Арабский кошмар, стр. 36

Казалось, монах должен заговорить, должен сам исповедоваться и признать, что не происходит борьбы добра и зла на земле, что нет противников в этой борьбе, а есть лишь одна сторона – те, которые знают. А те, коим знать не дано, – всего лишь игрушки в их руках. Бэльяну казалось, что этот самоуверенный, ученый монах должен признаться ему в существовании тайной доктрины.

Наконец монах и вправду заговорил:

– Видите город внизу? Видите? Не кажется ли он вам в вечернем полумраке детской игрушкой или игральной доской, а люди, толпящиеся на улицах, – крошечными куколками, а то и насекомыми? Разве отсюда, сверху, не кажутся смехотворными их усилия, идеалы и страсти?

Бэльян кивнул.

– Так я и думал. Сын мой, лелея подобные мысли, вы играете соблазнами столь же сильными и богомерзкими, как те, коими искушал Господа нашего Люцифер, когда в единый миг показал ему все царства земные. И все же задумайтесь теперь о том, что, в то время как Господу нашему дьявол сулил реальную мирскую власть над всеми этими царствами, вам он сулит всего лишь иллюзорное чувство превосходства над ними. Иллюзия сия возникает на большом расстоянии. Вам следует видеть город душ людских, а не доску игральную. Следует видеть людей, а не насекомых. Вы молоды, и заблуждения ваши – от свойственного молодости высокомерия. Вы считаете, что души других людей не имеют значения, потому что не способны поверить в свою. Но все и реально, и важно, независимо от вашего мнения. Время игр и мистерий прошло. Вам предстоит серьезное дело. Вы дали обет совершить паломничество. Посвящен я и в то, что вы также дали некое обещание королю Франции. И его надо выполнить, ибо королю необходима информация о численности полков басурманских. Поэтому возвращайтесь вниз и выполните взятые на себя обязательства. Праздность есть ваше проклятие. Не случайно вас во сне поражает недуг.

– Ах, но откуда же мне знать, что я и нынче не сплю, откуда мне знать, что вы не дьявол, искушающий меня во сне?

Монах опустился на колени. Бэльян подумал, что он хочет расцеловать его ноги, но монах ничего подобного не сделал. Взамен он с криком «Это явь! Это не сон! Это явь!» принялся ритмично биться головой о землю. Когда он наконец поднял голову, с темени его стекали тонкие струйки крови.

– Да, теперь я убедился, – сказал Бэльян, напуганный и смущенный. Бэльян оставил монаха сидеть на склоне горы и устало побрел вниз, по направлению к городу.

Глава 14

Прогулка по улицам, заканчивающаяся в подземной часовне

В юности я почти каждый день ходил в Цирк Тяжких Испытаний. Там я любил бывать больше всего – и люблю до сих пор. Как завидовал я жонглерам, способным удерживать в воздухе сразу несколько шаров! Как хотелось мне стать акробатом! Акробатом или клоуном. Как приятно нынче об этом вспомнить! Но вместо этого я стал сказителем и вот теперь отклоняюсь от темы…

Быстро надвигалась ночь. Воздух рассыпался на бессчетные крупинки серого сумрака. В мрачном настроении спускался Бэльян с горы. Неожиданно, уже у самого подножия, он почувствовал, как на плечо ему мягко опустилась чья-то рука. Он резко обернулся и, прежде чем пуститься бежать, успел мельком увидеть двух стоящих по бокам от него бледнолицых мужчин. Те тоже побежали, бросившись в погоню за ним. Бэльян держал путь на север, в район Татарских Развалин и дальше – к людным и оживленным кварталам, где, как он надеялся, преследователи вынуждены будут прекратить погоню.

Сердце его замирало, переполняясь страхом, но при этом он ощущал и некий странный восторг. Ни разу со времени приезда в город не чувствовал он себя таким свободным, как теперь, когда началась охота.

Сколько раз охотились за ним подобным образом в сновидениях? И каждая охота неизменно заканчивалась тем, что он просыпался с переполненным мочевым пузырем – а в последнее время и с кровотечением из носу. Получать от этого удовольствие было бы просто смешно. Из-под его каблуков тучами взметался песок. Ему казалось, что он движется с колоссальной скоростью, на самом же деле от многодневной потери крови он совсем ослабел и бег его напоминал скорее прыжки на месте. Странно, однако, что и преследователи бежали ничуть не быстрее – они выбивались из сил позади, и на ветру развевались их белые одеяния.

Когда Бэльян бежал через Татарские Развалины, к нему пристроилась толпа ребятишек, которые принялись кричать и смеяться, лишив его всякой возможности ускользнуть от преследователей. Через некоторое время дети, не сумев добиться от Бэльяна никакой реакции, отстали, но, оглянувшись, он обнаружил, что число его преследователей увеличилось до четырех. Он уже двигался по бескрайним пустым пространствам, покрытым булыжником и колючим кустарником. Слышно было, как за линией горизонта лают и скулят своры диких собак. Бэльян знал, что они никак не могут охотиться на него, и все же шум, который они поднимали, будил в нем предчувствие, что, сколь ни радостно его возбуждение, сколь ни быстры и хитры его действия, ночь может кончиться только его поимкой.

Он уже добрался до густонаселенного места, квартала, где жили многие богатые купцы, района широких улиц и высоких монолитных фасадов, которые нависали над ним в сумрачном свете отвесными горными склонами. Тяжело дыша, двигался Бэльян по этим глубоким архитектурным ущельям.

Если бы ему только повстречалась ночная стража! В одном месте он свернул было влево, на улицу, которая вновь привела бы его в караван-сарай, но там путь ему преградили еще двое одетых в лохмотья охотников. В какой-то момент он увидел еще одного, стоявшего на крыше и сигналами указывавшего преследователям направление. Улицы начинали сужаться; зачастую они превращались в закоулки, по которым мог свободно двигаться только один человек. Многие выходы были закрыты. Он позабыл о том, что на ночь целые районы города, рыночные площади и базары перегораживаются и запираются от воров. Возможностей выбора оставалось все меньше. Он приближался к незнакомой части города. Наконец, когда он обнаружил, что бежит по глухому переулку, выбора не осталось совсем.

Он остановился, уткнувшись в обитую гвоздями дверь в стене, и принялся в нее барабанить.

– Впустите меня! Помогите!

К немалому его удивлению, дверь почти тотчас же отворилась, и он, тужась сухою рвотою, повалился внутрь. Дверь за ним захлопнулась.

Несколько минут он лежал на земле с закрытыми глазами, дожидаясь, когда успокоится его охваченное паникой сердце. Потом он повернулся, открыл глаза и, взглянув наверх, увидел молодого человека, тенью стоящего над ним на фоне неба. В полумраке он разглядел, что находится в саду, в саду человека богатого, с рядами тамариндов, фиговых и рожковых деревьев и декоративной штукатуркой на стенах. Сердцебиение наконец успокоилось. Преследователей не было слышно – лишь голоса, доносившиеся, вероятно, из женских кварталов, да писк комаров. Было очень тихо.

– Что это за человек стучится ко мне в такой час? Кому требуется гостеприимство Исмаила ибн-Умайля? За вами гонится стража?

– Я Бэльян из Нориджа, бедный христианский паломник. Я был…

– А, христианин!

– Я не знаю, кто за мной гонится. Они, должно быть, уже у вашей двери. Это не стража, и я буду искренне благодарен, если вы позовете стражу для моей охраны.

– Мои стены и слуги – лучшая охрана, если таковая потребуется. Но что им от вас нужно?

– Не знаю.

– Наверняка вы что-то натворили.

– Я спускался с горы Мукаттам, где беседовал с одним из наших священников, когда меня попытались задержать двое мужчин, но теперь их уже больше. Однако мне удалось вырваться и убежать, и судьбе было угодно, чтобы я прибежал сюда.

– И они гнались за вами от самого Мукаттама! Как интересно… Юсуф! Ибрагим! Идите сюда. Ибрагим, принеси этому человеку попить. Сядьте и выпейте это. Переведите дух.– Молодой человек сочувственно похлопал Бэльяна по спине.– Я скажу вам, что мы сейчас сделаем. Вы немного отдохнете. Потом мы слегка позабавимся. Мы выпустим вас через одну из боковых калиток и дадим убежать вперед. Потом мы с Юсуфом и Ибрагимом бросимся за вами вдогонку. Тогда и посмотрим, кто поймает вас раньше – мы или ваши друзья с горы Мукаттам. Ох, и повеселимся!