Подмена, стр. 29

Чертыхаясь, Гарновский вышел из-за печки. Быстро засунул рацию в специальный мешок, упаковал в рюкзак. Вспомнил про электрическую батарейку, найденную Петькой под крыльцом. Обругал Метелкина: «Нашёл, где прятать, старый пёс. А эти себе на уме». И нехорошая мысль пришла ему в голову. Случай редкий и благоприятный. Успокаиваясь, Гарновский вдруг вспомнил инструкцию. «Убирать людей только в случае прямой опасности раскрытия или угрозы жизни». Не шевелясь, резидент сидел на скамейке, опустив голову на колени. Длинные руки касались пола. Думал. Сопоставлял. И пришёл к выводу — прямой опасности нет. А пропажу картонной папки с документами следователи, если узнают об этом, припишут Рыжему. Его зацепили крепко. И всех собак теперь будут вешать на него. Метелкин исчез. Остальные вне подозрений. А ребята нужны, ещё очень нужны и понадобятся совсем теперь уж скоро.

…На другой день, не дождавшись рассвета, Георгий Николаевич завьючил Житуху и ушёл в маршрут. Он рассчитал, что ровно через сутки, выполнив намеченную работу, выйдет к Удаянскому ущелью, где его должны ждать в Бурмейстерском зимовье Петька и Таня.

Прошло несколько дней. Оперативный узел связи геологоуправления ночью принял радиограмму.

ГЛАВА 12

Монотонно покачивается медный маятник часов ходиков. Прислушиваясь к тишине, Иван Иванович мысленно торопит стрелки. Скорей бы рассвет. У хребта в чьём-то дворе протяжно воет собака. В помещении тепло. На широких нарах прямо в одежде спит поисковая группа: радист Тимка Булахов и эвенк Додоев.

Тимка прибыл сюда недавно. Он закончил весной курсы радистов и работал в гидрогеологической партии на Амуре. От начальника экспедиции Сидорова, прилетевшего туда, он случайно узнал о своих друзьях Петьке и Тане. Два дня понадобилось Тимке, чтобы уговорить Анатолия Васильевича перевести его в геологопартию Гарновского. Прибыл, ждал, когда вернутся из маршрута Таня и Петька. И вдруг сообщили о несчастье. Тимка с Додоевым записались в первую спасательную группу. Им приказано было спать, потому что, как только прибудет вертолёт, их сразу забросят в район горного Удаяна. Снаряжение лежит у порога. В отдельном рюкзаке — тщательно упакованная портативная рация.

Иван Иванович потуже подпоясал шубу, нахлобучил волчью шапку и вышел на крыльцо. Посёлок Шалаганово спал. Только в конце улицы светились окна больницы. Больных там нет, но врачи наготове, ждут потерявшихся. Парторг спустился к реке. Здесь, при свете костров, геологи очищали поляну от снега, готовили посадочную площадку для вертолёта.

— Ну, что эфир? — спросил Бурмаков.

— Пока ничего. Будем ждать рассвета. Военные не должны подвести.

Иван Иванович, утопая в снегу, стал разбирать изгородь. Чувствовал, как покалывает сердце… Сухие жерди волоком подтащил к костру, отдышался и пошёл в штаб. Когда обходил склад, увидел: широкая угловатая тень прыгала по голубым сугробам. «Кажется, сторожиха магазина».

Женщина подбежала и задыхаясь выпалила:

— Человек ваш нашёлся, Гарновский. Он в больнице. Идёмте.

— А дети?

— Только он один.

Шаркая по твёрдому снегу подшитыми валенками, парторг поспешил за сторожихой. Сведёнными от мороза губами, женщина рассказывала:

— У Метелкиных в бане он обнаружился. Ещё вечером туда заполз. А собака моя стала выть, ну все равно, как по усопшему. Затрясло меня, думаю, что за напасть такая? Побежала к Николаю Козыреву. Он, вишь ли, в моей бане последним мылся. Так и так, докладываю, в бане объявилась нечистая сила. Он прямо раздемшись и побег. Подкрались мы к бане, а оттуда храпение слышится. Я за дерево спряталась, а Козырев рывком дверь открыл и зашёл. Потом меня позвал. И повели мы вашего Гарновского в больницу.

— Он ранен? Обморожен?

— Что ты, милай, он, как яичко пасхальное, целенький. Нам ничего не сказал, парторга, говорит, зовите.

Гарновский лежал в приёмной главного врача на деревянном топчане. Иван Иванович видел через стеклянную дверь, что Гарновский капризничает и отталкивает руку медсёстры со шприцем. Услышал шарканье ног, оглянулся, вскочил. Но устоять сил у Гарновского не хватило. Рухнул на кушетку. По худым, почерневшим от мороза щекам потекли слезы.

— Что случилось? Где Таня и Петька?

Гарновский всхлипнул:

— Не знаю. Я болел. Они мне не подчинились и вышли на Удаян. За ночь я немного оклемался и поехал на лошади, но догнать не мог. На левом склоне Удаяна, у россыпей, видел их следы и остатки костра. Но меня самого ночью окружили волки. Отстреливался. Лошадь переломила передние ноги. Я побежал. Они кинулись на Житуху. В темноте я сбился с курса, потерял рюкзак. На рассвете вышел к реке. Опять видел волков. Сидел на уступе скалы. Отбивался камнями, обессилил. Двое суток полз сюда по льду… — Голубые глаза лихорадочно заблестели: — Спасать детишек надо. Вызывайте вертолёт. — От нервного перенапряжения Гарновского трясло.

— Я им приказывал не ходить…

— Знаем, на базе видели вашу записку.

Гарновский вытер глаза грязным кулаком.

— Вы были в Медвежьем зимовье?

— Группа Колесникова и сейчас там. По рации передали. А сюда из города военные обещали прислать вертолёт.

— Я тоже полечу. Я понимаете, я тут виноват! — Георгий Николаевич откачнулся назад и вдруг стал мелко биться о стенку головой, и заговорил странным шёпотом: — Я поеду… я… я… я… — Глаза у него закатились.

— Нельзя его пока тревожить, — сказал врач, — он в шоковом состоянии.

Но Георгий Николаевич открыл глаза и твёрдым голосом произнёс:

— С вертолёта просмотрите русло Серебрянки, могут выйти туда, я им говорил, что там два зимовья Бурмейстера.

— Посмотрим, — ответил парторг и вышел на улицу.

Светало. Луна заметно побледнела. Расплылись контуры гор. Деревья теперь не бросали на снег чёткой тени, а казались застывшими клубами морозного тумана. Иван Иванович вдруг увидел, что там, за рекой, из-за серых нагромождений гор вынырнула ещё одна луна. Медно-блестящая. Он остановился. И услышал звенящий от мороза свист пропеллера. Глухо донёсся рокот мощного мотора.

Лётчик, вероятно, заметил костры на снегу и разверзнул вертолёт. Круглый луч прожектора скользнул по посёлку. От реки полетели в тёмное небо сигнальные ракеты. Две зелёных и одна красная. «Луна» погасла. Голубым цветом засияла кабина. Вертолёт садился. Гул двигателя разбудил таёжный посёлок. Залаяли собаки. В домиках у реки засветились оконца.

Иван Иванович подошёл к вертолёту, когда винт делал последние обороты. Морозные струи ветра ударили в лицо. От сигнальных костров остались только чёрные пятна. Через огород по глубокому снегу бежали к вертолёту Додоев и Тимка Булахов. Щёлкнул замок. С неприятным стеклянным звоном открылась дверца. Сидоров выпрыгнул в снег и, не поздоровавшись, спросил:

— Что нового?

Иван Иванович доложил о Гарновском, о его путаном рассказе. Додоев всплеснул руками.