Темное дело, стр. 25

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Корантен отыгрался

Пока для Мишю строилась ферма, этот лжеиуда поселился на чердаке над конюшней, неподалеку от уже известной читателю бреши. Мишю обзавелся двумя лошадьми, одной для себя, другой для сына, ибо теперь они вместе с Готаром стали сопровождать мадмуазель де Сен-Синь во всех ее прогулках, которые предпринимались, как легко догадаться, с целью доставлять четырем дворянам пропитание и все необходимое для жизни. Франсуа и Готар с помощью Куро и гончих графини предварительно производили разведку окрестностей и проверяли, нет ли кого поблизости от подземелья. Лоранса и Мишю привозили сюда пищу, которую Марта, ее мать и Катрина, во избежании огласки, приготовляли тайком от остальной прислуги, так как среди жителей деревни, без сомнения, нашлись бы доносчики. Из осмотрительности эти поездки совершались только дважды в неделю, притом всегда в разное время, то днем, то ночью, и эта предосторожность соблюдалась в течение всего времени, пока слушалось дело Ривьера, Полиньяка и Моро. Когда решение сената, возводившее семью Бонапарта на престол и объявлявшее императором Наполеона, было передано на утверждение французского народа, господин д'Отсэр также высказался за это решение и подписался на опросном листе, принесенном ему Гуларом. Кроме того, стало известно, что для коронования Наполеона во Францию прибудет папа. Тогда мадмуазель де Сен-Синь перестала противиться тому, чтобы молодые д'Отсэры и ее кузены подали просьбу об исключении их из списка эмигрантов и о восстановлении в гражданских правах. Старик д'Отсэр не теряя ни минуты помчался в Париж, к бывшему маркизу де Шаржбефу, который был знаком с Талейраном. Министр был тогда в милости; он направил просьбу Жозефине, а Жозефина передала ее своему мужу, которого, не дожидаясь результатов плебисцита, уже стали называть императором, вашим величеством, государем. Г-н де Шаржбеф, г-н д'Отсэр и аббат Гуже, также приехавший в Париж, были приняты Талейраном, и министр обещал им поддержку. Наполеон уже помиловал главных участников направленного против него крупного роялистского заговора, однако, хотя четыре дворянина, о которых идет речь, были только на подозрении, император, после одного из заседаний Государственного совета, вызвал к себе в кабинет сенатора Малена, Фуше, Талейрана, Камбасереса, Лебрена и начальника полиции Дюбуа.

— Господа, — сказал будущий император, еще носивший мундир первого консула, — мы получили от некиих Семизов и д'Отсэров, офицеров армии принца Конде, ходатайство о разрешении вернуться во Францию.

— Они уже во Франции, — сказал Фуше.

— Как и тысячи других, которых я встречаю в Париже, — вставил Талейран.

— Полагаю, что этих-то вы здесь не встречали, ибо они скрываются в Нодемском лесу, где чувствуют себя как дома, — возразил Мален.

Он, разумеется, не передал первому консулу и Фуше слова, которым был обязан жизнью; но, опираясь на донесения Корантена, он убедил совет в том, что упомянутые четыре дворянина причастны к заговору господ де Ривьера и Полиньяка, заодно назвав в качестве их сообщника и Мишю. Начальник полиции подтвердил слова сенатора.

— Но каким же образом этот управляющий мог узнать о том, что заговор раскрыт, раз это было известно лишь императору, его совету и мне? — удивился начальник полиции.

На это замечание Дюбуа никто не обратил внимания.

— Если им удалось скрываться в лесу в течение целых семи месяцев и вы их не нашли, они тем самым уже искупили свою вину, — сказал император, обращаясь к Фуше.

— Они мои враги, — сказал Мален, встревоженный прозорливостью начальника полиции, — и этого достаточно, чтобы я последовал примеру вашего величества: прошу об исключении их из списков и выступаю перед вашим величеством как их заступник.

— После восстановления в правах они станут для вас не так опасны, как в эмиграции, — ведь им придется присягнуть на верность установлениям и законам Империи, — сказал Фуше, пристально глядя на Малена.

— А чем они опасны для господина сенатора? — спросил Наполеон.

Талейран в течение нескольких минут беседовал вполголоса с императором. Казалось, исключение господ де Симезов и д'Отсэров из списков решено.

— Государь, — сказал Фуше, — быть может, вам еще придется услышать об этих людях.

Талейран, по просьбе герцога де Гранлье, только что заверил Наполеона от имени этих господ, что они дают «честное слово дворянина» — выражение, имевшее для Наполеона особую притягательную силу, — что не предпримут против императора никаких враждебных действий и подчиняются ему вполне чистосердечно.

— Господа д'Отсэры и де Симезы не хотят, после недавних событий, поднимать оружие против Франции. Правда, они не питают особых симпатий к императорскому правительству; это люди, которых вашему величеству придется завоевывать; но они будут рады жить на французской земле и готовы признать все ее законы, — сказал министр.

Затем он представил императору полученное им письмо, где выражались чувства, о которых он говорил.

— Это высказано так откровенно, что должно быть искренно, — сказал император, взглянув на Лебрена и Камбасереса. — Вы все еще возражаете? — обратился он к Фуше.

— Заботясь о благе вашего величества, я прошу, чтобы мне было поручено сообщить этим господам об их восстановлении в правах, лишь после того как это решение будет принято окончательно, — громко сказал будущий министр полиции.

— Согласен, — сказал Наполеон, заметивший на лице Фуше озабоченное выражение.

Маленькое совещание кончилось, а вопрос так и не был решен; но в душу Наполеона запало какое-то сомнение относительно этих четырех дворян. А г-н д'Отсэр, вообразивший, что дело идет успешно, поторопился написать в Сен-Синь и сообщить радостную весть. Поэтому обитатели замка ничуть не удивились, когда несколько дней спустя явился Гулар и предложил г-же д'Отсэр и Лорансе передать четырем дворянам, чтобы они съездили в Труа, где префект вручит им указ о восстановлении в правах, после того как они примут присягу и объявят готовность подчиняться всем законам Империи. Лоранса ответила мэру, что она известит своих кузенов и господ д'Отсэров.

— Разве они не здесь? — спросил Гулар.

Госпожа д'Отсэр с тревогой посмотрела на девушку, а та, оставив мэра в гостиной, пошла посоветоваться с Мишю. Мишю согласился с тем, что можно немедленно освободить эмигрантов из их лесного заточения. Итак, Лоранса, Мишю с сыном и Готар отправились верхами в лес; они захватили с собою так же лишнюю лошадь: графиня собиралась сопровождать четырех дворян в Труа и вернуться вместе с ними. Вся челядь, узнав радостную весть, высыпала на лужайку, чтобы присутствовать при отъезде веселой кавалькады. Четверо молодых людей вышли из своего убежища никем не замеченные, вскочили на коней и, в сопровождении мадмуазель де Сен-Синь, отправились по дороге в Труа. А Мишю с помощью сына и Готара заложил вход в подземелье, потом все трое пешком вернулись домой. По пути Мишю вспомнил, что оставил в тайнике серебряный стаканчик и столовые приборы, которыми пользовались его господа, и вернулся за ними один. Дойдя до болотца, он услышал голоса, доносившиеся из подземелья, и направился к входу напрямик, сквозь кустарник.

— Вы, верно, за своим серебром? — спросил с улыбкой Перад, высунув из листвы свой красный носище.

Сам не зная почему, — ведь молодые люди были спасены, — Мишю почувствовал даже ломоту во всех суставах, так сильно ощутил он смутную, необъяснимую тревогу, предвестницу надвигающейся беды; все же он вышел из кустов и на лесенке увидел Корантена с крученой восковой свечечкой в руке.

— Мы ребята не злые, — сказал Корантен Мишю, — мы еще неделю назад могли накрыть ваших «бывших», но нам стало известно, что их восстановили... А вы ловкий малый, и нам от вас слишком солоно пришлось, так не мешайте нам хоть свое любопытство удовлетворить.

— Я дорого дал бы, чтобы узнать, каким образом и кто именно нас продал! — воскликнул Мишю.