Имя Зверя, стр. 25

— Уничтожить их? Но зачем? Ведь ясно...

— Они говорят об очистке страны от всех следов «джахилийи» и всего неисламского. Физически и в умах людей. Никто не знает, на что они способны. Они видят мир через такую узкую щель!

Айше принесла ему бренди в большом хрустальном бокале. Профессор с жадностью хлебнул и расслабился.

— Нам придется поэкономить спиртное, моя дорогая, — сказал он между глотками. — Всю выпивку в Египте выливают в канализацию. Должно быть, в трубах сейчас полно пьяных крыс.

Айше засмеялась и покачала головой:

— Нет, Айуб, вы же знаете, что это не так. Все крысы вылезли на поверхность.

— Айше, ты не должна так говорить, иначе навлечешь на себя неприятности.

Она посмотрела на стены комнаты, ограничивающие ее свободу не хуже тюремных стен.

— Я думаю, что и так нажила достаточно неприятностей, — ответила она.

— Твой молодой человек не может вытащить тебя отсюда? — спросил Махди. — Я достаточно пожил на свете, чтобы понимать, что у него должны быть полезные знакомства. Почему он не свяжется со своими людьми, чтобы тебя вывезли из Египта? Всегда найдется какой-нибудь способ.

— С какими своими людьми?

— С англичанами. Они будут довольны, если ты окажешься у них. Когда в Европе начнется оппозиционное движение, ты сможешь принести огромную пользу. Я считаю, ты должна подумать об этом. Айше отвела взгляд.

— Вы знаете, что я вовсе не хочу этого, — сказала она. — А что касается англичан или кого-либо еще — кто знает, чего они хотят? Если они решат, что могут иметь дело с этим режимом, они не станут долго колебаться. Любой, способный вставить им палки в колеса, будет немедленно депортирован. Новые европейские иммиграционные законы позволяют без всякого труда избавляться от неудобных людей.

— Ты должна потребовать политического убежища. Мало у кого найдутся такие убедительные причины просить его, как у тебя.

Айше покачала головой:

— Убедительность моих причин зависит только от политической ситуации. Сегодня меня могут впустить в страну, а завтра — выслать обратно.

— Тогда почему вы с мистером Хантом не поженитесь?

— Вы же знаете, что это невозможно.

— Почему? Из-за Рашида?

Айше кивнула.

— В таком случае ты имеешь вес в политике.

— Возможно, Айуб, я больше не хочу об этом говорить. Слишком рано что-либо решать.

— Едва ли тебе дадут такую роскошь, как время, чтобы все обдумать.

— Простите. Я найду для себя другое убежище. Здесь я только усложняю вам жизнь.

— Я вовсе не имел этого в виду. Ты знаешь, что можешь оставаться у меня столько, сколько хочешь. Мне доставляет удовольствие видеть тебя здесь. Если мы будем придерживаться наших правил, никто не узнает, что ты здесь. Нет, я просто имел в виду, что, судя по всему, чем дальше, тем становится все хуже. Оставаясь здесь, ты просто оттягиваешь решение.

— Знаю. А вы? Что вы собираетесь теперь делать? Как вы будете жить? Вам обещали какую-нибудь пенсию?

Профессор засмеялся:

— Знаешь, что заявил этот мерзавец Салим Ахмад? Он предложил мне купить щетки и ваксу и стать чистильщиком ботинок, чтобы хоть раз в жизни принести обществу пользу.

— А вы не спросили его, зачем он получил ученую степень?

— С этого и начался спор.

— А в данный момент? У вас есть какие-нибудь идеи?

— Да, — ответил Махди и взял свое пальто со стула, на который его кинула Айше. С сожалением взглянув на оторванный рукав, он надел пальто.

— Поеду в Гизу, — сказал он. — Я слышал, как один из них говорил что-то о работах, которые они ведут у пирамид. После того, что они говорили об уничтожении древностей, мне хочется лично посмотреть, что они затевают.

— Вы сошли с ума. Вам нельзя туда ехать. Пирамиды наверняка оцеплены.

— Возможно. Но я должен посмотреть сам. Если они разрушают памятники, надо же кому-то подать голос. Вызвать через ЮНЕСКО международный протест.

— Я поеду с вами.

Профессор покачал головой:

— Ты не сделаешь ничего подобного. Я сам справлюсь. Если ты поедешь со мной, ты только навлечешь беду на нас обоих. Оставайся здесь. Когда я увижу, что там происходит, мы сможем обсудить, что делать дальше.

Он выключил радио и нежно поцеловал ее в щеку.

Дверь закрылась, оставив Айше в тишине, наедине с мыслями. На улицах, скрытых от ее взгляда, она слышала тихие шаги Аллаха, обшаривающего город в поисках греха.

Глава 17

К двум часам Махди не вернулся, и Айше начала беспокоиться. Она слишком хорошо знала профессора, чтобы думать, что он пойдет на неоправданный риск; но в эти дни немного было надо, чтобы оказаться арестованным и предстать перед революционным судом.

Еще через полчаса она бесшумно выскользнула из квартиры. В радиопередачах упоминались новые правила, касающиеся женской одежды, и Махди в соответствии с ними принес для нее тяжелое длинное платье и черный платок. Чувствуя смущение и неловкость, она попыталась поймать такси.

Ей понадобилось много времени, чтобы найти водителя, готового отвезти одинокую женщину до новой Гизы на другом берегу реки. Остаток пути до пирамид, по словам водителя, ей придется пройти пешком, «как и всем остальным». Айше не решилась уточнять, что он имеет в виду.

Он высадил ее на западной окраине города, неподалеку от Шари-эль-Ахрам, широкой туристической дороги с многочисленными ночными клубами, которая вела к пирамидам. Айше заплатила, сколько запросил шофер — непомерную сумму, — и направилась к дороге.

Подойдя поближе, Айше услышала громкий жужжащий звук, как будто пчелы кружились над ульем. Затем, пройдя между невысокими домами и повернув за угол, она увидела, что на дороге полным-полно людей — мужчин и женщин в черных одеждах. Вокруг их голов были повязаны белые ленты с религиозными лозунгами, стихами из Корана или благочестивыми восклицаниями. Они шагали с опущенными головами, двигаясь в одном направлении, на запад от города. Одни шли молча, другие тихо бормотали молитвы, беспрестанно шевеля губами.

Айше стояла на обочине и некоторое время глядела на них. Никто не повернул головы в ее сторону. Никто ничего не сказал ей. Она слышала только слова молитв, нестройное бормотание языков, шарканье ног и иногда кашель. Айше заметила в толпе детей; слишком маленьких, еще не умеющих ходить, несли на плечах родители. Некоторые из детей плакали, но большинство молчало, запуганное окружавшей их похоронной атмосферой.

Сперва она так и подумала, что это похоронная процессия — предание земле людей, погибших при перевороте. Но здесь не было ни трупов, ни гробов, ни катафалков. Толпа растянулась, насколько хватал глаз, как огромная черная змея, выползающая из города. Небо над головой было цвета старого свинца. Птиц в нем не было.

Она безмолвно скользнула в толпу. Одна из женщин уступила ей место, но не произнесла ни слова. Казалось, что все погружены в свои мысли. В толпе была напряженность, мрачная целенаправленность, которая пробирала Айше до костей. Бормотание вокруг нее поднималось и стихало, как шум моря.

Пока они шли, она заметила людей, лежащих по обочинам дороги, преимущественно стариков и старух. Никто не останавливался, чтобы позаботиться о них. Ничей взор не останавливался на них. Ей показалось, что некоторые из них мертвы, а другие скоро умрут. Она шагала вперед не останавливаясь, будто подхваченная приливом. Шарканье и бормотанье отдавалось в ее ушах. Она хотела поднять руки и заткнуть уши, но не осмеливалась привлекать к себе внимание, и шла дальше, приноровив свой шаг к скорости толпы и думая, удастся ли ей когда-нибудь выбраться из нее.

Через некоторое время Айше осознала, что в ней растет беспокойство. Она чувствовала, что что-то произошло или происходит. Затем, когда процессия оказалась на повороте дороги, она поглядела налево. Уже давно должны были показаться пирамиды. Где же огромный монумент Хуфу, четкий неподвижный силуэт, поднимающийся над пустыней? Горизонт был пуст. Айше снова подняла глаза. Там, где должна была находиться Большая пирамида, над горизонтом висела бледная луна. Казалось, это обман зрения, но как она ни напрягала взор, она не видела ничего, кроме луны. С сердцем, выпрыгивающим из груди, она заковыляла дальше. Она начинала понимать. Мухтасибы говорили Махди о пирамидах, этих нерушимых символах «джахилийи». Айше задержала дыхание. Воздух был морозным, собирался дождь.