Человек воды, стр. 21

— У меня есть ты.

— А ты меня любишь? — спросила она.

А он подумал о пузырьках бирюзового угря! Они подняли ужасный водоворот, и другая рыбина отплыла от них.

— Я не хотел бы жить ни с кем другим, — сказал он.

— Но ты скучаешь по Кольму. Ты скучаешь по своему сыну.

— Да.

— А знаешь, ты можешь завести себе другого, — сердито сказала она. — Хочешь завести ребенка, Трампер? Знаешь, ведь я могу подарить тебе ребенка…

Он ошеломленно посмотрел на нее:

— А ты хочешь?

— А ты? — закричала она на него. — Я могу родить его тебе, но ты должен по-настоящему захотеть его! Ты должен дать мне понять, что тебе от меня нужно, Трампер. Как ты можешь жить со мной, когда я даже толком не знаю тебя!

— Я не знал, что ты хочешь ребенка.

— Я говорю не только об этом, Трампер.

— Мне казалось, — сказал он, — ты стремишься к спокойствию, вроде как к независимости; по-моему, ты не хотела чересчур сближаться со мной.

— Но ты сам хотел именно этого, разве нет?

— Да нет же! Я хотел от тебя совсем другого.

— А чего ты хотел от меня?

— Ну… — Он замялся; пузырьки получились слишком тяжелые, чтобы всплыть на поверхность. — Того же, чего тебе хотелось самой, Тюльпен.

Но она уже отвернулась от него.

— Ты хочешь, чтобы все было спокойно, да? — спросила она. — Никаких обязательств и обязанностей, полная свобода…

— Черт побери! — не вытерпел он. — Ты действительно хочешь ребенка?

— Сперва захоти ты, — сказала она. — Я не собираюсь выдвигать требований. Я могу потребовать, Трампер, но только когда буду иметь право, — сказала она, глядя на него снизу вверх. — А вот можешь ли ты?

Трампер поднялся и пошел вокруг аквариумов, глядя на нее сквозь них. Какая-то рыба нырнула под Тюльпен, а морские водоросли пристроились у нее на коленях.

— Ты ничего не делаешь, — говорила ему Тюльпен. — У тебя нет никакой цели, никакого плана, как жить. Нет даже сюжета.

— Что ж, прикажешь мне тоже делать плохие фильмы, да? — сказал он, высматривая бирюзового угря, которого так и не мог отыскать.

— Трампер, меня совершенно не интересует, что за фильм у тебя получится. Мне вообще плевать на это чертово кино! — Заметив, как он пристально смотрит на нее сквозь аквариум, она со злостью натянула на себя простыню. — Прекрати разглядывать мою дырку, когда я разговариваю с тобой! — закричала она.

Он появился вдруг над аквариумом и уставился на нее. Он был искренне изумлен: ведь он всего лишь высматривал угря!

— Не смотрел я на твою дырку, — возразил он, и она рухнула на постель, словно у нее не оставалось больше сил.

— Ты не хочешь никуда уезжать на уик-энд, — сказала она. — Но люди не живут в Нью-Йорке без того, чтобы у них не появлялось желания вырваться хоть куда-нибудь.

— Ты знаешь этого маленького прозрачного угря? — спросил он, разглядывая один из аквариумов. — Такой бирюзовый, совсем малюсенький? — Она вынырнула из-под простыни и поглядела на него. — Нет, не могу найти его, — сказал он ей. — Мне показалось, будто он разговаривал… И я хотел показать тебе… — Однако ее взгляд заставил его осечься. — Он разговаривал при помощи пузырьков, — пояснил он.

Тюльпен лишь покачала головой.

— Господи, — прошептала она. Он подошел к кровати и присел рядом. — Знаешь, Трампер, что говорит о тебе Ральф? — спросила она.

— Нет, — со злостью отозвался он. — И что же этот хренов старина Ральф говорит обо мне?

— Он говорит, Трампер, что ты непостижим.

— Непостижим?

— Да. Никто не знает тебя, Трампер! От тебя ничего не исходит. Ты ничего особенного не делаешь. Все, что происходит с тобой, никак на тебе не отражается. И все происходит как бы без твоего участия. Ральф говорит, что ты, должно быть, очень сложная натура, Трампер. Он считает, что под твоей поверхностью скрывается загадочная бездна.

Трампер вгляделся в аквариум. И где же этот говорящий угорь?

— А как считаешь ты, Тюльпен? — спросил он. — Что у меня под поверхностью?

— Еще одна поверхность, — ответила она, и он посмотрел на нее. — А может, это всего лишь поверхность, — добавила она, — под которой ничего нет? — Трампер разозлился, но он легко поднялся, встряхнул головой и засмеялся. Однако она не сводила с него глаз.

— А знаешь, что я думаю? — спросил он и вперил взгляд в аквариум, соображая, что же он на самом деле думает. — Я считаю, — сказал он, — что маленький бирюзовый угорь пропал. — Он улыбнулся Тюльпен, но та не ответила и отвернулась.

— Значит, это второй, которого я потеряла, — равнодушно ответила она.

— Потеряла? — переспросил он.

— Ну, я пустила первого в другой аквариум, и он пропал.

— Пропал? — сказал Трампер и оглянулся на другие аквариумы.

— Его наверняка кто-то сожрал, — сказала Тюльпен. — Поэтому я посадила второго в другой аквариум, чтобы его не съели те же, кто слопал первого. Значит, этого сожрал кто-то еще.

Трампер опустил руку в аквариум и пошарил в нем.

— Так они сожрали его! — воскликнул он. Он все смотрел и смотрел, но не видел даже кусочка бирюзового цвета, даже ошметка странного органа-насоса, способствовавшего поэтическим упражнениям маленького угря. Трампер шлепнул рукой по поверхности воды; другие рыбы встрепенулись и в страхе бросились прочь, сталкиваясь друг с другом и выглядывая сквозь стеклянные стенки. — Ублюдки! — крикнул Трампер. — Кто из вас это сделал? — Он яростно уставился на них: на тонкую желтую рыбку с голубым плавником и на округлую, зловещего красного цвета. Потом он начал тыкать в аквариум карандашом.

— Прекрати! — закричала на него Тюльпен. Но он тыкал и тыкал, пытаясь пригвоздить одну из них карандашом к стенке аквариума. Они убили поэта! А угорь умолял их — при помощи пузырьков — о милосердии! Но они сожрали его, уроды.

Тюльпен взяла Трампера за талию и оттащила к кровати. Он отбросил ее и, схватив с ночного столика будильник, швырнул им в аквариум. Стенки аквариума были толстыми: они не разбились, а треснули и дали течь. По мере того как вода вытекала наружу, рыбу поменьше течением влекло прямо к трещине.

Тюльпен неподвижно лежала под Трампером, наблюдая, как падает уровень воды.

— Трампер? — тихо позвала она, но он даже не взглянул на нее. Он не давал ей шевельнуться, пока вода полностью не вытекла на книжную полку, а рыбки-убийцы не забились на сухом дне аквариума. — Трампер, ради бога, — произнесла она, однако не попыталась освободиться. — Пожалуйста, позволь мне пересадить их в другой аквариум.

Он отпустил ее и смотрел, как она осторожно переносит рыб в другой аквариум. В аквариуме с черепахами одно из пресмыкающихся с синей головой тут же сожрало мелкую желтую рыбку, но оставило в покое круглую красную.

— Вот гадина, — сказала Тюльпен. — Никогда не угадаешь, кто кого съест.

— Пожалуйста, скажи мне, почему ты хочешь ребенка? — тихо спросил ее Трампер, но когда Тюльпен повернулась к нему, она выглядела спокойной, ее руки лежали на груди. Она медленно отбросила локон волос с глаз и села на постели рядом с ним. Небрежно закинув ногу на ногу, она наблюдала за уцелевшей рыбкой.

— Кажется, я не хочу ребенка, — заявила она.

Глава 13

ПОМНИШЬ МЕРРИЛЛА ОВЕРТАРФА?

Обучаясь езде на лыжах, я быстро сообразил, что Меррилл Овертарф никуда не годный тренер. Он еще тот лыжник, хотя торможение у него выходило классно. На детском склоне в Саарбркжкене я брал штурмом непосильный буксирный трос. Если не считать детишек, он, к счастью, не пользовался популярностью; большинство взрослых находились на лыжных гонках в Зелле, где они наблюдали за гигантским слаломом среди женщин.

Я справился с лыжными креплениями, отделавшись ссадинами всего лишь на трех костяшках пальцев рук. Меррилл прокладывал путь среди детей, увлекая меня к чудовищному буксирному тросу; канат скользил вверх по склону всего лишь в футе над землей — самая подходящая высота для пятилетних карапузов и других карликов, фута в три ростом, катающихся здесь на лыжах. Но мои колени едва сгибались в суставах, и я с трудом мог наклониться, чтобы дотянуться до троса, затем быстро двигаться вверх в болезненной позе кули, несущего мешок. Придерживая канат позади меня, Меррилл ободряюще покрикивал во время этого бесконечного подъема. Если так тяжело подниматься вверх, думал я, то на что же похож спуск вниз? Мне нравились горы, и даже очень, и я испытывал глубокое волнение в огромной кабинке фуникулера, которая везла меня вверх, куда поднимались взрослые лыжники; мне также нравилось спускаться вниз в пустой кабинке — так я мог глазеть во вес окна, — если не считать злобного служителя, постоянно напоминающего о том, что вы забыли лыжи.