Формула гениальности, стр. 26

Баян взглянул на водную площадь. Фонтаны уже не выбрасывали султаны воды. Обширная тихая гладь серебрилась от мерцающего света зеленых прямоугольников фонарей. Лебеди спали у маленького островка посреди воды. Влюбленные пары медленно прохаживалось у самой кромки воды.

Наркес и Баян если в метро и вернулись домой. Дома уже все спали. Друзья тоже разошлись по своим комнатам.

12

Кризис был близок. По предположительным расчетам Наркеса, апогей его должен был наступить в ближайшие десять-пятнадцать дней. Каждый день теперь он исподволь и внимательно наблюдал за Баяном. Юноша настолько похудел, что казалось чудом, что он еще держится на ногах. В психике его наблюдались временные, но ярко выраженные психопатологические симптомы, такие, как гипертрофированная возбудимость и агрессивность, чередующиеся с неистовствующей властностью – Это объяснялось максимальным содержанием в крови специфических токсических веществ, родственных фолликулину. Одновременно было ясно, что апогей чрезмерно интенсивной психической жизни приходился на период максимального сужения всех кровеносных сосудов.

Теперь надо было наблюдать за юношей особенно тщательно, ибо было неизвестно, чего следует ожидать от бурно развивающейся наивысшей фазы кризиса. В обеденное время Наркес стал регулярно приезжать домой, стараясь как можно больше быть рядом с Баяном. И приезжал с работы уже не в пять часов, а гораздо раньше.

В один из таких дней Наркеса вызвали на заседание биологического отделения Академии. К трем часам дня он подъехал из Института в Академию.

Карим Мухамеджанович встретил его на этот раз особенно радушно. Чем любезнее вел себя Карим Мухамеджанович, тем большего подвоха ожидал Наркес.

Заседание, посвященное разным текущим вопросам, окончилось без четверти пять. Академики стали неторопливо расходиться. Карим Мухамеджанович попросил Наркеса немного задержаться. Подробно расспросив его о самочувствии Баяна и почти с отеческой заботой интересуясь ходом эксперимента, он крепко пожал на прощанье руку Наркесу. И снова Наркес ощутил неприятный холодок в сердце. Не слишком ли хорошо Сартаев осведомлен о трудностях кризиса? Он знал, что бывают не только простые и честные люди, но бывают и люди-барометры, умеющие безошибочно определять духовное и физическое состояние человека, степень его материальной обеспеченности, его социальное положение в обществе и его перспективы в этом плане. Зачастую они знают о человеке больше, чем он сам о себе, потому что они лишены питающих его иллюзий. Барометры, предсказывающие погоду, могут ошибиться, но люди-барометры – никогда. В этом их сила и их величие.

И Карим Мухамеджанович, без сомнения, был самым совершенным из них. Ибо величайший подъем его любезности на шкале всегда приходился на самую трудную для Наркеса пору. Не последнюю роль в этом играл индуктор. Возвращаясь с заседания в Академии домой, Наркес думал о разном.

Как ни странно, есть люди, которые в угоду своим мелким, корыстным расчетам и низкой зависти готовы погубить самую большую славу своей нации и самое большое из всех открытий человека. Люди эти не безобидные гетевские Вагнеры, роющиеся в пыльных пергаментах и радующиеся, находя червей. Нет. Не обладая ни граном таланта, они тем не менее хотят быть законодателями в науке. Это уже современные Вагнеры, Вагнеры, двинутые вперед цивилизацией. Они могут работать на разных постах, но от этого суть их, естество их души не меняется. Желая сохранить за собой крохотные места в науке и общественном положении, они готовы на смертный бой с гением.

Да… Много ничтожеств хотело бы обломать крылья гению, если бы это было в их власти. Но гений побеждает все. И величайшую, ни с чем не сравнимую инерцию человеческого мышления, все болезни и трагедии личной жизни, зависть и подлость всех Сальери, которых он встречает на своем пути. Он думает о славе и престиже нации, даже если о нем не думает никто. Он совершает подвиг своей жизни, несмотря ни на какие препятствия, если потребуется, то и ценою своей жизни. Даже после смерти он продолжает побеждать всех бездарей в сфере своего искусства или науки. Идеи и мысли его побеждают века. Всегда и во все времена он утирал и будет утирать нос всем лже-гениям и лже-талантам. Такая уж у гения судьба. И с нею подлым и гнусным завистникам ничего не поделать. Победит и он, Наркес. Он победит, даже если их будет не один и не два, а целая армия Сальери. Он сам пойдет навстречу им, чтобы показать, что может сделать Гулливер с лилипутами. Ибо они так же великолепно, как и он, знают, что в своей сфере творчества он непобедим…

Приехав домой и немного отдохнув, Наркес, чтобы полностью избавиться от неприятных впечатлений, оставшихся у него после встречи с Каримом Мухамеджановичем, снова обратился мысленно к самому любимому предмету своих исследований – проблеме гениальности. Так он делал всегда в самые трудные дни своей жизни, стараясь противопоставить ее тяготам и неудачам науку, находя в ней одной забвение, утешение и радость поиска.

Во всем естествознании при всех его самых фантастических современных достижениях нет области более трудной, а потому и менее изученной, чем область мозга. Наука о мозге, бесспорно, самая великая из всех наук. Гениальность же как ярчайшее проявление разума – самая сокровенная из всех известных ранее и ныне тайн природы, окруженная почти мистическим ореолом. Сколько легенд, посвященных этому редчайшему свойству человеческой натуры, создано людьми во все времена. Сам он к этим легендам, рожденным ярчайшей творческой фантазией разных народов, добавил «Легенду о крылатом человеке».

А сколько было создано всевозможных теорий и гипотез. Самых причудливых и самых неожиданных. От френологии Галля и физиогномики Лафатера до трактата Шопенгауэра «О гении» и исследований человеческих способностей самыми выдающимися философами всех времен. Интересно, что в конце трактата, в заключительной главе, Шопенгауэр приводит подробный перечень анатомических признаков строения лица и череп выдающихся людей, а также физиологических особенностей их организма. В настоящее время корреляции между типом телосложения и степенью реактивности нервной системы у людей изучены наукой достаточно полно. Тем не менее, трудно сказать, что наблюдения великого философа справедливы. В то же время нельзя не признать, что при всех болезнях, характеризующихся разным уровнем умственной отсталости – идиотии, имбецильности, дебильности, микроцефалии, мегалоцефалии и многих других, т е. при болезнях, полярно и крайне противоположных явлению гениальности, анатомические признаки строения липа и черепа, а также физиологические особенности организма являются ярко выраженными. В последние годы прошлого века анатомы непрерывно «открывали» на черепе великих «математические шишки» и «музыкальные выступы». Предметами этих изысканий были черепа Баха и Гайдна, Доницетти и Бетховена, многих математиков и философов. Очень интересной ему представляется гипотеза о материальном субстрате гениальности, энергетического вещества, некоей кислоты, содержащейся в мозге гениального человека и родственной по своим свойствам аденозинтрифосфорной кислоте (АТФ), имеющейся у всех людей. Но его сейчас интересует другое.

Совершенно необычную разновидность гениальных людей представляют гении подагрического типа. Они подчеркнуто мужественны, глубоко оригинальны, обладают мощной, устойчивой энергией, действуют упорно и терпеливо, доводя до решения поставленную задачу. В этом они отличаются от гениев чахоточных, лихорадочно активных, с беспокойной переменчивостью интересов, быстро восприимчивых, но несколько женственных. И еще в большей степени отличаются от гениев с ярко выраженными неврозами и даже психическими отклонениями, таких как Тассо, Ницше, Ван-Гог и другие.

Если гениальность – это прежде всего форсированная деятельность мозга, то нет ничего удивительного в том, что гений отличается повышенным содержанием мочевой кислоты в крови, которая и стимулирует работу мозга, возбуждая его нервные клетки и превращая его, собственно, в мозг гения. А так как этой кислоты много, то она постепенно откладывается в виде соли в суставах, вызывая таким образом спутницу гениальности – подагру.