Пираты Короля-Солнца, стр. 160
ЭПИЗОД 29. ОТКРОВЕНИЯ 'ВЕЛИКОГО ГРЕШНИКА'
15. ОТКРОВЕНИЯ 'ВЕЛИКОГО ГРЕШНИКА'
— Анри!
— Господин виконт, — паж заговорил торопливо и взволнованно, — Я даже толком не успел поблагодарить вас. Поверьте, я никогда не забуду ваш героический поступок. Простите, если речь моя покажется вам наивной, но моя благодарность так глубока, что я не нахожу нужных слов. Просто… меня переполняют чувства… Я понимаю, простые слова не произведут на вас впечатления, но мне, честное слово, ничего не придумать навороченного. Вот я сейчас смотрел на эту высоченную грот-мачту, на эти ужасные ванты и думал о вас и угрожавшей нам опасности… Боже мой!
— Вы слишком добры, маленький Вандом. Любой матрос сделал бы то же самое. Люди просто растерялись, опешили.
— Да, но меня спас не 'любой матрос' . Меня спасли вы! А я… А я даже там говорил вам всякую… чушь собачью! Простите ли вы меня? Я ведь не со зла, поверьте!
— Ничего особенного вы не говорили, — спокойно сказал Рауль, — А вот я действительно был… грубоват с вами. Но я тоже не со зла.
Опасности, пережитые вместе, сближают людей, и вскоре они по-приятельски болтали, сидя рядышком на мешках, сваленных в кучу недалеко от трюмного люка на баке.
— Вы сегодня очень хорошо выглядите, — робко сказал Анри, отметив щегольской вид Пиратского Вожака.
— Остатки былой роскоши, — насмешливо заявил Рауль.
— Я надеюсь, мы не будем больше ругаться? — и Вандом добавил совсем по-детски, — Мы с вами помирились, правда?
— Я с вами не ссорился, Анри. Но порой мне казалось, что вы относитесь ко мне несколько предвзято.
Бофорочка собралась с мыслями. Вот теперь настало время вспомнить об Анжелике де Бофор! Это объяснение должно было бы состояться раньше, но лучше поздно, чем никогда, решила Бофорочка.
— Я? Да, вы правы. На это есть причина. Я иногда просто ненавидел вас из-за моей родственницы, Анжелики де Бофор! Вы ведь с ней знакомы, правда?
А Рауль, введенный в заблуждение 'честнейшим человеком Франции' , 'сбился с курса' и решил, что маленький Вандом наслышан о детской влюбленности своей родственницы, наследницы герцога. Он стал уверять пажа, что Анжелику де Бофор, милую, очаровательную, умную девочку он очень смутно помнит, и чувствует невольную вину за дурацкий розыгрыш, который в давние времена устроили его друзья. Он-то сам узнал об этом совсем недавно.
— Это я знаю, — сказал Анри, — Виновник розыгрыша — господин де Гиш, и мадемуазель де Бофор уже его отчитала.
— Бедный де Гиш! — усмехнулся Рауль, — Он, наверно, 'трижды мертв' после этого разговора.
— Жить будет, — хихикнул Вандом, — Хотя… вы правы. Ну а вы? Вы не считали, что и вы в какой-то степени виноваты? Допустим, ваши друзья вас подставили, вы ничего не знали, но сейчас вы могли с ней объясниться.
— Нет, — сказал Рауль, — Я не мог.
— Почему это?
— Разные обстоятельства, — уклончиво ответил он.
— Ну, сказали бы как есть, так, мол, и так, я и не думал в вас влюбляться, у меня и в мыслях не было жениться на вас десять лет спустя, я обожал другую девушку…
— Да разве можно говорить такие вещи девушке, которая…
— Договаривайте, господин де Бражелон! Что же вы замолчали?
— …
— Ну что вы, воды в рот набрали? Я скажу за вас! Которая в вас влюблена, вы так считаете?
''Черт возьми, мне не нужно было разуверять Бофорочку, потому что я сам, как мальчишка, влюбился в нее с первого взгляда. Но ее родственника это не касается!
— Так вот! Не обольщайтесь на ее счет, господин де Бражелон! Она любит другого!
— Вот как? — протянул он недоверчиво.
— Да. Совершенно очаровательного, отважного молодого человека!
— А я, что ли, трус и урод? — пробормотал он не без обиды.
— У вашего соперника одно преимущество: он тоже ее любит! И она поклялась, что будет принадлежать только ему!
— Я рад за нее, — сказал Рауль почти весело: упомянутая Вандомом клятва внесла ясность в ситуацию. 'Соперником' был он сам, но в другой ипостаси.
— Анжелика де Бофор — очень милая девушка, и она заслуживает того, чтобы быть счастливой с… этим вашим 'красавцем и героем' .
— И я того же мнения! — заявил Анри де Вандом.
Но, вспомнив, что Бофор запретил наводить справки о личности 'красавца и героя' , паж решил не болтать лишнего, чтобы не выдать себя ненароком. А Рауль вернулся к исходной точке — стал считать прелестную дочь Бофора милым, но далеким воспоминанием, а сходство Анри с Анжеликой объяснялось совсем не так, как ему померещилось на вантах. То было наваждение. 'Прощай, моя потерянная любовь, — мысленно обратился он к Анжелике де Бофор, задумчиво глядя в синеву, — Пусть это будет нашей тайной. Ты осталась за морем, и лучше тебе поскорее забыть меня. Слишком много дров я успел наломать!
А поскольку паж Анри де Вандом несколько раз проехался в разговорах с ним насчет Луизы, он решил, что теперь его бывшая возлюбленная будет ширмой, за которой он спрячет свою тайну — Бофорочку.
— И все-таки, — сказал Вандом, — Я на вашем месте написал бы Анжелике.
— Ну, нет! С этим покончено! Больше ни одна женщина не получит от меня нежных писем!
— Я обещал не говорить обидные для вас вещи, господин виконт…
— Я вам скажу: с меня хватит мадемуазель де Лавальер! Ясно вам? Сыт по горло!
— Не зарекайтесь, кто знает…
— Я, говоря образно, сжег корабли.
— Вы опять смеетесь? 'Образно говорит' пьянехонький барон де Невиль. Или изволите говорить загадками?
— Может быть. Впрочем, Анри, вы еще дитя и многое не понимаете.
— Если хотите, расскажите. Я постараюсь понять.
— Ангел не поймет грешника. А вы все-таки невинный херувимчик.
— Вы опять изволите насмехаться над невинным Вандомом, как тогда, в вашей каюте? Что ж… У вас много единомышленников. А я, несчастный, один против всей вашей шайки.
— Я не насмехался. Я даже восхищался вами, Анри.
— Да-а-а? Что-то не заметно. Вы так ловко замаскировали свое восхищение, что я понял это как изощренную насмешку. Не такую грубую, как насмешки ваших дружков, но от этого еще более обидную.
— Хотите верьте, хотите нет, но погрязший в грехах пират вам сейчас сказал правду.
— О своих грехах вы изволили упомянуть еще на салинге нашего корабля. Это я помню. Но, может, вы излишне строги к себе? Раз мы остались живы — может, вы не такой закоренелый грешник?
— Мы остались живы — но это скорее из-за вас, ангелочек.
— Как сказать, сударь… Будь грешник послабее, и ангелочек пропал бы. Я только не понимаю, что вы могли натворить такое ужасное? Вы же никого не убили? Не украли ничего?
— Только этого не хватало! Вы, кажется, обижались, что я вас как-то не так назвал?
— Мой вопрос — не утверждение, а отрицание, господин де Бражелон! Я хотел сказать, что вы не можете быть вором, убийцей, предателем — а это, на мой взгляд, самые страшные грехи, за которые действительно гореть в аду!
— В какой-то степени я предатель.
— Я вам не верю! Кого вы предали?
— Любовь.
— Если вы имели в виду… простите, вы сами только что назвали эту… особу — Луизу де Лавальер, то это вовсе не грех. Око за око, зуб за зуб. Вполне по-божески.
— Вы не понимаете, маленький Вандом! Вы ничего не понимаете! И я не хочу докучать вам своими откровениями.
— Ну и не докучайте! — огрызнулся Вандом.
А Рауль, вспомнив, как ловко его отец переводил разговор на природу, и его восхищала блистательная легкость этих диалогов, решил попробовать взять такой тон в беседе с Вандомом. А поскольку ни полей с куропатками, ни грядок с ландышами, ни резных кленовых листьев вокруг них не было, Рауль сказал о том, что видел:
— А кстати, Анри! Как живописно развевается флаг на блинд-стеньге. И заметьте, как красиво надувает свежий ветер белоснежный блинд-парус. И все это на фоне лазури Средиземного моря создает величественную, живописную картину.