«Синано» – потопление японского секретного суперавианосца., стр. 32

Он вздрогнул от жуткой картины. Озноб прошел по его телу.

«Хватит воспоминаний», – приказал он себе. Он ничего не мог изменить в ходе сражения за Мидуэй. «Хирю» больше нет. Адмирал и кэптен сами выбрали для себя смерть – зачем же осквернять их память этими ужасными воспоминаниями? Но что это были за люди, если могли умереть с такою готовностью, когда жизнь не была еще прожита?

Жизнь слишком драгоценна – как можно так легко с ней расстаться? В мире так много всего, ради чего стоит жить, а жизнь так коротка. Император и империя… Жить, чтобы служить им. Его карьера и предстоящее повышение в звания…

Какой гордостью наполнится его сердце, когда он станет контр-адмиралом! На авианосце слишком много других офицеров в звании кэптен. Но быть командиром «Синано» и получить звание контр-адмирала в столь молодом возрасте – это очень престижно. Какие подвиги совершит «Синано» под его командованием! Его имя войдет в историю военно-морского флота страны. В настоящее время военные действия развивались отнюдь не успешно для Страны восходящего солнца. Этого нельзя отрицать. Янки имели большой перевес в войне на Тихом океане. Но он верил, что положение изменится. Империя имела огромный флот во Внутреннем море, а «Синано» первоклассный авианосец. (133) Это формирование боевых кораблей выйдет из проливов Кии и Бунго и отбросит назад неприятельские силы. Япония одержит победу и восстановит свое превосходство в бассейне Тихого океана.

Кэптен Абэ не хотел думать о смерти: еще так много надо было завершить. Ведь каждому из нас отведено только определенное количество лет.

Но как успеть все сделать? Он был слишком практичен, чтобы не сознаться, что и он смертен. Иначе зачем бы он выполнил нечто вроде ритуала во время последнего своего посещения семьи?

Он взял на несколько дней отпуск, когда «Синано» в течение трех недель находился на ремонте после аварии 5 октября. Он приехал в свой домик в Камахуре, в пригороде Токио, чтобы, быть может, в последний раз в этой войне порадоваться встрече со своей женой Фуми и тринадцатилетним сыном Тосикико.

Госпожа Абэ вела хозяйство аккуратно и скромно, соответственно званию и зарплате своего мужа. Войдя в дом, кэптен Абэ тотчас снял военную форму и носил уже только традиционное кимоно и гэта [27]. Гостей не приглашали. Он предпочел провести несколько дней только с Фуми и Тосикико, искусно напоминая им время от времени об их долге, верности делу, которому он служил. Несколько раз кэптен Абэ уединялся в своем кабинете и просматривал старые бумаги и документы, запечатлевшие многолетнюю историю его семьи и события его собственной жизни. Время от времени он выходил в маленький сад, где рвал и сжигал бумаги, не предназначенные для глаз посторонних. Остальное время он проводил либо с женой, либо с сыном. Ему надо было много сказать им до своего возвращения на службу. В часы досуга он листал тома любимых авторов, особенно поэтов, и размышлял над смыслом их слов. Его внимание постоянно привлекало траурно-печальное стихотворение молодого поэта Минору Йосиоки, который, как он знал, служил в рядах императорской армии в Маньчжурии. Поэма Йосиоки, рассказывающая о человеке, который утонул, была близка его собственным мыслям. Как много раз задумывался он о том, погибнет ли в море! Познает ли он, однако, то умиротворение, которое познал тонущий герой Йосиоки? В поэме был легкий налет мрачной (135) пикантности, но сердцем он чувствовал, что она была призвана вызывать чувство ужаса. По крайней мере так она действовала на него…

Капитан Абэ возвратился на военно-морскую судоверфь Йокосука в конце месяца. Жена и сын хотели проводить его на вокзал, но до его настоянию они простились дома. Накануне выхода в море он отправил в Камахуру посылку. Он сообщал Фуми, что посылает ей одежду и некоторые личные вещи, которые ему не нужны.

Фуми припрятала вещи до его возвращения.

Энсин Ясуда, находясь на боевом посту, хорошо видел, что «Синано» угрожает серьезная опасность. Они все это видели. И командир. Он-то знал это лучше их всех.

Личному составу постоянно напоминали о полной боевой готовности. Это означало, что опасность таится везде. Какое несчастье, думал энсин Ясуда, что кэптен Коно, командир электромеханической боевой части, из-за перегретого подшипника вынужден был отдать приказ о снижении скорости авианосца! «Синано» теперь шел со скоростью всего 18 узлов, что было меньше, чем максимальная скорость американских подводных лодок, от которых они уклонились всего несколько часов назад… (135)

8. Проблеск надежды

Прошло уже более двух часов нового дня, а подводная лодка «Арчер-Фиш» преследовала по пятам неприятельскую авианосную группу кораблей. Но, если быть точным, это нельзя было назвать преследованием: ведь цель не шла впереди нас, а мы не находились позади ее. Правильнее было сказать, что мы все еще шли параллельно западному курсу, находясь примерно в восьми милях к югу и надеясь, что нас не обнаружат во второй раз. Мы пыталась держаться по пеленгу на цель примерно 30 градусов, что было диаметрально противоположно юго-западному курсу 210 градусов; мы надеялись, что японский корабль снова повернет на этот курс. Начиная с полуночи нам потребовалось два часа, чтобы увеличить пеленг на цель с 8 до 30 градусов. Я все более беспокоился об убегающем времени, когда наступило 2.00 ночи и еще сильнее потом, когда стрелки корабельных часов приблизились к 2.30. Луна начинала садиться. По мере наступления рассвета видимость будет улучшаться и вскоре враг заметит нас в надводном положении слева от себя. (136)

Время шло, и я сомневался в том, что неприятельская группа кораблей повернет к югу, по направлению к нам, и возьмет курс на Филиппины. Я снова спустился в боевую рубку, чтобы оценить нашу прокладку курса на карте и данные на торпедном автомате стрельбы. Они снова подтвердили, что скорость авианосца составляла 18 узлов, то есть была точно такой, как у нашей лодки, которая сбавила несколько оборотов. Я не знал, как это объяснить. Возможно, что-то случилось с его двигателями, а может быть, наши двигатели превзошли себя и стали делать на несколько оборотов в минуту больше. Как бы там ни было, я был благодарен лейтенанту Казинсу, а также всей команде машинного отделения за их работу. Кто знает, что за чудо им удалось совершить?

Несмотря на то, что мы были немного впереди, мы все еще не могли, оставаясь незамеченными, обогнать авианосец, в такой мере, чтобы атаковать его с носовых курсовых углов. Если бы мы направились теперь к нему в надводном положении, нас скоро бы заметили и расстреляли из орудий в упор. Если бы мы пошли на погружение, то авианосец и корабли охранения вскоре оставили бы нас далеко позади. Нам оставалось только ждать и надеяться, что японские корабли повернут в нашу сторону.

Я был на мостике, когда фармацевт Билл Хьюз через открытый люк попросил разрешения подняться наверх. Вахтенный офицер посмотрел на меня вопросительно, и я кивнул. Хьюз поднялся на мостик. Его взор был устремлен не столько на меня, сколько на горизонт. Вполголоса он спросил меня, не хочу ли я таблетку ноу-доуз [28], которая поможет мне бодрствовать.

– Мне кажется, нам и так хватает волнений, чтобы не уснуть, доктор, – ответил я ему. – Впрочем, думаю, можно принять одну, если вы полагаете, что она обострит мое восприятие и не даст побочных явлений.