Боги слепнут, стр. 75

Наконец все было готово.

Курций явился к судье, и положил перед ним пухлую папку с обвинительным заключением. Курций и сам не ожидал, что доживет до этой минуты. Однако дожил.

– Мне удалось раскрыть одно очень старое дело об изнасиловании, – заявил Курций небрежно.

И старик Марк Виттелий бледными восковыми пальцами открыл папку, как ворота Двуликого Януса, и прочел первые две страницы. А когда прочел, лицо старика сделалось уже не бледным, а зеленым, как недозрелый виноград.

– И ты можешь это доказать? – почему-то шепотом спросил судья.

– Разумеется.

– И у тебя есть свидетель?

– Есть.

– Он придет в суд?

– Придет.

– И улики?

– И улики.

– Может быть, забудем?… – Марк Виттелий подтолкнул папку к Курцию. – Я не видел, ты – не приносил.

– Нет – я принес. – Курций толкнул папку обратно.

– Зачем? – выдохнул Виттелий. Глаза его совершенно остекленели от страха.

– Ради Рима.

– Рим, – прошептал Виттелий, будто пытался вспомнить, что означает это слово. – Ну, хорошо, я пошлю ему повестку.

Слишком легко уступил. Курций ожидал более серьезного сопротивления.

– У меня есть все копии документов, – сказал на всякий случай.

– Не сомневаюсь, юноша.

Курций, возвращаясь назад в дом Фабии, постоянно оглядывался, переходил с одной стороны улицы и возвращался назад, петлял, заглядывал в магазинчики и таверны. Его скрутили возле цветочного магазина. Сунули в лицо постановление об аресте, на котором еще не высохли чернила. Его обвиняли в оскорблении Величия императора.

– При чем здесь император? Разве в папке было хоть слово об императоре?

Ему не ответили, защелкнули на запястьях наручники и швырнули в черную машину с решетками на окнах.

Весь запас бесценным минут вышел. Для Курция время остановилось.

Первым встревожился черный цветок. Прилепившись лепестками к водосточной трубе, он наблюдал за улицей и быстро приметил странную личность, что пытаясь слиться со стеной соседнего дома, наблюдала за убежищем Проба и его подопечного.

Мазутной струйкой цветок стек по желобу в камнях и скользнул под дверь. Стрелой, черной пулей метнулся к бывшему центуриону, вскарабкался по ноге и вцепился лепестками, как зубами, в запястье.

– …п…сн…сть, – выдохнул цветок.

– Опасность? – нахмурился Марк.

Подошел к окну. Незаметно выглянул. Один наблюдатель, второй. Значит, выход перекрыли.

– К…р…ш, – подсказал цветок.

Да, по крыше Проб убежит. А Котта? Сможет ли исчезнуть он? Старику не убежать по крыше.

– Кл…к…, – подсказал цветок.

Проб толкнул дверь в спальню. Котта вскочил.

– Нас выследили? – спросил он, как будто и без страха, и даже с облегчением.

– Ты спустишься через люк в клоаку, – сказал Марк. – А я удеру по крышам, отвлеку мерзавцев. – Он мог называть их мерзавцами. Он знал, что такое служить закону. А они – нет.

– Где встретимся? – спросил Котта таким тоном, будто хотела сказать: «Нам лучше не встречаться».

– В Пренесте, – ответил Проб. – Или нигде. – И «никогда» – хотелось добавить ему.

Он вывел Котту в перистиль. Снял крышку люка. Когда Рим спешно отстривался после пожара, что учинили галлы, дома строили как попало, порой на месте прежних улиц. И так вышло, что часть клоаки оказалась под жилыми домами. И это как раз был такой дом.

Котта спустился вниз и Марк собственноручно закрыл за ним люк. Помедлил немного.

– Ну что, пошли? – сказал своему преданному спутнику. Тот уже сидел на плече у бывшего центуриона.

Пробу удалось миновать лишь два квартала. Перескакивая через улицу с крыши на крышу, он сорвался. Повис. Вернее не сам повис, а черный его помощник, чудесно изловчившись, ухватился выросшим до двух метров лоскутом за край черепичной крыши, а вторым отростком удержал Проба за край туники. Тот пытался нащупать под ногой опору. Пытался дотянуться до какого-нибудь карниза. И не мог. Черный цветок растягивался. Он был уже не цветком вовсе, а черной веревкой. Проб медленно опускался вниз. Земля была уже близко. Десять футов, восемь… Проб прыгнул. Удивительный его спутник рванулся наверх. Прыгая, Проб потерял равновесие, упал на колени. И тут из-за поворота выскочил исполнитель. Проб схватился за пистолет. Не успел… Исполнитель выстрелил первым. Пуля ударила Проба в плечо, и бывший центурион покатился по мостовой. Проб все же вытащил пистолет, попытался прицелиться. Вторая пуля ударила его в грудь. Именно ударила, и… отскочила. Потому что к груди его, упав сверху, прижался черный цветок. От удара Проба опрокинуло на спину. Это падение обмануло исполнителя. Тот решил, что «завалил» беглеца. Беспечно, не скрываясь, приблизился. Проб выстрелил в него почти в упор. Вскочил, кинулся бежать. Ровно не получалось. Почему-то бросало все время в бок. Ноги плохо слушались.

Скорее, за углом стоянка. Любое авто твое…

Он был уже у перекрестка, когда исполнители принялись стрелять. Две пули угодили Пробу в спину. Одна пробила легкое, вторая – сердце. Черный его защитник переползал с груди на спину и был уже на плече. Но не успел прикрыть. Не успел. Проб рухнул на мостовую. Двое исполнителей в этот раз приближались медленно, опасаясь подвоха. Но Проб не двигался. Только на черной его одежде почудилось исполнителям странное шевеленье.

Один из убийц держался сзади. Второй осторожно склонился над убитым. И тут кусок черной туники подпрыгнул в воздух и вцепился в лицо исполнителю. Тот завизжал и завертелся на месте волчком. Второй ничего не понял, подскочил к убитому, пнул носком башмака, перевернул. Открытые глаза Проба мертво глянули в лицо. Исполнитель резко крутанулся, сжимая пистолет двумя руками. Его напарник сидел на мостовой, хрипя и от боли. Лицо залито кровью. И вместо глаз – черные провалы.

– Где он? – хрипел раненый. – Где он? Поймай его. – И шарил руками в пустоте.

Напарник затравленно оглянулся. Но подле никого не было. Переулок пуст. Лишь возле водостока мелькнула черная тень. Крыса? Кошка? Гений? Исполнитель выстрелил на всякий случай. Но промахнулся. Пятно исчезло.

ЭПИЛОГ

Бенит радостно потирал руки. Процесс закончен. И теперь Курций заплатит за все. Прохвост Курций, старый волк, лиса, проходимец. Он чуть не раскопал всю эту прошлую дрянь с Марцией. Не опереди его Бенит на шаг, и теперь бы неведомо что было. Кажется, в первый раз в жизни Бенит испугался, когда судья Марк Виттелий позвонил ему и сказал:

– У него есть свидетель.

Вот когда страх пополз по позвоночнику липким червяком. Бениту захотелось закричать, и он засунул в рот край туники, чтобы не завыть по-волчьи. Но он сладил с собой. Сладил и позвал Макрина.

Через полчаса Курций был арестован.

Курций думал, что достаточно ему вынести пытки и промолчать, и он выиграет дело. Главное – не выдать свидетеля. Глупец! Свидетеля нашли. И создали десяток других фантомов, которые друг за другом под присягой подтверждали, что Курций поносил последними словами юного императора. Напрасно Курций клялся, что все это ложь. Каждое его слово обвинитель выворачивал наизнанку или просто не давал подсудимому слова. В три дня процесс был завершен. И Курция приговорили к арене.

И вот сегодня Курция казнят. Его растерзают в Колизее львы. Бенит лично явится посмотреть. Он не жесток. Но на смерть Курция он с удовольствием поглядит.