Бунт на корабле или повесть о давнем лете, стр. 34
50
Начальник разрешил Спартаку их тренировать и играть с ними разрешил. И позволил дать им нашу форму.
— Только на территорию… — это мама Карла и врачиха воспротивились, — …на территорию лагеря пусть без спросу не ходят — раз!..
— И два — если им разрешат, то пожалуйста, но…
— Но строго, в присутствии вожатого отряда, и…
И такая, наверно, страшная картина рисовалась у неё в уме, что лицо её делалось несчастным и измученным.
— Но ведь инфекционные заболевания могут быть, — помогла ей врачиха.
— А в лес мы ходим и на речку, это как?
— Значит, можно с ними в футбол играть?
— Можно, если так уж это необходимо…
— А в кино их к нам можно? — Это кто-то из ребят спросил.
— Можно, можно, — ответил громко начальник, — три передние лавки — им!
— Я против! — Это, конечно же, Полина…
А было всё это дело у нас в изоляторе, где наша палата время от времени превращалась в кабинет начальника лагеря и в совет лагеря, а потом в столовую, когда нас кормили…
Домик изолятора помещался на самом краю лагеря, и вокруг был особый заборчик, и что-то вроде отдельного садика было там. Сюда-то вот, прямо под надзор докторши, и было впервые разрешено прийти деревенским ребятам, и велено им было:
— Садитесь! Лавочку видите? Вот туда! И ждите! Спартак Иванович отведёт свой отряд на завтрак, тогда и займётся вами. А вы будете вести себя как следует. Договорились?
Деревенские нестройно ответили нашей врачихе. А я подождал, и когда она ушла, то я к ним!
И помог им немножко. Они форму примеривали, менялись трусами, футболками, а я говорил, впору или нет. Почти каждый из них к нам с Шуриком подходил, повёртывался перед нами, а мы ему или «да», или «нет»… А потом показывали, как щитки привязывать, как шнуровать бутсы, чтобы ноги в них не ёрзали, — это всё важно, кто сам играл, тот знает…
Мимоходом мы позавтракали, также мимоходом сбегали и по очереди показали врачихе свои разинутые рты, и сказано нам было, что:
— Кажется — тьфу, тьфу! — угроза свинки отпадает… Однако это ничего не значит! — сказано было нам ещё строже. — Из изолятора — ни шагу! Куда вы? Это не шутки!
— А со мной как? — спросил начальник. Ему ответила:
— Не вставайте, не стоит вам… К вечеру, мы ждём, из Москвы приедут. Я же всё-таки не хирург…
И тут запел горн прямо перед нашим окном, даже докторша заинтересовалась и выглянула вместе с нами, а там, за окнами, уже выстроились две футбольные команды. Наша, лагерная, во главе с дудящим Витькой. Он у нас на воротах будет стоять — сборную всё-таки собрали… Хотят наверняка выиграть!
Деревенские стояли нестройно, и все, оглядывая друг дружку, улыбались — им очень нравилась эта новая одежда. Во вратарском свитере у них — тот, Толяна. Тоже, конечно, неправильно. Раз он семилетку окончил, да ещё в шестом два года сидел, как мне Петька сказал… Ладно, пускай!
Вот появился Спартак в белой судейской одежде, а к нему из окошка высунулся наш Партизан и что-то сказал; громко… Спартак кивнул в ответ, подозвал кого-то из мальчишек, что-то велел ему, и тот со всех ног кинулся прочь… Но гадать, куда это он и зачем, было не время. Витька снова затрубил, и обе команды побежали на поле. поле-то от нашего изолятора — чуть вбок, если смотреть из окошка, и с километр до него, ну, может быть, чуть поменьше…
— Не увидим! — обречённо шепнул мне Шурик.
— Услышим… — сказал я тоже не слишком весело. — Сак гол забьют, сразу узнаем!
— А кому — узнаем? — спросил из другого окошка Сютькин.
— Догадаемся, — сказал я, присматриваясь к тому, то же в руках у того мальчишки, которого посылал за-ем-то Спартак? Чёрное что-то… И бежит он, кажется, прямо к нам…
— Нате! Вот! — протянул он что-то в окно Партизану, от взял, а я опять не понял, что именно, а мальчишка кинулся туда, куда мчались все, даже девчонки, и даже малыши. Туда же и я глядел, устраиваясь на подоконнике поудобнее, а меня начальник окликнул:
— Табаков! На вот, возьмите себе, только чтоб без драки и без спора! По очереди пользуйтесь! Ладно?
— Ладно, — отвечал я сначала растерянно, а потом…
— Бинокль! — заорал Шурик. — Ура! Бинокль имеется!
— Иди-ка Сютькина сюда позови! — велел ему Партизан.
И Шурик, скроив кислую гримасу, отправился в соседнюю палату. Он вернулся вместе с Сютькиным, и мы втроём забрались на мой подоконник, сели там, свесив ноги наружу, покрутили колесико, наладили стёкла и, тихо тайком от начальника, переругиваясь, стали смотреть игру которая уже началась…
— Кто выиграл? — спросите.
Сютькин с Шуриком хотели нашей победы. Я — пополам разрывался, но, пожалуй, деревенским всё-таки больше сочувствовал. Начальник футболом не интересовался он нам время от времени про свой бинокль что-нибудь говорил, он у него трофейный, немецкий, называется «Цейс и Кон».
Ну, а выиграли-то… Да ведь ничья была, матч кончился со счетом два — два. Вот и всё.