Арабский кошмар, стр. 31

– Кто спит треть ночи, тот чувствует себя не хуже человека, проспавшего полночи, но тот, кто спит всю ночь, проснется идиотом.

Закутавшись в свои шерстяные одеяния и дрожа, султан и его спутники вышли на серые, туманные улицы Каира. И вновь они не остались незамеченными.

В тот же день, занимаясь сложным и в конечном счете неудачным препарированием кошачьего мозга, Отец утомленно прервал операцию и начисто вытер инструменты. Он посмотрел на окровавленную кошку.

– Каждый человек убивает то, что любит.– Потом он насмешливо уставился на Вейна.

Вейну стало интересно, кто кого должен любить и убивать, но он нахмурился и промолчал.

Отец, однако, тему менять не собирался.

– Вы когда-нибудь убивали, Вейн?

Вейн, в ужасе от своей очевидной лжи, решительно покачал головой.

Отец вскинул брови и вяло улыбнулся.

– Напрасно! Убейте человека, Вейн. Убивать полезно. Кто убил человека, тот спит спокойно.

Вейн, с трудом ворочая языком, ответил, что, как он всегда полагал, убийцы, у коих совесть нечиста, спят очень плохо. Отец отказался признать правдивость сей базарной небылицы и заверил Вейна, что мужчине, дабы стать мужчиной полноценным, нужно сделать пять вещей: покурить опиума, переспать с чужой женой, обучиться какому-нибудь ремеслу, совершить паломничество в Мекку – и убить человека.

Когда в тот вечер Отец вышел из дома, Вейн, охваченный внезапным приступом веселья или желанием убивать – он и сам толком не знал, чем именно, – последовал за ним. Отец шел медленно, по-видимому глубоко задумавшись. Вейн на цыпочках крался за ним, вынув из-за пояса кинжал. Так они и проходили улицу за улицей – старик, державший путь к неведомой цели в западной части города, и Вейн с кинжалом, постоянно занесенным над ним, в дюйме-другом от спины. Вейн решил, что, если Отец обернется, он вонзит кинжал. И в самом деле, другого выхода у него бы не было. Потом они вдруг оказались на запруженном народом открытом пространстве перед воротами Зувейла. Отец смешался с толпой, и Вейн волей-неволей вынужден был вновь сунуть кинжал за пояс.

Затем он той же дорогой направился в сторону квартала Эзбекийя, намереваясь провести этот вечер, как и несколько предшествующих, в почти наверняка тщетных поисках беседки, где Бэльян, по его словам, встретился с Зулейкой, но, немного не дойдя до Эзбекийи, он, к радостному своему удивлению, увидел или подумал, будто увидел желтые одежды и знакомую фигуру Зулейки.

– Зулейка?

Но по запаху тлена он узнал ответ еще прежде, чем она заговорила, открыв при этом лицо.

– Нет. Проститутка подобна жемчужине. И та, и другая вводят в заблуждение во тьме. Пойдешь со мной?

Вейн соразмерил шаг с вихляющей походкой Фатимы.

– Можно до тебя дотронуться?

– Нет. Я разваливаюсь на части.

– Это проказа?

– Нет. Если бы…

– Я думал, ты уехала из Каира. Я ездил за границу тебя искать.

– Нет. Я никогда не смогу покинуть Каир.

– Что ты здесь делаешь? Общаешься с сестрой?

– Нет. После нашего побега мы расстались.

– Но о тебе заботятся Корню и его собратья. Это твои друзья?

– Нет. Поначалу я так думала, но мы лишь временные союзники. Я совершаю свои убийства, а они укрывают меня от преследования,

– Ты убиваешь кого попало?

– Нет. Ты меня удивляешь, Майкл. Я-то думала, ты или твой учитель уже усматриваете связь. И эмиры, и нищие, открыто или тайно – все они были клиентами моего отца.

– Ты имеешь в виду деда?

– Нет. Родителями моими были его мысли и ее тело.

– Ты не всегда изъяснялась так двусмысленно.

– Нет. Времена меняются. Увядает рассудок моей сестры, а с ним и мое тело.

– Так ты убьешь Кошачьего Отца?

– Нет. Для меня он чересчур силен. Я не осмеливаюсь к нему приближаться. Ты должен сделать это за меня. Если ты любил меня когда-нибудь, убей его. Убей и завладей Домом Сна. Убей его, пока со всеми вами не приключилась беда. Если ты любил меня когда-нибудь, сделай это. Спровадь старика в могилу.

Вейн чуть было не сказал, что все еще любит ее, но вспомнил слухи об убийствах, еженощно совершаемых в Каире, вспомнил передававшиеся из уст в уста отвратительные подробности. Скромная девушка, которую он некогда знал, превратилась в безжалостную вампиршу. Некоторое время они шли молча. Вейн думал о том, как крался в тот вечер за Отцом. Он не питал любви к учителю и не обманывал себя, полагая, будто учитель питает хоть малейшую любовь к нему, но мысль об убийстве Отца была ему противна. Тот был такой худой и жилистый, с высохшей шершавой кожей и почти торчащими наружу острыми костями. Он предпочел бы убить его во тьме, пока старик спит, но тот, казалось, никогда не спал. Вейн вообразил его распростертым на полу, немигающим взглядом открытых глаз уставившимся в потолок.

Они приближались к оживленной улице Байн-аль-Касрейн. Фатима обернулась и подняла руку, явно в знак прощания. Вейна охватило отчаяние.

– Пойдем со мной. Я найду место, где мы сможем пожить.

– Нет. Я же говорила, что разваливаюсь на части. Я быстро теряю силы и цвет лица.

– Мы еще встретимся?

– Нет. Разыщи мою сестру. Тебе бы стоило ее полюбить. Она испытывает вожделение к тебе и не отказывает никому из мужчин.

– Здесь я найду твою сестру?

– Нет, уже нет, но в конце дня ее часто можно найти в Городе Мертвых.– И с этими словами убийца вновь взмахнула рукой и скрылась в толпе.

Вейн вернулся в Дом Сна и в ту ночь вновь настроился увидеть сон о том, как он еще раз оказался в потайной комнате. Зулейка повернулась к нему и спросила, появится ли ее невидимая подруга. Он кивнул, и она отвернулась к стене, напевая, а он начал сосредоточиваться. Постепенно несколько трещин отделились от стены и повисли в воздухе, как завитушки дыма. Потом, тоже постепенно, эти завитушки дыма приняли некую форму, наполнились цветом, и перед ними, бледная и дрожащая, возникла Фатима, лепившая сама себя и сгущавшаяся в воздухе. Они испытали ее загадками. Зулейка забавлялась, поддразнивая духа, но Вейна, очарованного бесстрастным круглым ликом и твердыми ответами Фатимы, манили мысли более серьезные. Зулейка беспрестанно, лихорадочно его ласкала, но он сидел, не замечая этого, не сводя глаз с ее воображаемой подруги.

Приснился ему и сомнамбула у ворот Зувейла. С кинжалом в руке сомнамбула вышел из клетки. Улица ходила ходуном под громадными ногами негра, а свет и тени носились по замкнутому пространству неровными диагоналями. Один раз сомнамбула обернулся, и в свете факелов блеснули расширенные белки его глаз и серебристые разводы пота.

Глава 12

Некоторое представление о городском саде

За что, спрашиваю я себя, мне так не нравится Бэльян? Нет, все-таки это странно! Ушную серу обнаружить у себя под ногтями я предполагал, но земля там откуда? Начну сызнова. За что, спрашиваю я себя, мне так не нравится Бэльян? Материал он для моей истории идеальный – податливый, склонный витать в облаках. Но, думаю, его достоинства в качестве материала для повествования по-человечески должны считаться недостатками. По-моему, он человек бесхарактерный и пассивный. Знай себе лежит и ждет, когда его развлекут или, в качестве альтернативы, неприятно удивят. Поэтому я с величайшим удовольствием расскажу о том, что произошло с ним в дальнейшем. Ложитесь поудобнее на своих кушетках, расслабьтесь и слушайте. Сейчас вы услышите, что произошло с ним потом…

Бэльян рылся на Байн-аль-Касрейн в отбросах базара в поисках гнилых фруктов и овощей – без особого успеха, ибо сновали там и арабские мальчишки, а они, будучи поопытнее, хищными птицами бросались на сгнившие лакомые кусочки. Потом Бэльян почувствовал, как кто-то – женщина – смотрит на него и даже пытается поймать его взгляд. Он поднял голову и увидел молодую женщину с едва прикрытым чадрой лицом, с нежностью взиравшую на него. Веки ее затрепетали; она отвернулась и едва заметным взмахом руки позвала его за собой.