Утро вечера мудренее, стр. 14
Когда рептилии или амфибии переходят от бодрствования к покою, у них замедляется пульс и дыхание. У нас происходит то же самое. Все мы, от рыб до приматов, возвращаемся во сне к древним формам реагирования, типичным и для эмбрионального развития. Рыбы совершают стереотипные движения хвостом, такие же, какие они совершали миллионы лет назад, лягушки — движения задними лапками, черепахи — «роющие» движения головой и передними лапками: когда-то они были роющими животными. Мы часто принимаем ту позу, в которой были в утробе матери, и нам снятся порой мамонты и динозавры. Когда же у нас разлаживается что-то в психике, мы охотно впадаем в состояние каталепсии и кататонии — прячемся в покой № 1 и покой № 2.
На заре жизни природа предложила своим созданиям несколько форм приспособления к меняющимся обстоятельствам. Главным таким обстоятельством, особенно на суше, была смена дня и ночи, света и тьмы, и первые существа стали подлаживаться к ней: выработалась реакция на свет, реакция на тьму и состояние, необходимое для активного воздействия на среду, для добывания пищи, состояние, которое мы называем бодрствованием. Потом у распространившихся по суше позвоночных возникла потребность в периодическом расслаблении мышц шеи и конечностей. Предназначенные к энергичному преодолению земного притяжения, они должны были научиться как следует отдыхать и набираться сил. Ни восковидная гибкость покоя № 1, ни тем паче одеревенение покоя № 2 такого отдыха не давали. Тогда появился покой № 3 с его расслабленным мышечным тонусом и своеобразной электрической активацией в виде ритмов бодрствования. Первичный сон, то есть покой № 1 и № 2, возник у позвоночных, как полагает Карманова, около 300 миллионов лет назад, а промежуточный — 250 миллионов лет назад, в пермский период, когда господствовали рептилии и формировались млекопитающие, похожие на рептилий. Затем, около 200 миллионов лет назад, возник медленный сон, а еще через пятьдесят миллионов лет к нему присоединился быстрый. Тогда, во второй половине мезозоя, по земле бегали сумчатые, а меж деревьев летали первые птицы.
Сперва, как мы видим, были не сон и бодрствование, а покой и активность. Самая простая и естественная альтернатива: животное либо что-то делает, либо ничего не делает. Третьего не дано. Можно сколько угодно твердить, что сон это не бездеятельность, так как во сне, мол, работают все органы, все клетки, даже само сознание работает, — и все-таки сон это бездеятельность. Во сне мы ничего не делаем. Не делаем, даже когда бродим в качестве лунатиков по карнизам. Во сне с нами д е л а е т с я, с нами п р о и с х о д и т. А мы спим. Мы находимся в покое, все равно под каким номером.
ВИСЯЧИЕ ПАРНИКИ
Оцепенение настигает подверженных ему животных в самых разнообразных позах. Спят они тоже в самых разнообразных позах, но у каждого есть излюбленные. Львы предпочитают спать на спине, скрестив лапы на груди; бурые медведи тоже спят на спине, но лапы их торчат во все стороны. Слоны ложатся спать на брюхо, подперев голову бивнями, а горный козел, обладатель больших и тяжелых рогов, вынужден, ложась на брюхо, запрокидывать голову назад, чтобы рога его уперлись в землю. Подбородок козла торчит вверх, точь-в-точь как у тех мучеников, которые стараются, чтобы шея у них загорела ровным загаром и от морщин не остались бы белые полосы. Во сне самки охраняют детенышей: мышь закрывает собой мышат, распластавшись над ними наподобие одеяла; белая медведица спит на боку, прижимая детеныша лапой к груди. Кто спит крепко и видит сны, тому опасно спать в одиночку. Поэтому лисы, ложась в постель, обвивают друг друга хвостами.
Все животные стремятся к тому, чтобы мышцы их расслабились до конца, но не всем это, к сожалению, удается. Собаки и кошки лежат свернувшись, а коровы и козы спят стоя, иногда полулежа, держа голову прямо. Лошади спят когда стоя, а когда и лежа, то же самое и рыбы. Крокодилы зарываются в песок. Одни словно спят целый день, другие словно никогда не ложатся. Не спит кукушка, хлопоча круглые сутки неведомо над чем. В непрерывном движении пребывает пчелиное семейство. Каждые полторы минуты высовывает свой нос из воды дельфин: ему нужно вдохнуть воздуху. День и ночь как угорелые носятся в воде акулы. У них, как и у дельфинов, нет воздушного пузыря, который поддерживает на плаву других рыб, а их жабры только тогда снабжают их кислородом, когда вода струится через них с большой скоростью. Вот им и приходится сновать взад и вперед. Спят ли они, бедняжки? Скорее всего, спят, просто сон раздроблен у них на тысячу кусочков.
Очень многие птицы спят стоя, спрятав голову под крыло, а то и поджав одну ногу. К вечеру они собираются в большие стаи, певчие птицы поют вечерние песни, потом все отправляются спать в определенное место, выбранное еще их далекими предками. Перед сном они ссорятся, болтают, воркуют. Потом — тишина, а на рассвете снова гомон или сборы в дальнюю дорогу. Перед отлетом они вовсе не стараются выспаться; они ведут себя точно так же, как и мы, когда собираемся в путешествие. Аистов прямо охватывает дорожная лихорадка, они возбуждаются сверх меры и даже худеют. Спят ли они в полете? Этот вопрос много лет занимал ученых. И вот однажды орнитологи прикрепили к аистам миниатюрные приборы, записывающие работу их сердца, крыльев и кровеносной системы. Результаты записи передавались по радио на бесшумно летевший неподалеку от птиц планер. Оказалось, что аисты в полете дремлют. Утомившийся аист перелетает в центр косяка и закрывает глаза. Слух у него при этом обостряется, спереди и сзади он слышит щелканье крыльев и не теряет направление и высоту. Минут за десять он набирается сил и перелетает в хвост косяка, а его товарищ летит в центр вздремнуть.
Некоторые животные устраивают себе настоящую постель и делают это с не меньшей тщательностью, чем самые привередливые представители человеческого рода. Шимпанзе, например, всегда строит себе кровать и стелет постель; сооружение это биологи именуют гнездом, а процесс приготовления постели — вполне в духе времени — гнездостроением.
Несколько лет назад группа ленинградских ученых наблюдала за поведением юных шимпанзе, выпущенных на необитаемый островок посреди озер Псковщины. Доктор медицинских наук Л. А. Фирсов вел дневник. Вот что сказано в дневнике о том, как строила себе гнездо обезьяна Чита:
«Осторожно пробираясь между кустов, Чита добралась до пологого берега, сильно заросшего ольшаником… Нужно было поторапливаться, чтобы успеть устроиться ко сну. Обезьяна по-хозяйски потопала по развилке, прошлась по каждой ветке раз-другой и потрясла их… Впадина в самой середине развилки выглядела подходящей. Посидев в ней минуту, Чита решила выстлать ее мягкой подстилкой из тонких веток и листьев… Не сходя с уютной впадинки, Чита притянула к себе толстую ветку от развилки, и, надломив, упрятала под себя. Еще несколько таких веток образовали добротную подстилку». Затем свой матрац Чита покрыла периной из свежих листьев. «Все, кажется, хорошо. Вот только слева какая-то пустота. Дотянувшись до ближайшей ветки, Чита откусила от нее большой кусок и разломала на несколько частей. Скомкав все это, она заделала дыру в гнезде и притоптала все ногами. Остался последний штрих. Чита поднялась, собрала несколько пучков сочной листвы и высыпала ее вокруг себя наподобие пушистого одеяла».
Не успела Чита улечься, как на нижней ветви появился Тарас, вожак всего стада. Он согнал Читу с ее постели и растянулся на ее месте. Чита, рассказывает Фирсов, отправилась по деревьям искать себе новый ночлег. Она добралась до молодого ольшаника, стоявшего между толстых деревьев у обрывистого берега. Под весом Читы ольшинка качнулась и медленно подалась книзу. Ухватившись за ближайшие ветки соседних деревьев, она задержала свой спуск и выровняла свое дерево. Растянутое теперь с двух сторон, оно стояло крепче. Чита огляделась и увидела поблизости еще одно деревце. Но сколько ни тянулась она к ближайшей его веточке, ничего не выходило. Отломав ветку от первого дерева, Чита откусила все лишнее и с ее помощью подтащила к себе нужное деревце. Довольно бормоча, обезьяна принялась быстро переплетать вершины четырех ольшинок, росших почти по кругу… Покрыв получившийся гамачок тонкими ветками с лакированной листвой, обезьяна пересела в него, отпустила ветку, за которую все время держалась, и стала тихо покачиваться под легким ветерком.