Дина. Чудесный дар, стр. 29

Я напилась так, что появилось ощущение, будто живот мой раздулся от холодной воды, и отправилась дальше, вниз, через Каретный проулок. И не потому, что у меня был какой-то план. В моей голове все совершенно стихло и остановилось. Я думать не думала о стражниках у ворот, что запросто могли остановить промокшего насквозь мальчишку, городское отребье… Мальчишку без дровяной корзины, который невесть зачем болтался в крепости. Но когда я подошла к воротам, маленькая калитка была отворена, а стражник, прислонившийся к стене, явно спал. Я вышла через калитку и продолжила путь по спящему городу.

Единственным знакомым мне там человеком была Вдова, и даже сквозь ледяную оболочку, сковавшую мою душу, ощущала я порывы тоски при мысли об очаге, где пылают дрова, и о выкрашенных в синий цвет полках на кухне в аптекарском доме. «Позади церкви Святой Аделы, ошибиться ты не можешь…» Шпиль башни церкви Святой Аделы высился над крышами домов и блестел, озаренный лунным светом, а я плелась к нему в мокрых сапожках, издававших при каждом моем шаге диковинно хлюпающие звуки.

Не разозлится ли она, что я заявлюсь так поздно? Нет, кто угодно, но только не Вдова! Она усадит меня на синюю кухонную скамью подле очага и поставит на огонь большой медный котел. Быть может, она заберет мою мокрую одежду и одолжит свою мягкую шерстяную шаль, коричневую и темную, как оленья шкура. И я окунусь в крепкий и приятный запах ромашки, черной бузины и коры ветлы, точь-в-точь такой, как у матушки в Доме под Липами…

Но тут полет моей фантазии прекратился сам собой. Ведь матушки не было в Доме под Липами, и, может, она никогда туда не вернется. Мысль об этом, словно ударом, пробила лед в моей душе.

Я споткнулась и упала на колени, воспрепятствовав падению на четвереньки обеими руками, так что в раненой руке вспыхнула жгучая боль. И вот тогда-то, сидя на коленях на брусчатке, прижав к груди горевшую огнем и стучавшую руку, я впервые услышала это… Сначала я подумала, что то отзвук моих собственных шагов, отзывавшихся эхом среди стен. Но это был совсем иной звук, более сухой и осторожный, нежели мои мокрые шаги – шлеп-шлеп, хлюп-хлюп.

Поднявшись на ноги, я слегка обернулась и стала всматриваться в глубину пустынной улицы. Но там ничего не было – только поблескивающая в лунном свете брусчатка, стены домов да тени. И ни одна из теней не шевелилась.

Неужто я лишь внушила все это самой себе? Какое-то время я стояла прислонившись к стене, обхватив укушенную драконом руку и прислушиваясь. Но я не раслышала ничего, кроме собственного дыхания и злобного лая собаки, который доносился с каких-то дальних-предальних улиц.

Я снова тронулась в путь, на этот раз прислушиваясь на ходу. И снова услыхала тот самый звук – низкий, осторожный, лукавый звук едва слышных, крадущихся шагов, которые останавливались, когда останавливалась я, и возникали вновь, когда я шла дальше.

Я свернула, направляясь вдоль церкви Святой Аделы, перешла наискосок маленькую площадь, где стояла палатка торговца сидром. Дом Вдовы уже был так близко, что, казалось, я могла вдыхать запах пряных растений в ее саду. Как хотелось мне там остаться! Как хотелось опуститься на скамью возле очага с дровами, предоставив Вдове все остальное.

Однако за моей спиной раздавались те самые шаги. А еще был стражник у ворот, что так кстати, в такой удобный момент погрузился в сон… И была еще Несущая Смерть, отнюдь не дура, но, пожалуй, думавшая, что дура я. И я словно слышала, как они сговаривались меж собой обо всем этом, покуда я, ослепшая и связанная по рукам и ногам, валялась за дверью.

«Пусть удирает, – наверняка говорили они. – Пусть удирает, а мы поглядим, к кому она побежит!»

Поэтому, подойдя к побеленной стене аптекарского сада, я пошла дальше и спустилась вниз на другую улицу, прочь от церковной площади, в чужой город, где вообще не знала ни одной живой души.

Шаги в тени

Я не знала, шел ли за мной следом один человек или их было много. Несколько раз я все же была близка к тому, чтобы внушить себе: там вообще нет никого, кто преследовал бы меня. Может, то просто собака, или кошка, или человек, которому случайно по дороге со мной. О, коли б так! Тогда я могла бы повернуть сию же минуту и пойти обратно к дому Вдовы… если бы я вообще смогла его отыскать. Извилистые улицы петляли и были мне не знакомы, и я больше не видела шпиля колокольни церкви Святой Аделы.

Почти все дома были темными, с закрытыми ставнями и засовами. Только в одном месте жизнь била ключом. То было питейное заведение, пивная, хозяин которой как раз, когда я проходила мимо, вышвыривал последних запоздалых гостей. Из открытой двери падал на брусчатку четырехугольник света, и мысль о свете и тепле заставила меня остановиться. Кое-кто из захмелевших гостей громогласно пререкался с хозяином пивной, обзывая его ленивым псом и мелким, грязным, твердолобым поганцем, который отказывает людям в браге, за которую они заплатили.

У одного из них, кричавшего громче всех, к рубашке был прикреплен новехонький знак Дракона, и мое желание подойти ближе сразу улетучилось. Вместо этого я свернула в узкий проулок меж двумя домами, и мне снова пришлось остановиться. Посреди проулка спиной ко мне стояла женщина; как-то чудно расставив ноги, она слегка приподняла свои грубые черные юбки. Сначала я не могла понять, что она делает, но потом услыхала… Стоя над сточной канавой, ногами по разные ее стороны, она запросто писала, да так, что только плеск стоял! Я уж и не знала, прошмыгнуть ли мне мимо или сделать вид, что я не заметила, но она, справив нужду, слегка отряхнулась и отправилась дальше, да так, будто ничего не произошло.

– Извините… – тихо сказала я. – Извините, добрая фру…

Она медленно обернулась. Эта замедленность движений, пожалуй, была связана с тем, что ей было трудновато управляться со своими ногами. Во всяком случае, запах хмельного чувствовался за семь шагов.

– Это меня-то ты называешь «фру»? – спросила женщина.

Я молча кивнула. При ближайшем рассмотрении ее и вправду нельзя было принять за знатную госпожу. Шнуровка на лифе наполовину разошлась, а кроме того, он был грязен и весь в пятнах, так что напоминал чешую морской камбалы. Влажные волосы, которые были прибраны утром в красивый узел, теперь распустились и торчали в разные стороны. Несмотря на ночную стужу, у нее не было с собой ни шали, ни плаща.

– Ишь ты, ну уж учтив ты, так учтив, этого у тебя не отнять. Но, однако же, убирайся-ка подальше отсюда. Нету у меня денег подавать милостыню такому грязнущему мальчишке.

– Да нет, вовсе не то, – быстро возразила я. – Стало быть, может, вы, фру, захотите сказать мне, я лишь хочу спросить, где тут церковь?

– Церковь? Иди прямо вперед. Там выйди из ворот, а потом сверни направо…

– Благодарствуйте, добрая фру! – сказала я, прошмыгнув мимо нее. – Спокойной ночи!

– Эй, послушай! – закричала она мне вслед. – Ничего у тебя с этим не выйдет! Нынче они, точь-в-точь как все другие люди, отпирают двери только днем…

Я прошла вперед, потом миновала ворота справа, а там в самом деле была церковь. Одно только худо – то была вовсе не церковь Святой Аделы. То было совсем другой храм – более тяжелый и мрачный с виду, черно-серый в лунном свете. Вокруг церкви тянулась железная ограда с зубцами, торчавшими вверх будто острые копья, а меж оградой и церковной стеной, вплотную друг к другу, разместились могилы, будто и здесь было тесно и не хватало места.

Здесь ощущалась какая-то удивительная заброшенность, хотя церковь стояла посреди города, где жило множество людей. Меж могильными камнями росла высокая поблекшая трава, а когда я схватилась за ограду, на мои пальцы посыпались крошки ржавчины. Я застыла на какой-то миг, бессильно уставившись на могилы.

Здешняя церковь, должно быть, была церковью Святой Магды, но где она находилась по отношению к церкви Святой Аделы и к дому Вдовы я ни малейшего представления не имела. Может, нужно вернуться и спросить об этом ту фру Писуху, коли она все еще там?!