Декабристы, стр. 67

«Милостивый государь, почтеннейший Иван Иванович. С глубоким чувством читала я письмо Ваше, не скрою от Вас, даже плакала, — отвечала Анастасия Кондратьевна. — Я была сильно тронута благородством души Вашей и теми чувствами, которые Вы до сих пор сохранили к покойному отцу моему. Примите мою искреннюю благодарность за оные. Будьте уверены, что я вполне ценю их. Как отрадно мне будет видеть Вас лично и услышать от Вас об отце моем, которого я почти не знаю. Мы встретим Вас как самого близкого родного. Благодарю Вас за присланные мне деньги — четыреста тридцать рублей серебром. Скажу Вам, что я совершенно не знала об этом долге».

«Рыцарем правды» назвал Сергей Волконский своего собрата по изгнанию Ивана Пущина.

Этот рыцарь героически боролся за лучшую долю своих товарищей. Он вселял в них бодрость, помогал им деньгами, добрым участием. Пущин завел специальные папки, в которых подшивал полученные письма, хранил копии писем, которые сам писал. Это большой и бесценный архив.

Пущин имел и одну заветную тетрадь. В нее он переписывал многие стихи Пушкина, которые по ней были впоследствии опубликованы. Именно в этой тетради было записано стихотворение «Во глубине сибирских руд…». В нее он переписал несколько стихотворений Александра Одоевского, в том числе «Славянские девы», а также ноты декабриста Вадковского, который сочинил музыку к этим стихам. Пущин переписал в тетрадь и стихи Одоевского, посвященные Марии Волконской, стихотворение Рылеева «Гражданин», его же поэму «Исповедь Наливайко» и другие.

Иван Пущин пишет в своих мемуарах и о том исключительно интересном для всех нас вопросе — почему Пушкин не был принят в члены Тайного общества…

У него было много причин для колебаний — посвящать ли Пушкина в дела Тайного общества. Более того! Пушкин не раз расспрашивал друга, чувствовал, что он что-то скрывает от него. Пущин писал, что поэт со всей горячностью готов был стать членом Тайного общества. И уже после смерти поэта Пущин убедился, что был прав, что не принял Пушкина в Тайное общество. Он считал, что благодаря этому спас Пушкина от горькой участи заточения в Сибири.

Пущин имел совершенно определенные представления о судьбе поэта. «Размышляя тогда, и теперь очень часто, о ранней смерти друга, — писал Пущин, — не раз я задавал себе вопрос: „Что было бы с Пушкиным, если бы я привлек его в наш союз и если бы пришлось ему испытать жизнь, совершенно иную от той, какая пала на его долю?“

Вопрос дерзкий, но мне, может быть, простительный!.. Положительно, сибирская жизнь, та, на которую впоследствии мы были обречены в течение тридцати лет, если б и не вовсе иссушила его могучий талант, то далеко не дала бы ему возможности достичь такого развития, которое, к несчастью, и в другой сфере жизни несвоевременно было прервано.

Характерная черта гения Пушкина — разнообразие. Не было почти явления в природе, события в обыденной общественной жизни, которые бы прошли мимо него, не вызвав дивных и неподражаемых звуков его музы; и поэтому простор и свобода, для всякого человека бесценные, для него были сверх того могущественнейшими вдохновителями. В нашем же тесном и душном заключении природу можно было видеть только через железные решетки, а о жизни людей разве только слышать…

Одним словом, в грустные минуты я утешал себя тем, что поэт не умирает и что Пушкин мой всегда жив для тех, кто, как я, его любил, и для всех умеющих отыскивать его, живого, в бессмертных его творениях…»

Снаряд против мира фасадов

В июне 1839 года, два года спустя после гибели Пушкина и 14 лет — после разгрома восстания декабристов, один французский аристократ решил посетить Россию.

Как было принято в те времена, иностранец прежде всего отыскал людей, которые бы ввели его в светские круги далекой страны.

Из Парижа в Россию с нарочным было направлено письмо. Писал его Н. И. Тургенев, известный декабрист, избежавший смертного приговора только потому, что во время восстания находился за границей. Письмо было адресовано князю П. А. Вяземскому. В нем Тургенев сообщал, что в поездку по России отправляется известный французский путешественник и литератор маркиз Астольф де Кюстин [31]. Тургенев просил Вяземского оказать ему дружеский прием, познакомить гостя с В.Одоевским, П. Чаадаевым и «другими выдающимися представителями мыслящей России».

Это письмо казалось излишним для такого знатного путешественника. Россия знала де Кюстина. Лично Николай I был осведомлен о бурной и трагичной судьбе деда и отца де Кюстина — аристократах, чьи головы были отсечены беспощадной гильотиной Робеспьера. Дед, Адам Филипп де Кюстин, был знаменитым генералом, а его отец — 22-летним дипломатом правительства Людовика XVI при дворе Брауншвейгского герцогства. Когда голова генерала была снесена гильотиной, его сын дерзко расклеил на улицах Парижа листовки о невиновности французского военачальника. Правительство арестовало его, и в 1794 году он также был казнен.

Гибель отца и деда от гильотины революционной Франции была лучшей рекомендацией Астольфа де Кюстина царскому двору и русским аристократам. Достаточно было де Кюстину произнести свою фамилию, овеянную славой мученичества, и двери каждого знатного дома гостеприимно раскрывались перед ним. Де Кюстин привлекал к себе и личным обаянием, популярностью — ведь он был одним из известных литераторов Франции. Совсем еще юным, едва достигнув совершеннолетия, он отправился в длительное 11-летнее путешествие. Объездил Англию, Шотландию, Швейцарию и Калабрию. Одна за другой выходили его книги — живые и увлекательные повествования об этих путешествиях. Его книга «Мир, какой есть» вышла в 1835 году. Сразу поело этого он отправился в Испанию и написал блестящий труд «Испания при Фердинанде VII», который получил высокую оценку и в России. Видный историк Т. Н. Грановский отмечал, что «это лучшая работа об Испании периода до последней гражданской войны».

Книги де Кюстина имели большой успех благодаря острому и умному слову, наблюдательности автора. Французский литератор был известен и своими пьесами, которые ставились на сцене «Комеди франсез», переводами современной ему английской поэзии, романами и регулярными публикациями в больших французских литературных журналах.

Но странной оказалась судьба этого француза! Из-под его пера вышло много разнообразных книг, а он остался известным в истории только одной-единственной — «Россия 1839 года». Де Кюстин был другом Шатобриана, находился в приятельских отношениях со знаменитой француженкой мадам Рекамье, посещал ее салон, слушал поэтические выступления самого Ламартина [32]. Именно там, в аристократических литературных салонах Франции, де Кюстин познакомился с Н. Тургеневым, Н. Гречем и другими. А видные представители «мыслящей России» знали его на своей родине не только как блестящего писателя, но и как остроумного собеседника, с большими знаниями и незаурядным умом. Знали его милым человеком, весьма любезным, бесконечно приветливым и необычайно стеснительным.

И все же парадоксально, что де Кюсгин лишь своей книгой о России получил место в литературной истории. Нам, далеким потомкам второй половины XX века, история написания книги «Россия 1839 года» интересна и примечательна. Она показывает, что честный характер аристократа-француза взял верх над его «голубой» кровью. Он нарушил традицию рода де Кюстинов слепо служить королям…

Политическое кредо путешественника было известно всем. Маркиз Астольф де Кюстин был убежденным клерикалом и консерватором. Его решение совершить путешествие по России было одобрено правительством Российской империи.

Император Николай I был уверен, что будет сочинен в его честь еще один хвалебный гимн. Он надеялся, что еще раз будут заклеймены декабристы, «вольнолюбцы», которых, увы, еще было немало в России, и будут посрамлены в истинно французском духе. Вот почему Николай оказал теплый прием французу, приглашал его во дворец и на различные церемонии, вплоть до венчания своей дочери великой княгини Марии с ее молодым избранником. Николай провел с Кюстином многие часы в доверительных беседах. Сама русская императрица Александра Федоровна оказала ему гостеприимство в своем дворце. Все без исключения русские вельможи и князья оказывали этому иностранцу большое внимание, заискивали и даже раболепствовали перед ним.