Операцию «Шторм» начать раньше…, стр. 45

31 декабря 1978 года. Узбекистан.

Жизнь крутанула Бориса Ледогорова так, что сорвала резьбу и пошла вертеть вхолостую. А как сказать иначе, если встречал он Новый год в одиночестве в небольшом узбекском городке на должности командира взвода вьючно-транспортной роты кавалерийского эскадрона. И слыхом не слыхивал про такое, а вот оказалось, что лазит еще по Памиру наша кавалерия и закрывает какие-то перевалы, до которых не может добраться ни авиация, ни пехота. И аккурат под ЧП в Суземке освободилась в эскадроне его нынешняя должность. Так что не права пословица, будто «дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут» [14] . Кушка и саперный взвод были бы для Бориса благом, а здесь изучай, с какой стороны подходить к коням и когда их кастрировать...

За бутылкой вина, в углу казармы, отгороженном устаревшими плакатами, провожал 1978 год бывший десантник, бывший сапер Борис Ледогоров. На кровати лежало нераспечатанное письмо от Желторотика, оно притягивало к себе. Борис ловил себя на том, что смотрит на него по нескольку минут, но держался, решив открыть его ровно в двенадцать: все не один будет.

И неожиданное письмо, и прощание со старым годом подтолкнули к воспоминаниям, к горячему соприкосновению с тем, что хотелось бы забыть, вычеркнуть из жизни и памяти.

Борис поднял письмо, пристроил его на заваленной всякой ерундой тумбочке, лег на кровать. Когда-то давным-давно, сто лет назад, летом, он лежал на нарах в палатке рядом с Леной и боялся поднять руку. А сейчас ворочайся, раскидывайся, хоть поперек кровати, пожалуйста, ты свободен. Радуйся. Да только грусть и боль от такой свободы...

Старший лейтенант повертелся, устраиваясь удобнее, прикрыл глаза...

Июль 1978 года. Суземка.

Саперы говорят, что они ошибаются все-таки дважды, и первый раз, когда выбирают профессию.

Но любил Борис Ледогоров свою саперную науку до самозабвения. Она была делом, которое требовало чаще, чем перед кем бы то ни было, становиться на колени. Которое признавало только уважение и аккуратность. Забитые землей ногти. Дело, совершая которое, уважаешь самого себя, которое заставляет окружающих ценить тебя. Дело без дураков и нахрапа.

Борис, конечно, не мог похвалиться огромным количеством обезвреженных мин и снарядов, не было в его практике и чего-то такого необычного, о чем трубили бы газеты. Тем не менее руку на всевозможных выездах набил и чувствовал себя уверенно.

Но ведь проклянешь и хлеб, коли станет комом в горле.

С его приездом к поисковикам, как понял Борис, особой быстроты в работе не прибавилось. Определить, где есть в земле металл, — дело минутное, а остальное-то по-прежнему делалось малой саперной лопаткой да пальчиками. Серьезных находок по его саперной части не попадалось, с мелочевкой разделывался на месте и постепенно, забыв разграничения в работе, вторгся во владения Желтиковой. Сначала начал освобождать от земли и кореньев кости, потом определять по ним, сколько человек откопали. Раньше думал, что это делается по черепам, но оказалось, по берцовым костям: две положил — вроде уже и человек.

Съездил с Юркой в Сошнево, там в плотницкой мастерской делали гробы для перезахоронения. Дед Чудрил, с вечной самокруткой во рту, вначале сбивал небольшие домовины, но как-то зашли бабы, подняли шум.

— Что ты колотишь, хрыч старый. Ты не детей хоронишь, а мужиков наших. Давай делай домовины мущщинские, большие.

Дед Чудрил поворчал, но забросил уже готовых «малышей» на полок, авось пригодятся, не пропадать же добру.

— Раньше надо было искать да хоронить, — бурчал он в желтые прокуренные усы. — Спохватились. А я помню, как после войны другая команда пришла-то: в первую очередку искать и сдавать медные гильзы. Рупь восемьдесят копеек за килограмм. Старыми, конечно. Металл был нужен стране, а не мы, солдаты.

Дед пробыл на фронте часов пять, ему оторвало пятку при первой же бомбежке, и он был списан из действующей армии подчистую. Но все равно фронтовиком считался и не забывал напоминать об этом другим.

Наведывался в лес и военком. Сначала привез обещанную еще при первой встрече карту с указанным местом подрыва боеприпасов — на всякий случай, а потом отвез в райцентр Юрку и Сашку сдавать последний экзамен. Заканчивалась стажировка и у Сергея, Ледогоров кивнул и ему на «уазик»: давай, езжай с оказией, но курсант с такой мольбой посмотрел на своего командира, что старший лейтенант, даже не оглянувшись на Улыбу, все понял и смолчал.

Так и остались в лагере он с Булановым, Филиппок да Лена с Настей.

— Все, сегодня выходной, — решительно сказала Лена, когда скрылась за листвой деревьев машина.

— Выходной, выходной, — запрыгала, хлопая в ладоши, Настя.

Ледогоров и Буланов тоже были не против отдыха, и только Филиппок, хмыкнув, пошел в сторону палатки с уже завезенными к ней гробами.

Странные вообще-то отношения сложились у Бориса с ребятами. Поначалу они вроде потянулись к нему, он даже провел с ними несколько занятий по работе с миноискателем, но постепенно они начали сторониться и его, и Сергея. Причину долго искать не пришлось: кроме Сереги, дровишки заготавливать для Насти мечтали и Юрка, и Сашка. Улыба же, открытая душа, предпочтение отдавала курсанту, скрывать этого не умела, так что результат был закономерен. Там, где молодежь, опасно появляться со спичками любви.

Не мог похвастаться своей стойкостью в этой области и Борис. Уже на второй или третий вечер они прогулялись с Леной по лесу перед сном, просто так, как старшие в группе. А укладываясь спать, увидел Борис совсем рядом — так рядом, что почувствовал запах солнца, — увидел он рядом со своей подушкой светлые волосы Лены. Они притягивали к себе магнитом, и Борис, еще боясь, но уже и веруя, что девушка не отвернется, дотронулся до белых кудрей, перебрал их осторожно пальцами. Лена замерла — ему ли, промаявшемуся первую ночь, было не почувствовать это, но не отстранилась, не отвернулась. Наоборот, подтянула к его руке свою ладонь. Утихомиривая сердце, коснулся пальцев девушки. Тут же отнял руку — вроде случайность, нечаянность, извини. Проверяя себя и ее, через какое-то время опустил пальцы на ее ладонь. Чуть-чуть погладил подушечками пальцев, если Лева что-то и скажет, то ничего не было, ей это просто могло показаться. Но девушка ответила легким ответным нажимом, и только тогда Борис взял ее руку в свою. По телу пробежал озноб, и он чувствуя, что не в силах справиться с ним, а самое главное, не желая расставаться с этой томительной усладой, увлек руку девушки под одеяло. Там, в теплоте, в темноте и близости, они сцепились пальцами до боли, до хруста, и этим все сказали друг другу. Позови в тот миг кто-то из них другого из палатки, подальше от друзей-свидетелей, не думая о будущем, о всевозможных разговорах и догадках, ушли бы в лес, затерялись бы в его темноте, слились бы в объятиях. Но благоразумие взяло верх, а может, и не благоразумие, а еще неверие в происходящее, и они остались лежать, сцепив руки. А когда занемели пальцы и он медленно высвободил их, Лена, догадавшись, что будет дальше, вновь вся сжалась, замерла. «Так никогда не вырастешь», — улыбнулся мысленно Борис и прислонил ладонь к горячему бедру девушки.