Бабушкины янтари, стр. 9
— Вот, получите сковородник, ваша дочка заказывала. Хорош ли будет?
Мать сковородник к сковородкам примерила и очень обрадовалась. Говорит:
— Вот, миленький, спасибо! Уж так-то ты мне угодил! Сколько же тебе за него платы?
— Да ведь плату-то я хочу больно большую просить. Не знаю — согласны ли будете? Как бы вместо платы мне вот этим сковородником по шее не пришло.
Девушкина мать догадлива была. Засмеялась она и говорит:
— Ну уж не стану такой хороший сковородник об твою шею ломать. Какую хочешь плату бери. Да у вас, верно, дело-то слажено? То-то моя дочка всем женихам отказывает, отца-то печалит. Ступай-ка, милый, в горницу — видать, тебе отказу не будет.
Девушка жениху не отказала, отец согласился. Вскоре и свадьбу сыграли.
Поселилась молодая в мужнином доме. Не так-то жили роскошно, да с умом с разумом голодны не бывали. И пошло в кузнецовом доме все складно да ладно, вроде и не так богато, да не в людях занято, а нажито своим трудом да своим умом. Муж женой не нахвалится — и умна, и приветлива, и на делах ловка. Люди на их счастливую жизнь радуются, на их деток завидуют.
Время идет, как вода течет, день за днем, год за годом. Уже и дети Кузнецовы большие стали, поженились, замуж повышли, своих деток народили. А девушка давным-давно бабушкой стала.
Раз сидит бабушка, внучку баюкает, а сама думу думает: «Вот и век мой проходит, а Птица Радость так у меня и не побывала. Или она прилетала к нам невидимо? Или я того не достойна, чтобы она меня проведала?»
Только она так подумала, озарилась изба ярким светом чудесным, появилась Птица Радость, крылами сверкнула, хвостом повернула, заговорила — словно струны на звонких гуслях заиграли:
— Здравствуй, милая моя девушка! Всем ли ты довольна? Радостно ли живешь на свете?
— Живу, всем довольна. Своей радостью порадовалась, чужой радуюсь. Спасибо тебе, Птица Радость, научила ты меня не одной себе счастья желать, доброе не на стороне искать, не в людях просить, а в своем сердце носить, чтобы было чем и других порадовать-повеселить.
Засмеялась Птица Радость своим радостным смехом, будто серебряные колокольчики зазвенели, взмахнула она крылами, озарила еще раз избу светом чудесным и сказала:
— Доживай свой век счастливо. Я невидимо всегда с тобою.
И стала Птица Радость невидимою. Проснулась внучка, спрашивает:
— Это ты, бабаня, с кем говорила?
— А со своей радостью, моя милая, с Птицей Радостью, про которую тебе сказку сказывала.
— А она где теперь?
— На всем свете, милая. Невидимо она прилетает к людям и дает им радость.
— А если ее на войне убьют?
— Что ты, внученька, что ты! Убить ее нельзя. Нет такой силы, чтобы Птицу Радость убила. Спи, моя милая, пусть и к тебе Птица Радость прилетит, озарит тебя своим ясным светом чудесным.
На этом сказка кончается. Продолжать ее никому не запрещается. А мне бабушка только это и сказывала, а прибавлять ничего не наказывала.
Три Ивана
В одной деревушке в небольшой избушке жили мужик да баба. Люди они были работящие, а поэтому и хозяйство у них было подходящее — не так богато, но и бедным назвать нельзя.
Родился у них сын. Собрались крестить. Отец спрашивает:
— Как же, мать, мы своего первенца назовем? Мать отвечает:
— Да ведь хорошо бы отцово имя дать. Люди-то так дают. Давай назовем, как тебя, — Иваном.
Отец согласился. Так и сделали — окрестили, назвали Иваном.
Прошел год. Родился у них второй сын. Отец опять спрашивает:
— Ну, мать, а этого сына как назовем? Мать подумала и отвечает:
— Да ведь люди-то, если не отцово, так дедово имя дают. Давай назовем, как твоего отца звали.
Отец согласился. При крещении и этого сына Иваном назвали.
Прошло времени еще год. Народился у них третий сын. И опять отец спрашивает:
— Как же, мать, третьего сына звать будем? Она говорит:
— А ты сам-то как думаешь? Отец подумал-подумал и говорит:
— А я вот как думаю: одного деда имя дали, надо и другого деда имя дать. Чтобы без обиды. Давай назовем сына, как твоего отца звали.
Так они и третьему сыну дали имя— Иван. Растут три Ивана, один другого подгоняют. Люди на них удивляются — все трое на одно лицо, ростом ровны, как ниткой ударены, и характером одинаковы. Мать на них не наглядится, мать на них не налюбуется. Всё — «Ванюшка!» да «Ванюшка!», да опять — «Ванюшка!»
Печет она блины-оладьи, выйдет за ворота и позовет:
— Ванюшка!
А они все трое бегут, один с улицы — он там с ребятами в козны играл, другой с речки — этот решетом огольцов ловил, а третий с задов — этот всё клетушки нагораживал. Придет время обедать, выйдет мать за ворота, опять покличет:
— Ванюшка!
И опять все трое тут же явятся.
Так время и шло. Сыновья подрастать стали, а родители стареть начали.
И вот однажды отец говорит матери:
— Трудновато мне, старуха, работать стало. Не молоденький. Сыны подрастают, надо бы их к делу приучать.
— Ну что ж, — отвечает мать, приучай помаленьку.
И вот отец как-то сказал старшему сыну:
— Поедем, Иван, в поле, пора тебе пахать учиться.
А сын отвечает:
— Это что же — я один пахать буду? Нас трое, пусть все пашут.
Средний Иван говорит:
— Мне нельзя пахать, у меня нога болит.
А у него и верно нога болела — наколол чем-то, она и разболелась. А младший Иван говорит:
— Мне еще рано пахать, я всех моложе.
Так этот разговор ничем и кончился — отправился отец один поле пахать.
Другой раз отец хотел про это речь завести. Сыновья все трое в избе были, вот отец и говорит:
— Иван!
Старший Иван с лавки встал да и пошел из избы. Отец опять:
— Иван!
Средний Иван тоже к двери да из избы вон. Отец опять:
— Иван!
Тут младший Иван к двери бегом, через порог шагнул и говорит:
— Сейчас, батюшка, я его позову.
— Кого?
— Да ты Ивана звал, вот я его и скричу. Вышел во двор, кричит старшему:
— Иди, тебя отец зовет. А тот отвечает:
— Меня, что ли? А может, это он тебя звал? Обиделся отец, стал мать упрекать:
— Избаловала ты их. Неслухами растут. А мать ему в ответ:
— Не я баловала, материнская ласка жалела да баловала.
— Ну вот, — говорит отец, — теперь ты с материнской-то лаской сама и приучай их к делу.
У матери характер такой согласный был, она перечить не стала. Говорит:
— Буду приучать. А ты ложись на печь и весь день не слезай — будто захворал.
Бот на другой день отец утром с печи не встает, лежит вроде хворает. Мать печь топить не стала, а поближе к завтраку вышла за калитку и кричит:
— Ванюшка!
Являются сыновья все трое. Мать им говорит:
— Сыночки мои, Ванюшки! Отцу что-то мочи нет, он мне дровец не наколол. Если мне самой идти хворосту порубить, то еще когда-то я завтрак сготовлю. Припасите-ка который-нибудь мне дровец, я похлебку сварю да хлебных пышечек испеку.
Вот старший Иван говорит:
— Я нарублю, матушка. Средний Иван кричит:
— Я нарублю, матушка.
И младший от них не отстает:
— Я нарублю!
Пошли они на зады да в три топора столько хворосту нарубили, что хватит матери печь топить недели на две. Внесли они в избу каждый по беремю дров.
Мать печку истопила, за завтраком всем троим по пышке добавила. А отцу завтрак на печку подала. Сама села за стол да приговаривает:
— Ох, беда-то какая! Вовсе отец разнемогся. Чего он теперь хворый-то напашет? А хлебушко у нас скоро весь подойдет… Вы бы который-нибудь ехали попахать. А уж я пахарю парочку-троечку яичек в поле дам, чтобы посытнее закусил.
Старший Иван говорит:
— Я, матушка, поеду пахать, Средний говорит:
— Я поеду.
И младший не отстает:
— И я поеду.
Поехали в поле все трое. Один пашет, другой обед варит, а третий лошади травы припасает да за водой на родник ходит.
И так-то ли скоро они в ту весну с делом управились — вперед людей попахались. Отец пашню проверял, остался доволен. Говорит матери: