МИФОуказания, стр. 5

Но не только это озадачивало меня в поведении Тананды. Несмотря на ее утверждения, что мы отправились за покупками, она наотрез отказывалась наведаться в посещаемых нами измерениях в отделы розничной торговли. При виде базаров, сельских ярмарок, блошиных рынков и всего прочего она только морщила нос (если у личины был нос) и заявляла, что там нам делать нечего. Она, кажется, довольствовалась ролью туристки. Ее расспросы неизменно приводили нас к национальным святилищам или выставленным напоказ королевским сокровищам. Обозрев несколько таких выставок, мы удалялись в уединенное место и стартовали в следующее измерение.

В некотором смысле меня это вполне устраивало. Я не только совершал беглую, летную или ползучую экскурсию по измерениям, я совершал ее вместе с Танандой. Тананда знакома со светскими обычаями более чем сотни измерений, и в каждом измерении она была именно такой – светской. Я быстро усвоил, что не только красота, но и этика тоже варьировалась от измерения к измерению. Способы выражения приязни в некоторых посещенных нами измерениях не поддаются описанию, но неизменно заставляют меня краснеть при одном воспоминании о них. Незачем и говорить, что после трех дней такой экскурсии я стал предпринимать серьезные попытки продвинуться в своих, пока дружеских, отношениях с моим прекрасным гидом. Кстати, просто дружба (как ее понимала Тананда) и так уже серьезно угрожала ровной работе моего сердца, не говоря уже о прочих органах.

Однако ум мой занимала более неотложная проблема. После трех дней разъездов по незнакомым мирам я так проголодался, что готов был прокусить собственную руку, чтобы напиться крови. Говорят, если достаточно проголодаешься, то съешь все что угодно. Не верьте этому. Несмотря на голод, выложенное передо мной и называемое пищей было несъедобно. Уж я-то знаю; иной раз с отчаяния я пробовал что-то съесть, но лишь терял оставшееся у меня в желудке. Вид же сидящей напротив Тананды, радостно жующей каких-то тварей и подбирающей языком извивающиеся щупальца, нисколько не помогал делу.

Наконец я сообщил Тананде о своей проблеме.

– А я-то дивилась, почему ты так мало ешь, – нахмурилась она. – Думала, может, ты на диете или еще что-нибудь в этом роде. Жаль, что ты не сказал мне раньше.

– Не хотел беспокоить, – неловко объяснил я.

– Не в том дело, – отмахнулась она. – Просто если бы я узнала об этом два измерения назад, то мы смогли бы перепрыгнуть в полдюжины расположенных рядом гуманоидных измерений. А сейчас есть только одно подходящее, если мы не хотим делать большой крюк.

– Тогда давай отправимся туда, – воскликнул я. – Чем раньше я поем, тем в лучшей я буду магической форме.

Я не преувеличивал. Желудок мой начинал так громко урчать, что делался серьезной угрозой нашим личинам.

– Как скажешь, – пожала она плечами, увлекая меня за ряд живых изгородей, музыкально позванивавших на ветру. – Хотя я лично не стала бы останавливаться в этом измерении.

Несмотря на голод, в затылочной части моего мозга снова включилась тревога.

– Это почему же? – с подозрением спросил я.

– Потому, что там живут чудики – я имею в виду, действительно чудики, – доверительно призналась она.

В голове у меня промелькнули образы уже встреченных нами существ.

– Что, еще чуднее всех виденных нами туземцев? – удивился я. – Ты вроде сказала, что они гуманоиды?

– Они не физически чудные, – уточнила Тананда, беря меня за руку. – Психически. Сам увидишь.

– А как называется это измерение? – отчаянно крикнул я, когда она закрыла глаза, начиная наше путешествие.

Пейзаж вокруг нас померк, налетела тьма, а затем в поле зрения ярко и шумно ворвалась новая сцена.

– Валлет, – ответила она, открывая глаза, поскольку мы уже оказались там.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Помните, как я описывал наш обычный образ действий при попадании в новое измерение? Как мы незаметно прибывали и маскировались, прежде чем смешаться с туземцами? Ну, каким бы уединенным ни было в обычные времена избранное Танандой место посадки – когда мы прибыли, оно таковым точно не являлось.

Когда окружающий мир обрел четкость, стало ясно, что мы находимся в небольшом парке, густо засаженном деревьями и кустами. Однако мое внимание привлекла не флора этого участка, а толпа. Какая толпа? – можете спросить вы. Да вот такая: толпа с горящими факелами, окружавшая нас со всех сторон.

Ну, если говорить совершенно откровенно, окружала она не нас. Она окружала хреновину, на которой мы стояли. Я так толком и не узнал, что такое хреновина, когда Ааз употреблял в разговоре это слово. Однако когда я теперь очутился здесь, я узнал ее с первого взгляда. Штука, на которой мы стояли, могла быть только хреновиной.

Она была своего рода фургоном – в том смысле, что она была большая и на четырех колесах. Помимо этого я мало что могу сказать о ней, так как ее полностью скрывали пучки разноцветной бумаги. Совершенно верно, я сказал «бумаги» – легкого пушистого материала, очень хорошего, если у вас насморк. Но эта бумага была в основном желто-синей. Над нами вырисовывался какой-то чудовищный воин в полном вооружении и даже со шлемом, тоже покрытым пучками желто-синей бумаги.

Что только не промелькнуло у меня в голове, когда Тананда предупредила меня, что валлеты – чудики, но мне никак не приходило на ум, что они – фетишисты с пристрастием к желто-синей бумаге.

– Слазьте с ковчега!

Это последнее нам выкрикнул кто-то из толпы.

– Прошу прощения, – крикнул я в ответ.

– Давай, красавчик, – прошипела Тананда, цепляя меня под локоть.

Мы вместе спрыгнули наземь. И как оказалось, едва-едва успели. Толпа с кровожадным воем хлынула вперед, швыряя факелы на только что покинутую нами хреновину. Через несколько секунд ее охватило буйное пламя, жар от которого подогрел и без того распаленную толпу. Народ радостно плясал и пел, оставляя без внимания уничтожение хреновины.

Осторожно убираясь подальше от этой сцены, я с ужасом осознал, что аналогичные вещи происходят по всему парку. Куда бы я ни взглянул, везде пылали костры из хреновин и радостно веселились толпы.

– По-моему, мы прибыли в неудачное время, – заметил я.

– Что заставляет тебя это утверждать? – спросила Тананда.

– Мелочи, – объяснил я. – Например, то, что они вовсю поджигают город.

– Не думаю, – пожала плечами моя спутница. – Когда поджигают город, начинают обычно не с парков.

– Ладно, тогда скажи мне сама, что это они делают.

– Насколько я могу судить, они празднуют.

– Что празднуют?

– Какую-то победу. Судя по тому, что я могу разобрать, все кричат – мы выиграли, мы выиграли!

Я снова оглядел костры.

– Интересно, что бы они сделали, если бы проиграли?

Вот тут-то к нам и подошел занудного вида субъект. Его несуетливые, деловитые манеры выглядели островом нормальности в море безумия. Мне это не понравилось. Уверяю вас, я ничего не имею против нормальности. Просто вплоть до этой минуты на нас в общем-то не обращали внимания. И я опасался, что сейчас ситуация изменится.

– Вот ваша плата, – грубо бросил он, вручая нам по кошелю. – Костюмы сдадите в Хранилище Приза.

И с этими словами он пропал, оставив нас с разинутыми ртами и кошелями в руках.

– Что бы все это значило? – выговорил я.

– Понятия не имею, – призналась Тананда. – Я перестала улавливать что к чему с той минуты, как они назвали ту хреновину ковчегом.

– Значит, я прав! Это была хреновина! – радостно воскликнул я. – Я знал, что они, должно быть, ошиблись. Ковчег – он закрытый со всех сторон и не тонет в воде.

– А я думала, ковчег – это такой десерт из мороженого и имбирного пива, – нахмурилась Тананда.

– Из чего? – моргнул я.

– Отличные костюмы – действительно отличные! – крикнул нам кто-то, когда мимо нас протопала очередная орава.