Автомобильный триптих, стр. 4

Недавно случилось вот что... Попал я в кино на дневной сеанс. Неподалеку вижу твердый профиль Марьи Алексеевны. Рядом с ней дети, ее ученики. Вместо того чтобы отдыхать в воскресный день, ведет в кино учеников. Вероятно, в награду за успехи в учебе. Трудно не испытывать к этой женщине уважения, смешанного с удивлением... Перед фильмом показывали хронику: Волжский автомобильный завод. Чудесно! Как все продумано, какая слаженность в движениях рабочих, сколько молодых лиц, какая техника! Идут с конвейера "Жигули". Блестящие, стройные, элегантные, шли машины одна за другой, глаз не оторвешь, я люблю автомобили, я очень люблю автомобили, не любя разве бы я вынес все то, что выпало на мою долю в эти двадцать лет? Невольно, глядя на экран, я стал аплодировать, вокруг меня, повинуясь этому же чувству восхищения, тоже аплодировали, и дети хлопали в ладоши, и Марья Алексеевна... А машины шли. Сколько их выпускают в день? Триста? Или больше? В одной только Москве через десять лет будет пятьсот тысяч индивидуальных машин. Полмиллиона!

В институте, куда я бегал хлопотать о гараже, мне сказали: в интересах города надо обеспечить машины гаражами на 70 процентов. Цифра, впрочем, прикидочная. Научного расчета еще не делали. Проблемой машино-мест всерьез еще не занимались. Какие гаражи выгоднее городу – подземные или многоэтажные, под домами или рядом с ними, на малое число машин или на большое, – тоже не известно. Не подсчитали. Известно одно: ориентироваться надо именно на гаражи, ибо открытые стоянки требуют затраты земли, которая должна идти на более важные нужды. Но городскому управлению капитального строительства известно другое: ориентироваться пока надо именно на открытые стоянки, ибо гаражи требуют затрат рабочей силы и техники, которые должны идти на более важные нужды. Одному учреждению, значит, кажется: гаражи. Другому кажется: стоянки. Расхождение во взглядах? Ничего подобного: единомыслие. Оба учреждения единодушно смотрят на проблему гаражей и стоянок как на проблему глубоко несерьезную. Поэтому-то проблемой никто не занимался, научно не подсчитал, что городу выгоднее сегодня – гаражи, или стоянки, или то и другое вместе, а если да – в каком сочетании. И что будет выгодно завтра, тоже еще не подсчитали. А раз не подсчитали – прикидывают на глазок. И в этом случае одному кажется одно, другому – другое, а спроси третьего – ему что-нибудь третье покажется... Недосуг заниматься серьезными научными подсчетами, касающимися таких несерьезных вопросов, как вопросы автомобильные. Есть дела более срочные, более важные. И правильно: есть! Что тут возразишь? Все понятно.

Но тогда... Но тогда непонятно: куда девать автомобили, которые на экране на моих глазах все шли, все шли с конвейера? На что они обречены? Что ждет их будущих владельцев? Сегодня их десятки тысяч. Завтра – сотни тысяч. Боже мой, но ведь это очень серьезно! Я перестал аплодировать. Мне захотелось крикнуть: "Куда вы их? Остановитесь! Пусть сначала договорятся, пусть подсчитают, пусть выяснят, отнесутся, наконец, всерьез ко всем автомобильным проблемам! А до тех пор – остановите конвейер!"

Дали свет. Марья Алексеевна что-то говорила детям. Донеслись слова: "...чувство законной гордости". Это она про завод. Очень верно. Испытываешь гордость. Впрочем... Ведь автомобили! От них окись углерода и продукты неполного сгорания бензина. Интересно, как это вяжется в голове Марьи Алексеевны?

Недавно я выяснил, как это вяжется... Я с ней побеседовал. Кротко попросил прощения за то, что врал насчет детского садика. Добавил, что мы, автомобилисты, вынуждены иной раз прибегать ко лжи и не всегда поступать в соответствии с требованиями морали... "Как нам иначе прожить, дорогая Марья Алексеевна?" Она ответила именно так, как я предполагал: "А не покупайте автомобиль!" – "А завод? – сказал я. – А Волжский автомобильный? Который внушает чувство законной гордости?" Она холодно: "При чем тут завод?" – "Как при чем? Куда ему девать его продукцию, если ее покупать не станут?" Марья Алексеевна воскликнула: "Прекратите демагогию!" – и удалилась, не пожелав продолжать беседы.

Я понял. Она не улавливает связи между производителем и потребителем. Такое иногда случается. И для нее автомобили, мерцающие на экране, – это одно, а наши серенькие, синенькие, белые и прочих цветов "Жигули", стоящие во дворе, – совсем другое. Те надо приветствовать. С этими – бороться. Покажи Марье Алексеевне стройку гаража на экране – она будет аплодировать. А покажи в жизни... Кстати. Вчера я видел, как она совещалась о чем-то с дядей Сережей. Не за горами, видимо, новое письмо, протестующее или против гаража, или против "нахождения машин во дворе"...

Но я почему-то убежден, что близится время, когда гаражи и стоянки начнут широко строить, независимо от того, что будет говорить достойнейшая Марья Алексеевна.

1973

3. Как я продавала автомобиль

О честности, о скромности, о правде много пишет сегодня наша печать. И призывает всем миром сражаться против взяточников, жуликов, хапуг и спекулянтов.

Читатели, живущие на трудовые доходы, этими статьями взволнованы: в редакции идут сотни писем. Дружно осуждается циничная поговорка: от трудов праведных не наживешь палат каменных. Читатели утверждают, что в основе нашей жизни – честность, трудолюбие, совестливость, этого хапугам не одолеть, однако отдельные жулики это одолевают и в палатах живут, будто законы не для них писаны. И надо с этим бороться!

Стремление к честности, желание бороться – прекрасны. Но, выходя на борьбу, готовясь кинуть камень в нарушителей закона, сначала следует себя спросить: сам-то ты не без греха ли?

– Краденый, – ответил Корней Иванович Чуковский на мой вопрос, откуда у него этот прекрасный большой конверт. – Всех друзей, работающих в издательствах и редакциях, прошу воровать для меня конверты. Они мне нужны разных размеров, а на почте и в магазинах таких не найдешь.

"Литературная газета" премировала меня кнопочным телефоном. Я была в восторге: аппарат особенный, сам дозванивается! Прелесть какая! Завтра же вызову мастера. Звоню. "А что у вас с телефоном?" – "Ничего. Просто хочу поставить кнопочный (счастливым голосом) – мне его подарили, и я..." Сухо обрывают: "Кнопочных не ставим!" Трубка мертвеет. Снова звонить? Лучше съезжу. Там трубку в ухо не положат. Еду. Молодая женщина с непреклонным лицом: "Кнопочных не ставим!" – "Почему? Он же наш, советский!" – "Не серийное производство!" – "Но есть же какой-то выход?" – "Попробуйте написать заявление на имя главного инженера". Я было начала: "Главному инже..." И – бросила. К чему это прошение, это унижение, да еще с сомнительным результатом? К черту! Поехала домой. По дороге вспомнила: а ведь у меня есть друзья с кнопочным телефоном! Значит, как-то его ставили? Звоню друзьям. Дают совет: "Надо под любым предлогом заполучить мастера. Придется вам что-нибудь наврать. А про кнопочный – ни звука!" Я дозвонилась, что-то наврала, мастер явился. "Они мне сказали, что кнопочных не ставят!" – "А ну их!" – отозвался мастер и кнопочный поставил. Операция длилась 20 минут и обошлась мне около пяти рублей, три – лично мастеру. Ах, что я говорю, ведь это не положено! Но и кнопочные включать не положено! Их выпускают, они продаются, а включать – не положено. Кто запретил? Почему? Неизвестно! Да, много у нас подобных маленьких тайн...

Другой случай. У моей знакомой неприятности с ручкой входной двери. Приходится ее как-то там проволокой обматывать, проволока царапает руки входящих и выходящих. И так – годами. Потому что таких ручек нигде нет. Заменить на другую – нельзя. К данной двери никакая не подходит. Выход: менять дверь. Такой совет дают специалисты: плотники и столяры. Эту, значит, снимем с петель и унесем (куда?), а вы купите новую. Где? И продают ли вообще двери? Моя знакомая мирится с проволокой. Надеется, а вдруг ручку достанут или, говоря между нами, украдут. Если это произойдет, моя знакомая будет счастлива. И кто решится ее осудить?