Разбойничий тракт, стр. 45

– Увы, сказать этого я не могу. Догадайтесь сами, – притрагиваясь к цилиндру, негромко ответил незнакомец.

Девушка перевела Даргану смысл разговора и ответ этого господина на последний вопрос. Она ожидала, что муж встревожится, но он с облегчением перевел дыхание.

Казак подумал о том, что теперь можно будет ехать, ни от кого не прячась и никого не опасаясь.

Глава девятая

Москва открылась перед глазами путешественников заново отстроенными кирпичными домами Калужской заставы. Копыта лошадей звонко зацокали по булыжной мостовой, ведущей к центру города. По бокам замелькали дровяные и угольные склады, лавочки, шинки, разгульные базары с краснощекими тетками и крепколобыми мужиками. В Европе такого не увидишь, там всю экзотику подобного рода давно причесали и упрятали в рамки цивилизации. А здесь за всадниками вдогонку бросились мальчишки – разносчики булочек и пирожков, морса и студеного кваса, наперебой предлагая свой товар.

Кругом поднималось в небо множество золоченых куполов с православными крестами, жизнь в церквях бурлила столь же активно, как и на тех же базарах. Наконец взору приезжих представился центр Москвы с хоромами богатеев, построенными весьма вычурно, с башенками, колоннами и портиками. Софи, во все глаза смотревшая по сторонам, отметила, что зодчие не соблюдали никакого порядка при застройке, они любили разные архитектурные стили, больше склоняясь к классическому. Кое-где виднелись черные останки строений, не отремонтированных пока после пожара 1812 года, или открывался вдруг фундамент, обложенный строительными материалами.

Проехав по Малой Бронной, Дарган свернул на Тверскую, на которую выходил окнами известный всему городу аристократический Английский клуб, обогнув церковь с голубыми маковками, выскочил на просторную площадь. Кони прядали ушами, почуяв скорый отдых, Софи продвинулась вперед и замерла как вкопанная. Взор ее притянула высокая белокаменная стена с рядом башен, в ворота которых устремлялись экипажи и всадники на поджарых рысаках. Золотые двуглавые орлы оседлали едва ли не все шпили, возвышающиеся над крепостью, они будто парили в воздухе, создавая впечатление имперской незыблемости. За стеной сверкал золотом на солнце сонм церковных куполов. Слева возвышался краснокирпичный приземистый собор о многих разноцветных головах со звездами в них, с золотыми крестами, справа вздымал в небо осанистые надстройки высокий дворец. Основательность в сочетании с неевропейским стилем заставили женщину подобраться, она вдруг ощутила не упорядоченную силу, а первобытную мощь, волнами прущую от этой площади.

– Месье д'Арган, мы где? – с придыханием спросила она.

– На Красную площадь въехали, – отозвался казак, который уже бывал здесь, когда армия оставляла Москву. – Перед тобой тот самый кремль, на который ты хотела посмотреть.

– Ви, монумент!… А это?… – спутница указала на церковь.

– Собор Василия Блаженного. Был такой святой человек во времена царя Ивана Грозного. Правда, сам собор поставлен в честь взятия Казани.

– Что есть Казан?!

– Татарский город. Русь двести пятьдесят лет жила под татаро-монгольским игом. Тебе, Софьюшка, не понять, хотя и вас римляне тоже изрядно потоптали.

– Потоптали, – согласилась женщина, хотя и не совсем поняла значение этого слова, как и всего предложения.

– А из тех ворот выезжает император, когда бывает в Москве, – Дарган показал на Спасскую башню. – У нас, милая, все не как у людей. У вас один Париж, а у нас даже столиц две – Санкт-Петербург и Москва. Северная столица – точная копия европейских городов, вся из ванзейских дворцов, поэтому она предназначена для Европы, а Москва – для исконной России.

– Вандея… дворцы… Потшему? Расстояния большие, из одного места за всем не усмотришь.

По площади сновали прохожие, катились телеги и дрожки, гарцевали всадники, в воздухе пахло конским навозом, стоял шум, гам, перестук и перезвон. И когда в многочисленных церквях забили в колокола, француженке показалось, что кто-то решил расколоть на части все окружающее ее пространство, закованное в камень, чтобы каждому досталось по куску. Софи почувствовала щедрость русской души, смеясь, подставила ладони. Она успокоилась, наяву увидела, что Россия – далеко не безжизненная пустыня, в этой стране тоже есть на что посмотреть.

Ей было жаль, что ее соплеменники хотели сжечь и почти сожгли этот город, на окраинах туземный, а в центре цивилизованный, в котором так аппетитно пахнут пирожки с булочками. Она искоса взглянула на возлюбленного, осенявшего себя крестным знамением, и тоже перекрестилась слева направо. Прошептав католическую молитву, Софи подставила всю себя под праздничные перезвоны колоколов. В голове у нее возникла некая мысль, навеянная щедрым благодушием, разливавшимся вокруг. Посмаковав эту идею, женщина пришла к выводу, что ее следует обязательно воплотить в жизнь.

А люди вокруг отбивали земные поклоны. Они знали, что работа может и подождать, потому что кесарю – кесарево, а Богу – Богово.

Путники остановились на постоялом дворе, разместившемся на Ордынке. Дарган загнал лошадей за крепкий забор, сколоченный из тесаных досок, приказал конюху дать им овса и напоить. Косоглазый татарин попытался было завести разговор о продаже коней, солдаты, возвращавшиеся с войны, часто отдавали за гроши породистых лошадей, измочаленных долгой дорогой, но казак резко оборвал его на полуслове. Во-первых, ему еще предстоял долгий путь домой, а во-вторых, в казачьих краях дороже коней ценилось только оружие.

Забросив вещи в угол просторной комнаты с двумя кроватями, хорунжий заказал сытный обед, графин вина, попросил наполнить им и дорожную баклажку. Софи отцепила шпагу от пояса, прилегла на деревянное ложе и откинулась на пуховую подушку. Щедрость русской души здесь чувствовалась во всем: в простоте общения с незнакомыми людьми, в порциях щей с большими кусками мяса в глиняных тарелках, в размерах гостиничного номера, даже в подушке, такой объемной, что голова в ней утопала. Она повернулась к мужу, занятому осмотром черкески, хотела что-то сказать, но промолчала, решив отложить разговор на послеобеденное время.

Тихо скрипнула дверь, то ли потревоженная проходившим мимо человеком, то ли от гулявшего по комнате сквозняка, но усталые путешественники не обратили на это внимания. Софи обдумывала, как лучше преподнести возлюбленному задуманное, Дарган продолжал тщательно обследовать форму терского казака, после Москвы он твердо настроился снова стать самим собой.

Когда с обедом было покончено и Дарган потянулся было к подружке, она ласково отстранила его рукой, пытливо заглянула в глаза.

– Месье д'Арган, я хочу говорить, – негромко произнесла она.

– Что ты замыслила, Софьюшка? – сбивая пыл, откинулся он на подушку. – Самую трудную часть пути мы одолели, осталось поднапрячься и через тульские земли выйти на прямую дорогу, ведущую на Кавказ. За областью Войска Донского до наших гор рукой подать.

– Это много дней?

– Много, милая, но будет легче. На своей земле и камни помогают.

– Хорошо, но я хочу попросить тебя, мон амии…

– О чем, Софьюшка?

– Ты говорил, что в России две столица. Москва тоже?

– Москва – столица главная, она древняя, а город Санкт-Петербург молодой.

– Если Москва – столица, то нам тут надо купить дом.

Опять негромко скрипнула дверь. Покосившись в ту сторону, казак недовольно дернул щекой и подумал, что все постоялые дворы похожи друг на друга.

Он закинул руки за голову и спросил:

– Зачем? В станице Стодеревской мы выберем усадебку, какая нам понравится. С такими деньгами мы там заживем кум королю, сват министру, – он повернул голову к спутнице. – А здесь нам что делать, на людскую суету смотреть?

– Здесь император, значит, жить лучше, чем в станице, здесь есть учебные заведения для наших детей, – принялась терпеливо объяснять Софи. – Москва любит много денег, они должны, как это… оборот.