Безутешные, стр. 41

Она глубоко вздохнула и несколько мгновений молчала, рассеянно глядя на проплывающие за окном дома. Наконец продолжила:

– Наверное, я не должна очень уж сильно тебя винить. В конце концов, мы так долго не виделись. Но я надеялась, что ради своих родителей ты все-таки придешь. Идей, как их развлекать, было миллион – изощрялись все до единой. А сегодня они примутся перемывать мне кости. Почти никто из них не работает, мужья приносят хорошие деньги, а женам остается только перезваниваться и ходить друг к другу в гости. Все они начнут вздыхать: «Бедная женщина, живет в мире фантазий. Нам следовало раньше об этом догадаться. Хотелось бы чем-нибудь ей помочь, если б только она не была такой… такой занудой». Я просто слышу, как они упиваются каждым словом. А Инге будет, с одной стороны, очень обозлена. «Эта пролаза обвела нас вокруг пальца», – станет думать она. Но одновременно ей будет приятно, она почувствует облегчение. Видишь ли, мое знакомство с тобой и радовало Инге, и беспокоило. И, глядя на то, как обхаживали меня в последние недели другие, когда был получен ответ от тебя, она не могла не задуматься. Она просто разрывалась на части, да и все прочие тоже. Так или иначе, сегодня У них будет праздник. Непременно.

Разумеется, слушая Фиону, я сознавал, что мне надо бы испытывать крайнюю неловкость из-за происшедшего накануне. Но как бы живо ни прозвучал ее рассказ о собрании Фонда, я, глубоко ей сочувствуя, все же не находил в своей памяти ничего, кроме разве что самых смутных намеков на соответствующий пункт в расписании. Кроме того, ее слова заставили меня встрепенуться при мысли о том, как мало внимания я до сих пор уделял обстоятельствам, связанным с грядущим приездом в город моих родителей. Как говорила Фиона, здоровье обоих оставляло желать лучшего, и они едва ли были способны обойтись без чужой заботы. В самом деле, когда я глядел на переполненную транспортом улицу и стеклянные фасады, которые проплывали за окном, во мне росло желание оградить своих стариков от житейских сложностей. Несомненно, идеальным решением было поручить заботы о них группе местных дам, и я совершил крайнюю глупость, когда пренебрег возможностью встретиться с ними и поговорить. Мысли о том, что делать с родителями, вогнали меня в панику: задавая себе недоуменный вопрос, как можно было почти совершенно забыть о таком важном аспекте моего визита в этот город, я на мгновение совсем растерялся под напором разнообразных соображений. Внезапно я представил себе мать и отца – маленьких, седых и согнутых от старости; они стояли перед зданием вокзала в окружении багажа, неспособные самостоятельно с ним управиться. Я видел, как они оглядывают незнакомую местность и как отец, в котором взыграла гордость, подбирает два, потом три чемодана, а мать, тщетно пытаясь его удержать, кладет ему на руку свою тонкую ладонь со словами: «Нет-нет, тебе это не под силу. Это неподъемный груз». А отец, с решительным лицом, отстраняет ее, говоря: «Кто же тогда понесет багаж? Как мы доберемся до отеля? Нам некому помочь, нужно справляться самим». Тем временем мимо с грохотом проносятся легковые автомобили и грузовики, пробегают пригородные жители, приехавшие электричкой на работу. Мать, признав бесполезность уговоров, грустно наблюдает, как отец, пошатываясь под тяжелой ношей, делает четыре, пять шагов – и наконец сдается и опускает чемоданы на землю; его плечи ссутулены, грудь вздымается. Немного помедлив, мать приближается и ласково трогает его за локоть: «Ничего. Мы обратимся к кому-нибудь за подмогой». Отец, удовлетворившись тем, что хотя бы не сдался без боя, спокойно всматривается в мелькающие вокруг лица с надеждой на появление провожатого, который проследит за багажом и, под любезную беседу, усадит их в удобный автомобиль и отвезет в гостиницу.

Все эти картины мелькали у меня в голове, пока Фиона говорила, так что я на несколько секунд пребывал слеп и глух к пережитым ею неприятностям. Затем снова прислушался.

– Они станут повторять, что, мол, впредь нужно быть осторожней. Слышу, как они говорят: «Наша организация сделалась настолько авторитетной, что нужно быть готовым к попыткам всякой шушеры к нам втереться. Надо быть осмотрительней, тем более что на нас лежит сейчас большая ответственность. История с этой ловкачкой должна послужить нам уроком». Примерно такие речи они поведут. Бог знает, что за жизнь ждет меня теперь в этом микрорайоне. А ведь здесь придется расти моим детям…

– Послушай! – прервал я Фиону. – Мне очень жаль – словами не выразить. Но дело в том, что прошлым вечером случилось нечто непредвиденное – не буду утомлять тебя рассказом. Я, конечно, был безмерно расстроен тем, что подвел тебя, однако у меня не было никакой возможности даже позвонить. Надеюсь, я не причинил тебе слишком больших неприятностей.

– Неприятностей более чем достаточно. Знаешь, каково мне, матери, в одиночку воспитывающей двоих детей…

– Слушай, мне в самом деле ужасно жаль. Вот что я предлагаю. Сейчас я занят с теми двумя журналистами, но это ненадолго. Я разберусь с ними так быстро, как только возможно, прыгну в такси и отправлюсь к тебе домой. Я буду там через полчаса, максимум через сорок пять минут. Потом мы сделаем вот что. Мы пройдем вместе по твоему микрорайону, чтобы все соседи – Инге, Труде и прочие – своими глазами убедились в том, что мы и вправду старые друзья. Потом мы пригласим самых влиятельных, вроде этой Инге. Ты меня представишь, я извинюсь за вчерашнее и объясню, что у меня в последнюю минуту возникли неотложные дела. Постепенно мы их улестим и исправим вред, который я тебе нанес. Если мы справимся успешно, это даже придаст тебе больше веса в твоей компании. Ну, что скажешь?

Фиона молча разглядывала мелькавшие за окном здания, потом отозвалась:

– Моим первым побуждением было ответить: «Забудем об этом». Не вижу, к чему мне слава твоей старой приятельницы. Да и в кружке Инге мне, наверное, нечего делать. Просто прежде я чувствовала себя одинокой, а теперь, познакомившись с местными дамами и их привычками, начинаю думать, что лучше уж не общаться ни с кем, кроме собственных детей. Можно вечерами почитать хорошую книгу или посмотреть телевизор. Однако нужно думать не о себе, а о детях. Им придется расти в этом микрорайоне и налаживать связи с соседями. Ради них я должна принять твое предложение. Ты говоришь верно: если мы провернем этот план, от него мне будет больше пользы, чем от вчерашней вечеринки, даже если бы она прошла с оглушительным успехом. Но ты должен обещать, поклясться всем самым для тебя дорогим, что не подведешь меня во второй раз. Потому что, если мы примем этот план, мне нужно будет, срочно освободившись от работы, обзвонить соседок. У нас не такие отношения, чтобы являться к кому-нибудь домой без звонка. И ты сам понимаешь, что будет, если я с ними договорюсь, а ты исчезнешь. Придется мне в одиночку обходить квартиры и вновь извиняться за твое отсутствие. Поэтому обещай, что на сей раз не подложишь мне свинью.

– Обещаю. Я ведь сказал: улажу только одно дельце, прыгну в такси и вскоре буду у тебя. Не волнуйся, Фиона, все будет в порядке.

Произнося эти слова, я почувствовал, что кто-то трогает меня за рукав. Обернувшись, я увидел Педро, который стоял, вскинув на плечо свою гигантскую сумку.

– Мистер Райдер, прошу! – произнес он, указывая на выход.

Журналист уже стоял у передней двери, пригото вившись к выходу.

– Следующая остановка наша, мистер Райдер! – крикнул он, махая мне рукой. – Пожалуйста, сэр.

Трамвай начал тормозить. Я вскочил, протиснулся в проход и поспешил в конец вагона.

13

Трамвай с грохотом отъехал, оставив нас на открытой местности, среди полей, где свободно гулял ветер. Наслаждаясь освежающим дуновением, я следил, как трамвай пересек поле и скрылся за горизонтом.

– Мистер Райдер, сюда, пожалуйста. Журналист и Педро стояли в нескольких шагах, ожидая меня. Я присоединился к ним, и мы пустились в путь через заросшее травой поле. Порой сильные порывы ветра трепали нашу одежду, а по траве пробегали волны. У подножия холма необходимо было отдышаться.