Правила Дома сидра, стр. 150

Бенджамин Франклин был пятнадцатый ребенок в семье, после него родилось еще двое. Веру в быстрый рост народонаселения он изложил в своих «Наблюдениях относительно приумножения человечества» (1755 г.).

С. 411–412 Подобный случай описан в главе XV книги Гсн-рикуса Дж. Стэндера «Течение нормальных родов», увидевшей свет около 1936 г. Я обратился к такому давнему источнику – в моей книге эту операцию делают в 1943 г., – так как хотел подчеркнуть, что хирургические приемы, которым Гомера обучил д-р Кедр, были устаревшие, но вполне правильные.

С. 420 «Я родился в „рубашке“, которую выставили на продажу, назначив очень низкую цену – 17 гиней. Об этом писали тогдашние газеты», – сказано в 1-й главе «Давида Копперфильда». «Рубашка» – это плодный пузырь, который во время родов лопается и изгоняется под действием схваток; в редких случаях, однако, пузырь не разрывается, и новорожденный появляется на свет как бы в рубашке. Во времена Диккенса верили, что родившемуся в рубашке суждена счастливая жизнь, уж, во всяком случае, утонуть ему не грозит. В жизнеописании Давида Копперфильда это первый намек, что он сумеет, несмотря ни на что, найти собственный путь, в отличие от Стирфорта, который, как известно, утонул.

Гомер Бур, знавший «Давида Копперфильда» наизусть, решил, что капля пота, упавшая на головку сына чуть ли ни в момент первого вдоха и как бы крестившая его, имеет то же охранное значение, что и «рубашка», приносящая счастье. Сыну Гомера всегда будет сопутствовать удача, он не утонет.

С. 432 Первое издание книги Гринхилла «Гинекология» было опубликовано в 1939 г., восьмое издание «Женских болезней» Роквиста, Клейтона и Льюиса вышло в свет в 1949 г.

У д-ра Кедра всегда под рукой были следующие периодические издания (помимо «Новоанглийского медицинского вестника»): «Вестник американской медицинской ассоциации», врачи обычно называют его «Вама»; «Американский вестник акушерства и гинекологии» (именно в нем самые впечатляющие рисунки); английский «Ланцет» и «Хирургия, гинекология и акушерство». В 194… г. хирурги, как правило, умели делать гинекологические операции.

Послесловие

«Правила Дома сидра» – название, стоящее на титуле шестисотстраничного романа, на первый взгляд не может не вызвать недоумения и, уж во всяком случае, не соблазнит читателя жадно схватить книгу и погрузиться в уводящий от действительности мир писательского воображения. Да, коммерческим, завлекающим, приманчивым его не назовешь. Приманчиво имя автора романа. Джон Ирвинг – сегодняшний классик американской литературы. Его романы гротескны, абсурдны, но этот гротеск не ради гротеска, эпатажа, желания выособиться. Литературный метод Джона Ирвинга – результат острого пережитого понимания, что человеческая жизнь на этой бренной земле, воспринимай ее мудрствуя лукаво или не мудрствуя – алогична, абсурдна; и каждый раз, открыв для себя какую-то закономерность, логическое обоснование проявлений добра и зла, а немного погодя заглянув глубже, видишь, что все опять спуталось – «добро есть зло, зло есть добро», как говорят ведьмы у Шекспира. Гротеск Джона Ирвинга – это не вспышка причудливых очертаний китайского фонарика, от которого, если он сгорит, останется горсточка легкого пепла – дунь, его и нет. Гротеск Ирвинга налит плотью и кровью ворочающейся вокруг пас жизни; пружины его конфликтов – всегда общечеловеческие ценности. И что существенно – изображая абсурдность жизни своим собственным, гротескным и вместе лирическим методом, Ирвинг выстраивает создаваемый им мир, лепит своих героев, их судьбы так, что, прочитав последнюю страницу, безотчетно испытываешь любовь, тепло и доверие к людям, смешным, нелепым, добрым, неустроенным, населяющим этот абсурдный мир. Гротескный метод Ирвинга обладает мощным оптимистическим звучанием. Это не смех сквозь слезы, это радость сквозь слезы.

Один мои добрый знакомый, человек умный, интеллектуал, и, конечно, исключительно абсурдной судьбы (между прочим, внук эсера Чернова) лет восемь назад, когда я работала над романом этого же автора «Мир от Гарпа» [14], посоветовал перевести, по его мнению, еще более замечательный роман Ирвинга «Cider House Rules». И хотя он горячо, даже вдохновенно советовал, по название не вызывало у меня энтузиазма, помню, я даже спросила, почему такое название. Мой знакомый попытался было объяснить, махнул рукой и сказал: чтобы это понять, надо прочитать книгу. И когда издательство «ВАГРИУС» предложило мне перевести именно этот роман Ирвинга, я взялась за него, хотя давно было принято решение ничего больше не переводить. Я увидела, во-первых, что работа над ним даст много моей душе, а во-вторых, побоялась, что если роман попадет не в те руки (для перевода, кроме мастерства, надо еще уметь прочитать замысел автора, да еще хорошо бы, чтобы автор душевно и идейно был близок), то он может быть непоправимо испорчен.

Читая роман, я долго не могла понять, почему он так странно назван. Странность заключалась не в смысле заглавия, а в его несоответствии размерам романа, охвату материала и глубине заключенных в нем идей. Мы привыкли, если увесистое сочинение, то это «Война и мир», «Былое и думы», «Сага о Форсайтах». Но ведь и в этом романе судьба не одного поколения, две мировые войны. И краеугольные ценности – счастье, цена жизни, служение ближнему. Так почему же «Правила Дома сидра»? Звучит, конечно, чеканно, но при чем здесь все-таки сидровый заводик? И только углубившись в работу, в осмысление написанного другим человеком на другом языке, я стала постепенно понимать посыл автора. Дом сидра – это наш безумный до абсурда мир, а правила – наши законы, которые вроде той бумажки, прикнопленной на кухне временной ночлежки, с какими-то словами, призванными регулировать жизнь ее мимолетных обитателей и споспешествовать их безопасности, а они-то, простые души, не только не исполняют предписанных им с наилучшими намерениями правил, но иные даже не догадываются об истинном назначении этой бумажонки. И тогда отброшенный поначалу буквальный перевод названия романа не только возвратился, но неожиданно для меня вошел в мою речь. Услыхав об очередном нашем законе, указе, законопроекте, я стала невольно восклицать: «Боже мой! Опять правила дома сидра!» Очень уж абсурдно и оценочно звучат по-русски эти слова, что-то вроде «сапог всмятку». Что в точности соответствует замыслу автора.

В романе заключен еще один важный смысл. «Правила Дома сидpa» символизируют не столько бессмысленность и абсурдность жизни вообще; «Дом сидра» – это символ нашей забюрократизированной цивилизации. И когда д-р Кедр винит во всех бедах (сведенные леса, изувеченная, в рубцах земля, дети-сироты, женщины, из которых выдрано материнство, мужчины – скотоподобные рабы физиологической потребности, то бишь инстинкта продолжения рода) бумагу, то ясно, что бумага символизирует бюрократизм, достигший стадии абсурда. Всякое развивающееся явление достигает когда-то этой стадии. Суть нынешней стадии, на мой взгляд, заключается в непомерном и неправомерном раздутии ценности денег, о чем в романе тоже весьма убедительно заявлено. Раньше люди гибли за металл, теперь за бумажку, а скоро будут гибнуть за пластиковые карты, но, может, хоть это их отрезвит. «Без бумажки ты букашка» – вот д-р Кедр и создает своего преемника д-ра Фаззи Бука – американский вариант поручика Киже. Бюрократическая система на стадии абсурда по определению должна плодить законы, которые в лучшем случае безвредны, хоть и отравляют жизнь, в худшем (как закон, запрещающий аборты) приводят человека на край гибели. И тогда люди спасаются не соблюдением закона, а его нарушением. Пусть законы создаются с самыми благими намерениями; они зачастую существуют на бумаге сами по себе, а жизнь идет своим чередом (если, конечно, они дают ей идти).