Книги Великой Альты, стр. 76

Мэгон, разумеется, не упустил своего, пытаясь доказать, что многие из последних королей (особенно Оран, отец Добродруга, и сам Добродруг) были и фактическими мужьями своих местных жен и имели от них потомство. В доказательство он приводит старые и весьма вольные стишки:

Цитирует он также нежное посвящение, начертанное (неизвестно кем) на единственном имеющемся у нас экземпляре Книги Сражений: «Дарю эту книжонку тебе, Аннуанна, любовь моя, мой свет». Оставляя в стороне тот факт, что Гарунийскую жену Добродруга звали Джо-эль-эан (та самая пресловутая Джо-эль-эан, которая отказалась сесть рядом с мужем и тем опозорила его и погубила его королевство), имя Аннуанна, несмотря на свое женское окончание, долго считалось мужским, будучи сокращенной формой имени Аннуаннатан. Даже если посвящение сделано рукой Добродруга, не логичнее ли предположить, что свою Книгу Сражений он посвятил другу-мужчине. Аннуаннатан скорее всего был его гомосексуальным любовником и в армии спал с ним под одним плащом. Если бы доктор Мэгон потрудился проделать этот анализ сам, он не выставил бы себя на посмешище в ученых кругах.

ПОВЕСТЬ

В Новой Усадьбе они оставались еще два дня – столько времени ушло у них на набор и оснащение двухсот молодых парней. Под конец выяснилось, что их, собственно, двести тридцать семь – в их число входил и старший сын бургомистра. Кроме того, старых солдат короля снабдили новой одеждой, и отцы города принесли им в дар множество мечей и копий. Карум был великолепен в винно-красной паре и белоснежной, шитой золотом рубашке. Король облекся в золотую парчу целиком. Даже Пит обрел приличный вид, хотя выбрал для себя зеленые и бурые цвета, неприметные, по его словам, в лесу, и сказал при этом: «Золото хорошо для церемоний, мой государь, но война – дело иное».

Горум посмеялся над ним.

– Где король, там и церемонии.

– Где король, там война, – возразил Карум, но на него не обратили внимания.

Дженна отказалась наотрез от предложенных ей женских юбок и корсажей, расшитых бисером. В юбке трудно ездить верхом, а бусинки будут цепляться за каждую ветку и сыпаться, оставляя след. Она лишь вычистила свой старый кожаный наряд да залатала в нем свежие прорехи. В украшениях она не нуждалась. На войне надо быть одетой по-военному. Катрона не раз говорила ей: «В драке все сойдет за меч».

Но помыться Дженна согласилась охотно и больше часа мокла в горячей воде. При этом она жалела только о том, что запах Карума уйдет с ее кожи, хотя и продолжала чувствовать его, закрывая глаза, – глубокий и пряный. Ей казалось, что теперь она узнает Карума где угодно по одному запаху. А ванна была истинным наслаждением. В пути приходилось довольствоваться холодными ручьями. Дженна, закаленная лесная жительница, не боялась холода и мылась всякий раз, как ей попадалась хоть какая-нибудь вода, но она как-никак выросла в хейме, знаменитом своими горячими банями, и это было единственное удобство, которого ей недоставало.

Когда же это она мылась в бане последний раз? Целую вечность назад, вместе с Петрой. Впрочем, в Долинах говорят: «Вечность – недолгий срок».

Но этот срок был долгим. Петра сильно изменилась – да и Дженна тоже. Тогда они с Карумом вышли из зала совещаний, держась за руки, но у входной двери расстались и на городской площади показались отдельно.

Петра стояла у стены, закрыв глаза, и грызла куриную косточку.

– Петра! – шепнула ей Дженна, и она медленно, почти неохотно открыла глаза.

– Куда это вы подевались?

Карум без лишних слов повернулся и ушел, а Дженна даже не посмотрела ему вслед.

– Ты ничего не ела, – сказала Петра, точно Карума и не было тут только что. – Вот я и набрала тебе еды, на потом.

Кража далась мне нелегко – я ведь готовлюсь стать жрицей, а тебя и след простыл.

– Я… – начала Дженна и вдруг поняла, что Петре ничего нельзя говорить. Петра еще девочка, а Дженна теперь стала женщиной. Как ни внезапно совершилась эта перемена, от нее уже не уйти. Дженна удивлялась, как этой перемены не видно по ней – по ее лицу, по ее глазам, по ее губам, еще не остывшим от поцелуев. Она взяла у Петры кусок цыпленка. – Вот спасибо. Я прямо умираю с голоду.

– Если боги не могут есть нашу пищу, неудивительно, что они ходят голодные.

– Она просто не создана для них, – поправила Дженна. – Он так сказал!

Петра предложила ей зеленый лук, но она отказалась, и Петра сжевала его сама.

– Они хотят, чтобы я осталась здесь.

– Кто? – спросила Дженна.

– Да все. Бургомистр, к примеру…

– Может, так и правда будет лучше, – медленно сказала Дженна, хотя эта мысль ужаснула ее.

– Они говорят, что женщины не должны воевать. Что мы слабее мужчин. Так говорят у них в городе.

– А как же я? Анна?

– Ты богиня. Это дело иное.

– Женщины Альты делают что хотят. Мы приучены к войне не меньше, чем к мирной жизни.

– Я знала, что ты так скажешь, – усмехнулась Петра. – И сказала им то же самое. И еще, что жрица Альты должна всегда быть рядом с Анной. Немало женщин отдало жизнь за то, чтобы ты могла воевать, а я – быть с тобой рядом.

– Они не за это отдали жизнь.

– Но ты понимаешь, о чем я.

– Держись своих стихов – они у тебя как-то проще. – Тут Дженна прикусила губу – как могла она сказать такие жестокие слова?

Но Петра только посмеялась, то ли не поняв ее жестокости, то ли простив ее.

– Правда твоя. Если я стану твоей жрицей, я должна быть яснее ясного – или темнее темного. Лишь бы мне верили. – И она обняла Дженну.

– Фу-у! – сказала та. – Если ты будешь есть зеленый лук, то одним духом сшибешь с ног пятерых мужчин, даже уступая им в силе.

На этот раз они посмеялись вместе и вернулись в ратушу.

Наконец они выехали из Новой Усадьбы на восток, и повсюду их встречали ликующие толпы народа. Дженна больше не позволяла Долгу плясать – один солдат показал ей, как надо управляться с конем. Она ехала рядом с Карумом, но близость их с того памятного вечера этим и ограничивалась. Оба были слишком заняты и всегда окружены людьми.

Однажды под стук копыт и утихающие позади крики Дженна спросила:

– А ты еще… – И осеклась – разве можно было сказать это во всеуслышание?

Карум скривил рот, и шрам под его левым глазом взлетел вверх, будто подмигивая.

– Конечно же, я все помню, если ты это хотела сказать. Все до последней мелочи. Как дуб. А ты?

Она улыбнулась ему.

– Джо-ан-энна значит «любимая белыми березами».

– Что? – Он не расслышал ее за стуком копыт. Она повторила, добавив:

– Если ты дерево, я тоже дерево.

– Нет, я не дерево. Я живой.

– Я знаю, – шепнула она. – Теперь я хорошо это знаю.

И их кони, подгоняемые задними, перешли на крупную рысь, положившую конец разговорам.

Они остановились еще в двух городках, набрав там с дюжины охотников. Король везде показывал Дженну, как диковинного, завезенного с Континента зверя. Карум громко роптал по этому поводу, но и он должен был признать, что это идет на пользу делу.

Пит тоже ворчал:

– Двенадцать человек, когда нам требуется двенадцать сотен – да и двенадцать тысяч не помешало бы.

– Ну а женщины? – спросила Дженна. Они как раз остановились передохнуть, и новобранцы спешили познакомиться с остальными, пока лошади щипали траву у дороги. – Тут поблизости непременно должен быть какой-нибудь хейм. Уцелевший хейм, – тихо добавила она. – Вы сказали, что десять хеймов уничтожено, но ведь их было… семнадцать.

Пит проворчал что-то неразборчивое, король же сказал:

– У нас не регулярное войско, привыкшее воевать вместе с подругами из хеймов. Наши ребята пришли к нам прямо с полей и из отцовских лавок. Женщины, по их мнению, должны стряпать и шить – других они не видели. Если мы не хотим, чтобы они побросали свои новые мечи…