Такая милая пара, стр. 55

– Нет, – только и могла вымолвить я. – Нет!

Я слушала Гордона, но в действительности как бы и не слышала его. Слова доносились как бы издалека. Ведь то, о чем он говорил, никак не могло относиться к моему Майклу.

– К сожалению, – продолжал между тем Гордон, – в остальном он в прекрасной форме... И его сильное сердце могло бы поддерживать жизнедеятельность организма еще долго, после того как его мозг... умрет... перестанет функционировать.

Все мое тело налилось свинцовой тяжестью.

– Как Майкл умрет? – спросила я, мысленно моля его далее не продолжать.

Голос Гордона, когда он снова начал говорить, был, тих и милосерден:

– Опухоль все растет. И в какой-то день она может перекрыть основную артерию. Или что-то еще, не дай Бог, может случиться с ним, возможно, сердечный приступ... Он даже не успеет ощутить боли... Это не то, что рак кости... рак желудка... В ткани мозга нет нервных окончаний. Конечно, головная боль будет нарастать, но к тому времени, Бог даст, он уже не будет никак реагировать на происходящее.

– Что значит не больно? Что может быть мучительнее того, чем знать, что ты постепенно теряешь разум?

– Медицина здесь бессильна. Доктора считают, что опухоль росла там лет двадцать...

– Двадцать лет? Значит, все время, пока мы были женаты... Значит, это началось еще в колледже? Нет, это началось, когда он воевал во Вьетнаме! – я в ужасе замерла. – И мы ничего не знали?

– Сейчас ради его же блага нам необходимо держать себя в руках. – Гордон посмотрел мне прямо в глаза. – Ради него мы должны контролировать каждое свое проявление чувств.

И мы притворились, что все – в полном порядке.

26

А во вторник утром Майкл проснулся другим человеком.

Я ожидала его пробуждения, устроившись на краешке кровати. Он открыл глаза, улыбнулся мне и вдруг обхватил голову руками.

– О?.. – произнес он удивленно. – Что-то не то...

Гордон принес утреннюю порцию таблеток, но Майкл никак не отреагировал на его приход. Он лежал под одеялом и мелко дрожал.

– Не знаю, что случилось... И почему я так напутан? Как маленький, право... Ведь единственное, что со мной не так, – эта дурацкая головная боль.

– Ну, это не совсем так. Это немного более серьезно, чем обычная головная боль, – осторожно начал, было, Гордон, суетясь у кровати сына.

А Майкл продолжал злиться и упрекать себя. Ему казалось, что глупо устраивать весь этот кавардак из-за обычной головной боли.

Как мне было знакомо это его упрямство! Но сейчас, видя этот непроходящий страх, понимая сковывающий его ужас, я не раздражалась. Я догадалась, что все происходящее в мозгу Майкла – слабая защитная реакция страдающего разума на надвигающуюся опасность.

А когда мы приехали на очередные процедуры в больницу, и Гейл спросила его – что это за симпатичная девушка сопровождает его, – он даже не смог вспомнить, как меня зовут.

Когда мы вернулись домой, Гордон принялся разыскивать какого-нибудь врача-терапевта. Но никого из уже ранее осматривавших Майкла он застать на месте не смог – один был за городом, другой в отпуске, третий – слишком занят...

А Майкл сидел в гостиной. Дрожь не оставляла его. И сквозь стиснутые зубы до меня доносился его неразборчивый шепот:

– Должно быть, я совершил что-то ужасное... Какую-то страшную ошибку...

Норма отсиживалась в кухне. Свекор удалился в кабинет, разобраться со счетами. И только я осталась подле больного, устроившись на скамеечке у его ног. Хотела взять его за руку, но он резко отверг эту мою попытку его успокоить.

– Слушай, не казни так себя. Ты никогда не совершал ничего плохого. И ты ни в чем не виноват, – умоляла я. – Может быть, ты просто подвергся воздействию дефолиантов... В чем ты можешь быть виноват?

Майкл насмешливо взглянул на меня.

– Это все Вьетнам. Ты ни в чем не виноват, – продолжала убеждать я, судорожно пытаясь изобрести нечто, что позволит ему хоть на миг избавиться от терзавших его страхов. Конечно, это все проклятый «эйджент орандж» [7], настаивала я. Только этим все и можно объяснить.

Вначале Майкл заинтересовался этой версией, но затем отверг ее. И проблема «почему» вновь стала неотрывно терзать его.

– Нет, все же, должно быть, я действительно дрянь, – бормотал он. – Следует скорее покончить со всем этим. Хочется умереть прямо сейчас... Прямо сейчас...

Я решила переменить тактику.

– Что ж, двигай наверх и помирай!

От этих слов он задрожал еще сильнее – его костлявые плечи заходили ходуном.

– Не могу, – признался он. – Слишком боюсь... Ну, прямо как ребенок.

– Нет, ничего подобного. То, что ты считаешь слабостью, – проявление остатков твоих сил... Твой организм, твой разум борется с болезнью. И именно это не позволяет тебе пойти – и покончить с собой.

Странно, но эта мысль ему понравилась. Он судорожно пытался зацепиться хоть за какую-нибудь надежду. А я продолжала и продолжала говорить. Иногда мне удавалось попасть в цель, чаще мои увещевания оказывались бесплодными. А некоторые слова так и вообще приводили его в ярость. Но некоторые мои доводы явно срабатывали.

– Так что, умрешь сегодня?

– Нет.

– Хорошо. Тогда, может быть, подумаем о том, как жить дальше?

Мне хотелось, чтобы он сам затронул эту тему.

– Что ж, пожалуй, – согласился Майкл.

В гостиной появилась Норма, чтобы проверить – не пропустила ли она свою любимую телевизионную передачу. Майкл слегка успокоился и задремал.

А после обеда мы вдвоем отправились на прогулку.

Казалось, что теперь Майкл чувствует себя несколько более увереннее. По крайней мере, шагал он бодрее, чем обычно. Казалось, само движение шло ему на пользу – просто отгоняло мысли о неизбежном. Но раздражение его не проходило. Он сердился на мать и одновременно негодовал на себя за то, что не ценит ее стараний накормить его, заботиться о нем.

– Все, о чем она хлопочет, такая чепуха! – проговорил он и тут же оборвал себя: – Какой же я негодяй! Неблагодарная скотина!

– Ну, попытайся же, наконец, понять, – уговаривала я Майкла. – Уж такой у нее характер...

А сама была не в силах понять эту женщину!

– Но ведь она не говорит ни о чем действительно важном! – кипятился Майкл. Затем он смутился и скороговоркой произнес: – Да я и того не заслуживаю... Боже, какой я негодяй!

– Погуляем еще? – я решила сменить тему.

– Нам следует продолжить прогулку.

Мы добрели до конца квартала и остановились. Обернувшись, я увидела Гордона, который стоял на крыльце, высматривая нас. Увидев, заторопился в нашу сторону. Мы поджидали его, держась за руки.

– Не хочу снова потерять тебя, – вдруг тихо сказал Майкл.

– И не потеряешь, – заверила я. – У тебя на этот раз ничего не выйдет. Единственное, что разделит нас теперь, – это смерть.

Когда Гордон подошел к нам, мы целовались...

А он все суетился вокруг и настаивал, что нам пора домой.

Пока Гордон конвоировал Майкла в ванную, я сидела в гостиной в обществе свекрови.

– Как же он устал сегодня, – сокрушалась Норма. – Значительно больше, чем всегда. Не стоило тебе водить его на прогулку.

Но, несмотря на сегодняшние провинности, подняться в спальню к Майклу, чтобы пожелать ему спокойной ночи, мне все же было позволено.

– Спасибо тебе за сегодняшний день, – сказала я ему, затем наклонилась и поцеловала в тот самый миг, когда Гордон заныл из-под двери:

– Но ему же следует уже спать! – Они запретили приходить мне спозаранку.

– Приходи к восьми, когда он просыпается, – распорядилась Норма.

– Но я же не бужу его, – запротестовала, было, я, но они были непреклонны:

– Он не желает, чтобы ты появлялась здесь такую рань, – отрезал Гордон.

Когда я пришла к ним на следующее утро, Норма уже спустилась в кухню и занималась завтраком. Я направилась наверх, слыша за спиной раздраженное бормотание, но она все же не остановила меня.