собой увидела его радужные глаза. Я с трудом перевела дыхание и постаралась вырваться.

– Что-нибудь случилось? – спросил Умберто. – Я тебе сделал больно?

Я открыла глаза и в тусклом свете посмотрела прямо на него.

– Мне вдруг стало очень больно, но сейчас уже все прошло.

Мне удалось освободиться от образа Ника и вновь слиться с Умберто. Но потом я долго не могла заснуть, думая о том, что я испытываю к Нику. Я чувствовала, что рано или поздно наши пути сойдутся.

22

На следующее после праздника утро магнолия у меня во дворе оказалась обвешанной туалетной бумагой. Я не смогла сдержать смех, увидев это, потому что вспомнила, что то же самое мы проделывали много лет тому назад в Бендоне.

Я прошлась по двору, чтобы проверить, все ли в порядке, и одна вещь меня неприятно поразила: все мои красные розы – и только красные – были срезаны под самый корень и исчезли. Я задумалась, было ли это праздничной проказой или это работа Ника, но поскольку у меня не было прямых оснований подозревать его, я сделала вид, что это выходка подростков.

При встрече с Захарией я ему обо всем рассказала.

– Ник снова приезжал к моему дому, и я очень обеспокоена. Он не контролирует себя. Что, если он попытается вломиться ко мне?

Захария серьезно взглянул на меня.

– Давайте еще раз вспомним всю его историю.

Я еще раз припомнила те симптомы, которые приводили к насилию – прежние нападения на людей, параноидальная бессонница, несдержанность, используемое в драках оружие, жестокость по отношению к животным. За Ником ничего такого замечено не было.

Пока я говорила, Захария молча покусывал карандаш, а когда я закончила, бросил его на стол.

– Да, никаких обычных тревожных симптомов у него не наблюдается, но это не значит, что он не может потерять контроль над собой.

– Кое-что все-таки было, хотя я не вполне уверена, что это сделал именно он. – Я описала, как кто-то располосовал обои у меня в гостиной.

Захария вынужден был прерваться, так как ему позвонили из больницы. Он дал какие-то указания, и мы вернулись к нашему разговору.

– У меня бывали пациенты, которые уничтожали растения в моей приемной, присылали письма с угрозами и даже прибегали к колдовству. Этот парень, как мне кажется, труслив, но если вы испытываете беспокойство, то сейчас самое время разорвать отношения с ним, пока он еще больше не привязался к вам.

– Но мне не хочется прекращать лечение! И я не верю, что он сможет причинить мне зло.

– Думаю, он страдает алексией – не может выразить свои мысли словами. Поэтому он выражает их действиями, стараясь передать вам те чувства, которые живут в нем, но не находят выражения: страх, стремление вторгнуться в вашу жизнь, какую-то извращенную любовь. Ваша задача – облечь это для него в слова, чтобы он не отрицал, а принял их.

– Что же вы предлагаете?

– Навяжите ему свои условия. Скажите, что не будете его лечить, если он не прекратит поездки к вашему дому. Он тайком ищет встреч с вами, а как только он открыто признает свои чувства, ему этого делать не придется.

Я помолчала, не переставая дергать заусеницу.

– Мне неудобно признаться, но меня все еще преследуют сексуальные фантазии, связанные с ним.

Захария посмотрел на меня своими добрыми глазами.

– Каждый психотерапевт, который достаточно долго занимается своим делом, проходил через подобное. Важно то, как вы контролируете свои чувства, владеете ли вы ситуацией. У вас есть какие-нибудь теории, почему именно он?

– Это связано с моим отцом, – кивнула я. – Ник – карикатура на него: спортивный болельщик, любимец женщин. Папа не был со мной откровенно грубым, но часто допускал неуместные выходки. Например, если мы проезжали мимо девушки в обтягивающих брюках, он мог сказать: «Посмотри-ка, какие окорочка у этой цыпочки. Любой мужчина голову потеряет». А мне очень хотелось его любви.

Захария изучающе посмотрел на меня.

– А не объясняется ли ваше беспокойство о Нике тем, что вы и сами боитесь потерять контроль над собой?

– Я абсолютно уверена в себе! – Я старалась быть убедительной. – Я никогда не позволю себе вступить в сексуальную связь с пациентом! Но я хочу понять, как мне лучше справиться с теми чувствами, которые возбуждает во мне Ник.

– Вы сами признаете, что чувства эти связаны с вашим отцом, так что вам, возможно, следует глубже проанализировать их. Вы сами посещаете сейчас психотерапевта?

– Сейчас нет, но во время предыдущего курса я много времени уделила этим вопросам.

– Я предлагаю вам повторить курс. У вас, очевидно, есть над чем поработать.

– Вы правы. Я это сделаю. – Но я понятия не имела, когда я этим займусь, ведь Умберто и так уже жаловался, что я все время занята.

Этот ноябрь оказался самым дождливым за последние четырнадцать лет. Заболоченные холмы Южной Калифорнии начали оползать, наполняя грязью бассейны, оставляя людей без крова. Бесконечные потоки воды текли вдоль обочин дорог, смывая мотоциклы и мусорные ящики. В долинах мутная бурная вода затопила улицы на три фута, а нескольких детей смыло в канализационные люки.

Мой дом, можно сказать, выстоял, но к концу месяца в одной из комнат все-таки образовалась течь. Обнаружила я ее вечером и минут через десять подставила под это место пластмассовый ковшик. Я ждала Умберто, который пообещал вырваться на часок из «Парадиза».

Некоторое время спустя я рассматривала его силуэт в затемненной спальне. Он стоял ко мне спиной, еще не одетый после душа, нетерпеливо отдавая какие-то распоряжения по телефону. Влажные волосы лежали мягкими завитками. Тень от двери проходила по его плечам, выделяя изящную линию его талии.

В этот вечер он предложил отправиться на Рождество во Флориду, познакомиться с его матерью в Майами, а потом отдохнуть с недельку на островах. Мне очень хотелось поехать с ним, но самый конец года часто оказывался самым трудным для пациентов, кроме того, мне было немного не по себе при мысли о встрече с его семьей.

– Я надеюсь, что смогу поехать с тобой, – сказала я.