Гибель «Русалки», стр. 52

«Пусть они приблизятся, – думал он, охваченный усталостью, поглотившей все его существо без остатка, – пусть… У меня нет больше сил. Я не могу… не могу…»

И тогда он услышал свист снаряда, пролетевшего над баком «Марты Джин».

– Мистер Талли, – прошептал он. – Сдавайтесь и ложитесь в дрейф…

Он стоял, глядя, как шлюпки, набитые моряками Королевского флота, медленно ползут к ним по залитому солнцем морю. Помощник приказал спустить веревочные трапы, и трое англичан вскарабкались на борт. Первым добрался до палубы краснолицый лейтенант. Ему хватило только одного взгляда, чтобы броситься обратно с криком:

– Стойте! Назад! Во имя Господа Бога, прочь отсюда! Этот барк – очаг заразы!

Над планширом показались головы еще двоих, карабкавшихся следом. Один из них тут же разжал руки и нырнул прямо в море как был – в мундире, башмаках и с карабином. Второй пустился наутек вниз по трапу, как испуганная обезьяна. Остался только лейтенант; который застыл, разглядывая палубу «Марты Джин».

– Господи Боже! – прошептал он.

Затем перелез через леер и последовал за остальными. Гай видел, как они отчаянно гребли назад к крейсеру…

А потом было еще пять страшных дней. И вот все кончилось. Люди больше не заболевали, те, у кого болезнь протекала в легкой форме, начали выздоравливать. Гай приказал отдраить весь корабль от носа до кормы. Теперь это было нетрудно сделать: невольничья палуба стала гораздо просторнее. Из команды, первоначально насчитывавшей пятьдесят матросов, в живых осталось тридцать восемь, из восьмисот вайдахов выжило двести девяносто два серых ходячих скелета.

Он распорядился, чтобы их не заковывали в кандалы. На судне образовался излишек провианта и воды – рационы умерших, поэтому он разрешил неграм пить вволю, вместо того чтобы мучить их обычными двумя порциями в день. Матросы теперь уже почти не пускали в ход плеть, а на мелкие нарушения просто не обращали внимания. За те три недели, которые понадобились еще, чтобы добраться до Кубы, негры воспрянули и физически, и духовно, как, впрочем, и команда. Гай приказал выдавать матросам по две порции рома и закрывал глаза на забавы с немногими оставшимися в живых женщинами. За девять дней он полностью избавил «Марту Джин» от запаха смерти. И, когда корабль бросил якорь в Регле, это было самое чистое невольничье судно в истории работорговли.

Глава 14

Гай Фолкс сидел с доном Рафаэлем Гонзалесом в прохладном патио его виллы, расположенной на одном из холмов в окрестностях Гаваны. Здесь дон Рафаэль обходился без тщательно продуманного камуфляжа, составными частями которого были мятый тропический костюм и педантичные манеры портового переводчика. Он был великолепен в белой шелковой рубашке, парижских туфлях – во всем самом красивом, что только можно было купить за деньги. Вилла ни в чем не уступала дворцу, не менее пяти рабов убирали посуду со стола после обеда и подавали ликер, кофе и сигары.

– Ну что, Гай, – промолвил дон Рафаэль, – как ты себя чувствуешь в роли героя дня?

– А я себя им не чувствую, – неторопливо ответил Гай. – Сплю я от этого не лучше, да и нос мой никак не может избавиться от запаха мертвых и разложившихся тел. И вообще, все эти разговоры о геройстве – сущая чушь. Большую часть времени я был полумертвый от страха. Просто делал, что должен был делать, как и любой другой на моем месте…

– Чего многие не сделали бы или не смогли бы сделать, – поправил его дон Рафаэль улыбаясь. – Компания чрезвычайно довольна тобой, Гай. Ты спас отличный корабль в немыслимо тяжелой ситуации, привез достаточное количество африканцев в весьма приличном состоянии, так что мы смогли их продать и, несмотря ни на что, получить прибыль, хоть и небольшую, но все же прибыль. Эти негодяи-мятежники из команды «Марты Джин» поют тебе хвалу по всей Гаване. Совсем неплохо для человека двадцати четырех лет от роду…

– Спасибо, – произнес Гай сухо.

– Вот почему, – важно добавил дон Рафаэль, – я уполномочен подтвердить, что ты являешься капитаном «Марты Джин». Mis felici taciones, hijo mio [46], – ты теперь самый юный капитан на всех семи морях.

Гай пожал протянутую руку, но на его лице не отразилось никакой радости. Дон Рафаэль, наживший состояние благодаря умению разбираться в людях, сразу это заметил.

– Тебя это не радует? Странно. А я-то думал, ты будешь доволен.

– Я рад, – сказал Гай. – Это большая честь, я весьма польщен. Только…

– Продолжай. Пожалуйста, будь со мной откровенен, Гай.

– Хорошо. Быть капитаном – очень здорово в любом возрасте, я понимаю, конечно. Год назад, да что там говорить, еще шесть месяцев назад я был бы счастлив при мысли, что достигну этого звания годам к сорока. Сейчас все иначе. Мне слишком многое пришлось повидать. Речь идет не только о «Марте Джин», о многом другом тоже. Например, о старом добром Раджерсе, первом капитане с которым мне довелось плавать; он сейчас в тюрьме – американский крейсер захватил его корабль у берегов Дагомеи. Или о Нельсоне, моем втором капитане, чью глотку перерезали негры-фольджи, – он имел глупость взять с партией невольников двадцать человек ашанти, воинов, которых продали их же соплеменники за то, что они восстали против своего царька. И одного-то ашанти более чем достаточно. Они не знают, что такое страх. Я тебе скажу без всякого вранья: с них хоть кожу сдери плеткой – все равно будут бунтовать. А Нельсон взял двадцать. Понятное дело, что, имея столько храбрых и умных людей во главе, даже трусливые фольджи решились на мятеж…

– Я слышал об этом, – сказал дон Рафаэль. – И все же…

– И все же судья-аболиционист из Массачусетса поцеловал Библию да и освободил их всех, и отправил назад в Африку – после того как они убили Нельсона и всю его команду, кроме помощника капитана, – эти хитрые дьяволы-ашанти понимали: он им нужен, чтобы продолжить курс и стоять у штурвала. Это только одна сторона вопроса. О риске я уж и не говорю. И не потому, что боюсь риска, но если бы при этом люди, пересекающие экватор и выполняющие грязную работу, еще и прибыль получали! А ведь настоящего-то дохода и нет! За те шесть лет, что я хожу в море, Рафе, я сумел скопить немногим более шести тысяч долларов, включая две тысячи триста тридцать шесть, что я получил за последний свой рейс. Короче говоря, по тысяче в год. Если так и дальше пойдет, я умру от старости, прежде чем разбогатею…

– Капитан получает за негров гораздо больше, – сказал дон Рафаэль. ,

– Знаю. Вспомни, сколько я получил за последнее плавание? Восемь долларов за человека, если удастся довезти негров живыми, если судно не перехватят крейсеры, если весь доход от плавания не сожрут взятки, если не случится при этом миллион и еще одно несчастье. А с прошлого года, Рафе, судно может быть арестовано по пути в Африку, когда оно еще пустое, на том основании, что оно оборудовано для невольничьего промысла. Скажи-ка мне, Рафе, сколько богатых капитанов невольничьих кораблей ты знаешь, не считая капитана Трэя?

– Двух или трех.

– Двух или трех из многих сотен, занимающихся работорговлей. А остальные? Они болтаются в порту, старые и больные, выпрашивают выпивку, продают игрушечные кораблики в бутылках и медленно умирают от голода. Над этим ремеслом тяготеет рок.

– Значит, ты хочешь покончить с ним. Помнишь, что я тебе говорил?

– Ты был прав. Но пока не собираюсь. Наоборот, я хочу еще глубже окунуться в этот омут, туда, где можно заработать большие деньги. Короче говоря, я хочу стать комиссионером, Рафе, – в Африке.

– Хм-м… – задумчиво проговорил дон Рафаэль, – неплохая мысль… Если бы ты сотрудничал с нами, а мы бы тебя поддерживали, это значило бы, что все дело от начала до конца – под нашим контролем, а такие воры, как Педро Бланко, да Соуза и да Коимбра больше не смогут обирать нас, как сейчас. Однако невольничья фактория – хитрая штука: чтобы там заработать, нужен большой опыт. Скажи-ка, на каких африканских языках ты можешь говорить?

вернуться

46

Поздравляю, сын мой (исп.).