Профилактика, стр. 54

— А откуда тогда у вас кровь? — спросил я, когда девушка закончила говорить.

— Где?

Пришлось мазнуть ее по щеке и показать окрасившуюся красным цветом ладонь.

— Не знаю, — покачала она головой. — Может быть, меня уже потом задело? Там ведь осколки стекла падали градом...

Ну и бог с ней, подумал я. В конце концов, меня не касается, как и почему она уцелела.

И переключился на взрыв.

Нет, она ума не могла приложить, что могло рвануть в ее вагоне. Никаких подозрительных вещей в багаже пассажиров она не видела, и люди все были приличные, не какие-нибудь террористы. Да и вагон был плацкартный, там же не скроешь ничего от соседей...

— Может быть, газовые баллоны? — предположил я.

Нет, никакими баллонами вагон не был оборудован. Если только тот котел, который служит для нагрева воды — помните, он похож на самовар и стоит в самом начале вагона, рядом с купе проводников? Но вряд ли он бы рванул с такой силой, чтобы превратить вагон в груду обломков...

— Ладно, — бодренько сказал я. — Специалисты разберутся...

И повел свою подопечную дальше.

По возвращении я увидел вместо пылающего остова взорванного вагона только большую свалку дымящихся обломков, среди которых бродили наши ребята, что-то собирая в черные мешки. Как пояснил подвернувшийся мне Полышев, надо было собрать материал для взрывотехнической и пожарной экспертизы.

— Много погибших? — поинтересовался я.

Виктор покрутил головой и почему-то замешкался с ответом.

Потом придвинулся ко мне вплотную и шепнул на ухо:

— Ты не поверишь, Алька, и мы сначала своим глазам не поверили!.. Но это факт: из тех, кто ехал в этом вагоне, выжили все до единого! Без ран и травм, правда, не обошлось, и есть очень тяжелые — их уже отправили в больницы до нас... А трупов — ноль!..

— Серьезно? — растерянно пробормотал я. — Что, вагон был специально предназначен для тех, кто родился в рубашке?

— Выходит, так, — развел руками Полышев.

— А где Старшина?

— Да вон он, — ткнул рукой куда-то вверх Полышев. — С очередным папарацци разбирается...

На насыпи, на фоне изогнутых металлическими макаронинами рельсов, стоял Борис с каким-то типом в белом медицинском халате и что-то сердито говорил ему, размахивая руками.

Я взобрался наверх по скользкому откосу, чуть не споткнувшись о большие черные мешки, аккуратно выложенные в ряд.

— ...и вообще, молодой человек, — услышал я слова Старшины, когда подошел поближе. — Разве вам не известен закон, запрещающий проводить съемку аварийно-спасательных работ? Или вас это не касается? Что — неймется пощекотать нервы публики видом свеженьких трупов?!

В руках у собеседника Старшины была портативная видеокамера.

— Я знаю закон, — возразил спокойно он. — Кстати, в свое время его приняли идиоты, не понимающие элементарных вещей. Людям нужно знать правду о происшествиях, понимаете? Лишая их этого права, вы тем самым наступаете на горло свободе и демократии! И потом — где вы тут видите трупы? Я тут нахожусь с самого начала, но ни одного трупа еще не видел!..

— Я не желаю больше с вами дискутировать! — рявкнул Старшина, и таким разъяренным я его еще не видел. — Или вы сейчас уберетесь отсюда по-хорошему, или я сообщу в штаб, и вас арестуют! Понятно вам? Или вы хотите, чтобы ваша камера — а она, похоже, стоит не дешево — случайно выпала у вас из рук и разбилась вдребезги?

Человек в белом халате пожал плечами, но камеру на всякий случай спрятал за спину.

— Ладно, — сказал он с явным сожалением. — Я уйду. Но позвольте вас спросить напоследок: почему это вашим операторам можно снимать, а официальным представителям СМИ — нельзя? Для чего понадобилось такое деление на своих и чужих?

— Да пошел ты!.. — бросил Старшина. — Чтоб я ноги твоей больше здесь не видел!

Человек в халате молча повернулся и скрылся во тьме.

— Кто это? — спросил я.

Старшина сплюнул себе под ноги.

— Очередной любитель сенсаций, мать его! — пробурчал он. — И откуда только такие умники берутся? Ведь сказано четко в законе: нельзя снимать, нельзя показывать!.. А они все лезут и лезут со своими камерами и фотоаппаратами. Как видишь, даже маскируются, чтобы их не засекли!.. И думаешь, их действительно заботят проблемы свободы и демократии? Ни фига!.. Все, что им нужно, это состряпать очередной жареный материал, и чтобы побольше кровищи, и чтобы трупы крупным планом — нате вам смотрите и трепещите, жалкие обыватели!.. «Репортаж с места катастрофы!»... «Самые горячие кадры — только у нас!»... А хоть кто-нибудь из них подумал о том, как родственники и знакомые погибших будут смотреть эти самые «сенсационные кадры»? И что у людей от такого зрелища может случиться инфаркт?! Не-ет, журналюги это, а не журналисты, Алька, и подпускать их к нам на расстояние выстрела нельзя!..

— Слушай, Борис, — сказал я (несмотря на его должность, в отряде все были со Старшиной на «ты»). — А что, действительно ни одного трупа на этот раз нет?

Он подергал бородку, внимательно разглядывая меня.

— Пока еще рано подводить итоги, Алька. Вот подожди, все уляжется, и тогда штаб выдаст сводку. Но я думаю, погибшие обязательно будут. В такой мясорубке их просто не может не быть. Не у нас — так у других отрядов. Но если все-таки дело ограничится только ранеными — это же будет здорово, правда?

— Да, конечно, — согласился я.

Глава 2

Вообще-то, я не очень люблю смотреть телевизор. Видимо, отвращение к этому ящику с экраном навсегда засело во мне из-за нежелания вспоминать то время, когда единственным моим занятием было смотреть все подряд, с утра до глубокой ночи.

Впрочем, теперь я все чаще спрашивал себя: а было ли все то, что я помню, на самом деле? Неужели я мог быть такой сволочью и опустившейся личностью, каким вспоминал себя накануне Круговерти? И это путешествие по вариантам своей судьбы — разве оно мне не приснилось?

С каждым днем работы в Профилактике прежнее прошлое все больше становилось призрачным и словно бы несуществующим. Будто я прочитал все это в какой-то фантастической повести.

Профилактика отнимала у меня слишком много времени, а то можно было бы попытаться предпринять проверку кое-каких фактов, которые были мне известны из своего будущего в Круговерти. Например, позвонить в Торгово-промышленную палату и спросить, работает ли там некий Митрофан Евгеньевич. Или съездить в ту страховую инспекцию, где работала в одном из вариантов Люда. Она мне до сих пор снилась, но я знал, что для меня она уже недоступна.

Однако я не делал ничего, смутно подозревая, что никаких результатов мои поиски не дадут. А поэтому единственное, что мне оставалось, — махнуть рукой и жить сегодняшним днем, а не вчерашним. И уж тем более — не виртуальным.

И ни в коем случае не уподобляться той девчонке-проводнице, поверившей в чудо. Чудеса в мире, может быть, и случаются, но все они сводятся к одному-единственному объяснению: счастливый случай. Та самая ничтожная доля вероятности, которая отводится для нарушения любых законов мироздания.

Тем не менее, на следующий день после ночного аврала, вернувшись домой, я завалился на диван и, вместо того чтобы забыться заслуженным сном, включил телевизор.

Как раз вовремя, чтобы увидеть сообщение в программе новостей о «нашем» поезде.

Скорбно поджав губы, прелестная дикторша вещала:

— ...всего в поезде находились двести семьдесят восемь пассажиров и сорок человек поездной бригады. Пока нет сведений о том, что же могло стать причиной, побудившей машиниста грузового состава нарушить правила железнодорожного движения. К сожалению, тело его до сих пор не было найдено на месте катастрофы, и, скорее всего, он погиб. Точное число пострадавших еще не известно, но уже сейчас можно сказать, что многие из пассажиров сошедшего с рельсов поезда получили тяжелые травмы. Все они доставлены в медицинские учреждения, и на данный момент у врачей нет опасений за жизнь кого бы то ни было из них. Эта трагедия вновь показала, что аварийно-спасательные службы действовали уверенно, слаженно и эффективно, хотя работать им пришлось в условиях исключительной сложности.