Жозефина, стр. 12

И: – Ну не глупи, ты же знаешь, как я тебя люблю.

Я: – У меня нет собачьей чумы, и я не нуждаюсь в твоем сочувствии. Ты бессердечен по отношению к Жозефине.

Жози дважды хрипло кашляет.

Я (бросаясь с ней на кухню): – Сейчас мамочка даст тебе меду, чтобы прочистить горлышко. (Даю ей мед. Жозефина находит его довольно вкусным.)

И (наблюдая за этой процедурой): – У меня тоже однажды был кашель. Ты посоветовала мне бросить курить.

Я: – У тебя не было собачьей чумы.

И: – Откуда ты знаешь? Сейчас я задним числом припоминаю, что той весной у меня выпал коренной зуб. И я часто хлюпал носом.

Я: – Ты хлюпал носом, еще когда мы только познакомились.

И: – Слушай, положи ее спать. Нам всем необходимо отдохнуть.

Я: – Я не могу оставить ее одну – теперь, когда ее жизнь под угрозой.

И: – Это еще неизвестно.

Я: – Так сказал Сидней.

И: – Если он сочинил «Люди в белом», это еще не значит, что он толковый ветеринар и может поставить правильный диагноз.

Я: – Он всесторонне изучил вопрос.

И: – В свое время он написал политический детектив, но я сомневаюсь, что Эдгар Гувер время от времени обращается к нему за консультацией.

С этими словами Ирвинг берет Жозефину и перекладывает в плетеную корзинку. Она лижет ему руку и блаженно засыпает.

На следующий день, с утра пораньше, мы с Жозефиной снова наведались в клинику доктора Уайта. Нас принял доктор Силвер. Сам доктор Уайт был в операционной. Доктор Силвер изучил десятистраничную историю болезни и пригласил доктора Блэка.

После тщательного осмотра доктор Блэк заверил меня, что о чуме не может быть и речи. Это небольшое осложнение после болезни. Жозефина будет кашлять до тех пор, пока не достигнет шестимесячного возраста. Потом кто-то одержит верх: Жози или кашель. Очевидно, в моих глазах мелькнули безумные огоньки, потому что доктор Блэк предостерегающе поднял руку.

– Миссис Мэнсфилд, я никогда не давал гарантии, что ваша малышка доживет до глубокой старости. Чудо уже и то, что она пережила первую атаку болезни. Теперь главное – полноценное питание. Она все еще слишком слаба. Если Жозефина достигнет нормального веса, можно будет надеяться на полное выздоровление. Так что отправляйтесь домой и приготовьте какое-нибудь мясное блюдо.

И добавил, когда мы с Жозефиной были уже на пороге:

– Вам самой тоже не мешает немного поправиться.

Я слегка растерялась.

– Я работаю на телевидении и должна следить за фигурой.

– Ну что ж, – сказал доктор Блэк, – если вам нравится морить себя голодом, это меня не касается. Но не делайте из Жозефины вторую Лэсси. Помогите ей окрепнуть!

Я чуть не убила его взглядом. Правильно Ирвинг говорит:

– Каждый считает себя вправе судить о шоу-бизнесе!

Глава 10. ВОЙНА С «НЬЮ-ЙОРК ТАЙМС»

Пришлось смириться с кашлем так же, как мы притерпелись к «Нью-Йорк таймс». Уж не знаю, говорило ли в Жозефине обыкновенное упрямство или застенчивость, но она упорно продолжала видеть в Центральном парке место отдыха и развлечений, а не общественную уборную.

При всем том май оказался богатым на события и впечатления. Жозефине сделали первую настоящую стрижку, а ресторан нашего отеля закрылся на ремонт и модернизацию. Трудно сказать, кто перенес это тяжелее: официанты или я. Однако Ирвинг не поддался отчаянию и решил проблему в ходе кратковременного визита к Дэнни, который почел за честь стать новым шеф-поваром для Жозефины.

А вот со стрижкой, которую он воспринял как катастрофу, Ирвингу ничего не удалось поделать. Он заявил, что я превратила невинное создание в кокотку. Верхом его красноречия стала фраза:

– Не мудрено, что она не может оторваться от «Нью-Йорк таймс». С такой прической ей стыдно высунуть нос на улицу.

Я возразила, что до этого она целый месяц гуляла в парке – и ничего. Ирвингу не пришлось лезть за словом в карман:

– Все потому, что ты сделала из этого проблему. По твоей милости она не может уразуметь, что от нее требуется. У тебя развился комплекс, и Жозефине передалась твоя неуверенность.

– Конечно, ты бы справился!

– Всегда готов! – отрапортовал он.

– Ну если ты так хорошо во всем разбираешься, – процедила я сквозь зубы, – попробуй втолковать Жози, зачем Господь сотворил дерево.

Клянусь Богом, это подействовало! Движимый слепым идиотским мужским самолюбием, Ирвинг воскликнул: «Смотри!», – подхватил Жози вместе с розовым поводком, украшенным поддельными самоцветами, и пулей вылетел из нашего номера. Это произошло так быстро, что скорее было мгновенным импульсом, нежели осознанным решением с его стороны.

Мой гаев улетучился, и я долго сидела со злорадной ухмылкой на лице, предвкушая весь ужас, который придется пережить Ирвингу, когда он столкнется с грубой действительностью и увидит себя со стороны – выгуливающим голенького пуделя с розовыми бантиками за ушами.

Когда он не вернулся через пять минут, я ощутила прилив радости: вероятно, он добился успеха и полон гордости за нашу милую крошку. Через десять минут мое ликование перешло в экстаз. По прошествии часа я готова была звонить в полицию.

Однако прежде чем предпринять столь радикальный шаг, я позвонила друзьям, которые принялись меня успокаивать. Ирвинг всегда внимателен на улице и соблюдает правила дорожного движения. По дороге на работу он ни разу не провалился в люк и не угодил под автобус. Эти слова были не лишены смысла, и я согласилась подождать еще час.

После того как я приняла третью таблетку успокоительного, послышался звук ключа, поворачиваемого в замочной скважине. Они отсутствовали три часа двадцать минут. Едва очутившись в номере, Жози молнией метнулась на кухню – к излюбленной газете! Ирвинг с глуповатой улыбкой следил за ее действиями. Я спросила, где они пропадали. Получилось ли что-нибудь с деревьями? (Впрочем, и без того было ясно, что нет: мне пришлось подтирать углы в запруженной кухне.) Неужели он не понимал, как я волновалась? И где же они все-таки были? Но все, на что оказался способен мой муж, это стоять с глуповатой ухмылкой на лице.

Наконец к нему вернулся дар речи.

– Ну не болтушка ли она?

Я не успела спросить, что он имеет в виду, потому что «болтушка» внезапно рухнула как подкошенная на пол и захрапела. Щенки в шестимесячном возрасте обычно не храпят. Ирвинг предположил, что все дело в усталости. Они протопали пешком не менее шестидесяти кварталов! Я смазала ей лапки кремом и слегка помассировала. Потом спросила: он что, поставил перед собой цель ее угробить?

Ирвинг пустился в объяснения. По его словам, через каждые несколько шагов их останавливали красивые молодые девушки и восклицали:

– Какая прелестная собачка!

Конечно, ему приходилось быть вежливым и тоже останавливаться, чтобы дать им возможность ее погладить. Потом они спрашивали, как ее зовут, а услышав в ответ: «Жозефина Мэнсфилд», – некоторые приходили в неописуемое волнение:

– Так вы – Ирвинг Мэнсфилд, знаменитый телепродюсер?

У большинства девушек были с собой большие пластиковые сумки и альбомы с фотографиями: они оказались фотомоделями и жаждали попасть на телевидение. Следовал обмен телефонами, и, разумеется, на все это требовалось время.

– Что-то я не припомню, чтобы Центральный парк кишел фотомоделями! – заявила я и услышала в ответ, что, оказывается, в парке им показалось сыро; к тому же Ирвинг в первый раз надел свои новые итальянские мокасины, вот они и пошли на Парк-авеню, где тоже хватает деревьев.

Дальше в лес – больше дров, то бишь приятных встреч. Несколько раз Ирвингу пришлось сделать остановку, чтобы поболтать с приятелями, например Рудольфом Бингом.

– Но ты не знаком с Рудольфом Бингом! – уверенно заявила я.

– Уже познакомился. Его собака проявила неподдельный интерес к Жози, и они долго обнюхивали друг друга.

Он растянулся на диване, очевидно, не без тайной надежды, что я и ему помассирую подошвы. Но я продолжала дуться. Подумать только, я тут схожу с ума, а он отлично проводит время с моей собакой!