Ночь Пса, стр. 20

Решимость эта сохранилась, но вот силы... Этот наполненный сонной бестолковщиной Мир был гигантским энергетическим вампиром. Первое столкновение с этой нелепой реальностью обескуражило, обессилило Харра. А тут еще все эти, испуганно глазеющие на него встречные, эти без дела колесящие тут и там экипажи, этот всепроникающий запах плохо приготовленной жратвы...

С трудом Харр перешел в режим «тени» – теперь ему приходилось совершать массу мелких, почти незаметных гипнотических движений, которые гасили активное внимание в подсознании любого, кто смотрел на него чуть дольше нескольких секунд, тормозили работу памяти, стирали из нее только что увиденное. Да и сам он теперь старался не «светиться» – тихо скользил в тени, короткими перебежками – подождав, пока очистится путь – преодолевал открытые пространства, был бесшумен и легок. Как тень.

Но все это требовало сил. Надо было их найти, надо было срочно обновить свою – из множества полей и токов сотканную ауру. Иначе здесь ему долго не продержаться. И Харр стал действовать так, как действовал бы, окажись он на одной из Ничейных Земель Чура. Прежде всего, он начал искать путь к большой воде... Воды тут было достаточно – через столицу Объединенных Республик протекало две реки с мелкими притоками. И, к счастью, каменная набережная, на которую он выбрался меньше, чем через час после того, как покинул клетку, была почти безлюдна. Только два или три человека, без дела опершись о парапет, тупо созерцали тяжелые ночные воды, простиравшейся среди плотно застроенного центра заводи. В водах этих уже не отражались звезды – небо было сплошь забрано плотными сырыми облаками. И всполохи атмосферного электричества подсвечивали их тут и там.

Харр понимал, что если он получит сейчас подпитку, то ему не удастся остаться незамеченным. Мало того – на какое-то время он станет совершенно беззащитен. Приходилось рисковать.

Он начал по-новому формировать, перестраивать свою – ставшую такой размытой, непросветленную, мутную ауру. «Прижал» ее к себе и заставил тонкие, тянущиеся от нее в пространство, нити-веточки расти, тянуться навстречу небесному огню, он стал переливать в них – в эти нити всю оставшуюся энергию своего биополя, заставил их налиться новой силой, превратил сначала в тонкие струйки, а затем – в широкие русла, по которым небесный огонь должен был прийти к нему.

И он пришел – огонь, несущий силу небес. Пришел вместе с обрушившимся на землю Прерии дождем. Этот Мир был наделен совсем другой – не той, что досталась Чуру – силой... Море плазмы, которое омывало Прерию, имело совсем другие характеристики, было не таким резко очерченным, концентрированным, как то облако заряженных частиц, что полярным сиянием, видным даже среди дня, полыхало над спаленными ядерным пламенем континентами Чура. Как и полагалось ей, энергосфера планеты несла в себе память – странную, непривычную память, в которой запечатлелся нестройный, непривычный хор полей, аур всего живого, что населяло Прерию. Его коллективная душа. Как всегда, когда ему случалось призвать к себе электрическое пламя, Харр почти утратил контроль над собой: трудно сказать, что в таких случаях больше сводило с ума – поток бешеной, ничем не контролируемой силы, протекавший через все клетки его организма, или та лавина смутной, перепутанной информации, хлынувшая в его мозг.

К счастью, его подсознание справилось с этой лавиной, а забитые в мозг с раннего детства навыки помогли уцелеть в пришедшем с небес потоке пламени – ни одна из его жизненных систем не понесла урона.

А вот незаметным остаться, как он и предвидел, ему не удалось. Те двое припозднившихся чудаков, которых дождь застал вместе с ним на набережной, остолбенели. Струи небесной воды рушились на них, стекали по лицам, норовили забраться за воротники... А они – эти случайные свидетели нездешних чудес – зачарованно глазели на невесть откуда явившегося в этот привычный им мир, громадного зверя, пляшущего на пустынной ночной набережной, зверя, охваченного призрачным пламенем, зверя, в которого одна за другой били и били – и никак не могли его испепелить – ослепительные молнии.

Наконец один из двоих не выдержал и, призывая всех святых и саму Пресвятую Матерь-Богородицу, кинулся наутек. А второй так и остался стоять столбом у гранитного парапета – до того самого момента, когда погасла бешеная пляска молний и только когда огненная аура Харр снова стал Псом – одним из многих, зевака судорожным движением смахнул с лица, заливающие глаза струи воды и сформулировал в пол-голоса посетившее его озарение:

– Все!... Теперь после ужина – ни капли в рот...

«Забудь!» – приказал ему Харр.

И канул в темноту.

ГЛАВА 3.

СВОИ И ЧУЖИЕ

Янек Белецки, действительно, и не думал в столь поздний час отвечать на трезвон своего блока связи. Он сидел перед телевизором, смотрел «ретро-хоккей» и прихлебывал светлое пиво. Это милое сердцу старого холостяка занятие разделял с ним такой же как он добродушный и склонный к полноте «двортерьер». Ему пиво было нацежено в блюдечко.

Несколько неожиданным гостям пиво было предложено после некоторого замешательства, вызванного необходимостью удалить со стола бренные остатки какой-то копченой рыбины и заменой этих последних солеными крекерами. Ни малейшей суетливости и заискивания в этих действиях, впрочем, не было – свидетель Белецки явно не ощущал себя в чем-то виноватым.

– Собственно, мы не собираемся засиживаться у вас, – Ким кротким жестом пресек попытку наполнить поставленный перед ним стакан. – Всего несколько вопросов, и мы вас покинем.

– Полностью к вашим услугам, господа... О, Господи – какой гол! – последнее относилось к кадрам, сменявшим друг друга на экране телевизора. – Что бы вы не говорили, а в двадцатом веке умели заколачивать шайбу в ворота...

Ким откашлялся.

– Расскажите нам, пожалуйста, господин Белецки, где и при каких обстоятельствах вы расстались с Леоном Файолем... Напомню вам, что это был тот молодой человек, которого покусала собака в номере шестьдесят восьмом гостиницы, где вы работаете... Вы взялись доставить его в «Амбуланс».

Янек недоуменно и простодушно воззрился на Агента на Контракте.

– Парня действительно звали Леоном. Только никакие собаки его не кусали. И ни в какой «Амбуланс» его вести не надо было...

Тут пан Белецки чуть смутился – настолько, что даже отвел взгляд от экрана «Ти-Ви», воззрился на Кима виноватым васильковым взглядом и приопустил светло-пшеничного окраса усы.

Двортерьер над своей мисочкой тоже смутился.

– Вообще-то, я, может, и помянул «Скорою помощь»,– уточнил Янек. – Так, знаете, для красного словца больше... Иначе кто отпустил бы меня с рабочего места посреди смены?... А парень был прямо-таки в ауте: отпусти его одного и такой лунатик прямо под грузовик ухнет, и из-за него невинного шоферюгу укатают года на три.

– И жена шофера пойдет на панель, а дети вырастут бандитами, – помог ему Ким дорисовать ужасную картину того, что последовало бы, останься дежурный администратор Белецки на своем постылом дежурстве.

Янек крякнул и перевел взгляд на загривок своего пса. Тот ткнулся мордочкой в пиво. Янек тоже пригубил немного. Из кружки, разумеется.

– Серьезно, парень очень перетрусил там, с этим псом – еще та животина, поверьте. Сроду такой не видел... Без малого в штаны напустил парень этот. На него икота напала. Все икал и икал – и ни слова толком выговорить не мог...

– От чего, черт возьми? – комиссар, молчавший до сих пор, наконец, взорвался раздраженным вопросом. – Что ему псина такого устроила?

Вез он ее вез от Космотерминала больше часа и затем – через полгорода, и хоть бы хны! А потом вдруг на него сразу напала со страху икота. Где тут, по вашему, логика?

– Ну знаете, бывает, что у человека получается заскок на чем-нибудь таком, что другим, как вы говорите – хоть бы хны, а ему одному – как серпом по... – пан Белецки неопределенным, но довольно выразительным жестом уточнил, что именно он имеет ввиду. – Этот Леон за каким-то чертом выпустил пса из клетки, а собака, видно, на него зарычала или залаяла как-то... Да пускай он сам, в конце концов, вам расскажет!...