Злые стволы, стр. 12

— Когда как.

— Знать, по бабам бегаешь? Или водку пьешь?

— По бабам. У которых водка, — отшучивался прапорщик.

— Слышь, Софья, вы бы приглядели за мужиком, пока совсем не иссох, — говорили родственники женам. — Или женили его побыстрей.

— А что, он мужик справный…

Но прапорщик от пригляда отказывался, ссылаясь на то, что за время службы привык обслуживать себя сам.

Прапорщик отказывался от пригляда, не зная того, что пригляд все же осуществлялся. Не деревенскими. Личным составом местного отделения ГРУ.

— Объект с… по… находился в сарае.

С… по… ходил в сельский магазин за продуктами.

С… по… был в доме.

С… по… возился на огородных грядках…

— В три часа ночи?

— С трех до трех двадцати трех.

— Что он делал?

— Высыпал что-то из мешков.

— Что?

— Наверное, удобрения.

— В три часа ночи?!

— Может, у него днем времени не хватило?

— А вчера? Сыпал?

— Вчера мы не видели. Мы осуществляем выборочное наблюдение.

— Вот что, проберитесь на огород и посмотрите, что он там сыплет. Какие такие удобрения? Ясно?

— Так точно!

И ночью, облаченный в маскхалат, с ножницами, предназначенными для резки колючей проволоки, на боку, с замазанной темной краской физиономией, с полумаской прибора ночного видения, надвинутой на глаза, диверсант полз на чужой огород. Через лопухи и разбросанные по земле коровьи лепешки. Как через минное, которое не обойти, поле.

Ну не идиотизм ли? Чуть не в полном боевом — по деревне! Вот позора-то будет, наткнись местные парубки, возвращающиеся с ночной гулянки, на ползающего по околице разведчика. Вот разговоров! О чем только начальство думает, отправляя на такие смешные задания?..

— Ну, что?

— Земля.

— Какая земля?

— Обыкновенная земля С примесью песка.

— Зачем сыпать на грядки землю с песком? Навоз — понятно. Но песок?.. Значит, так Установите постоянное наблюдение. И отдайте на анализ образцы земли. Пусть эксперты посмотрят, что это за песок такой.

— Но…

— Что «но»?

— Это дело…

— Проведите «это дело» как учебное задание. Как тренировку личного состава по отработке слежки за условным противником. Ясно?

Местный руководитель ГРУ не собирался из-за таких пустяков, как отсутствие проводящихся оперативных мероприятий в утвержденных планах и сметах, ссориться со столичным начальством, попросившим его о дружеской услуге. Дружба в армии, особенно с вышестоящим командованием, — дело святое. Ради такой дружбы — личный состав хоть в огонь, хоть в воду.

Глава 16

Полковник-отставник Зубанов начал пить горькую. Терять ему было нечего. Будущая жизнь не сулила никаких радостей. Кроме сиюминутных, которые можно приобрести в любом ближайшем киоске. Полковник был бит по всем направлениям.

Карьера оборвалась в самом зените.

Друзей, способных скрасить безрадостное пенсионное существование, не осталось. Потому что их вне работы никогда не было. А те, которые были приобретены в период службы в Комитете, вдруг, разом, исчезли. Подобные ему отставники-неудачники разбрелись по стране в поисках бытового благополучия или настолько погрузились в свои проблемы, что не желали никого видеть. Оставшиеся на службе стали избегать опального и тем потенциально опасного пенсионера.

Семья, привыкшая видеть своего мужа и отца только по выходным дням и то ближе к ночи, смирившаяся с этим и приспособившаяся к подобному образу жизни, теперь не могла принять новый стиль — каждодневное с утра до вечера торчание заслуженного пенсионера в квартире и его постоянные неуклюжие попытки вникнуть в налаженный годами быт семьи. Среди близких людей полковник стал чужаком. Он все делал не как надо — хоть посуду мыл, хоть внуков воспитывал. Над ним подтрунивали, его одергивали, с ним смирялись, как с неизбежным бытовым злом. Полковник все это замечал, что мало способствовало его душевному комфорту.

Относительно благополучно было только с деньгами. Полковничьей пенсии вполне хватало на жизнь. Даже если каждый такой день покупать по бутылочке. Что полковник и начал делать.

Алкоголь давал временное успокоение. Алкоголь заменял работу, друзей и семью.

Собутыльники, подхваченные возле ближайшего коммерческого киоска, в отличие от домашних полковника-отставника понимали. И принимали таким, каков он есть.

— Я вот тоже слесарем шестого разряда был. Руки — золотые. Что ни скажи — сделаю. А меня поперли, — жаловался очередной знакомый.

— Да, не умеют они ценить профессионалов, — соглашался Зубанов, раскладывая на коленях газетку и нарезая хлеб. — Вот хоть даже меня взять…

— Сволочи они все! — говорил третий. — И педерасты.

— А почему педерасты-то?

— Потому что сволочи!

Полковник, слесарь и гражданин неопределенной профессиональной принадлежности выпивали бутылку и шли покупать вторую. На полковничьи деньги.

— Ты мужик что надо, — говорил слесарь. — Ты такой мужик! Такой! Что слов нет! Такой ты мужик. А те, которые погнали тебя с работы, — дураки.

— И педерасты! — напоминал третий.

— И педерасты! — соглашался слесарь.

— Вот вы меня понимаете! — удивлялся полковник. — Одни только вы! А эти все… Эти все барахло…

Домой полковник возвращался за полночь.

— Как же ты можешь? — пыталась его стыдить жена.

Но он только сопел, молча, бочком протискиваясь в комнату, к своему сиротскому диванчику.

— Ты бы хоть сполоснулся, — просила жена. — Я чистое белье постелила.

— Незачем мне мыться. Я по лужам не валялся, — отвечал полковник, забираясь под одеяло.

— Ты же так сопьешься!

— Не сопьюсь. Я меру знаю. Жена выключала свет и уходила.

Полковник засыпал.

Слесарь тоже засыпал. Но не дома. Где придется. Домой его уже давно не пускали.

Гражданин без определенной профессиональной принадлежности не засыпал до утра следующего дня. Он промывал желудок двумя литрами кипяченой воды, мылся, брился, облачался в свежую рубаху и к семи ноль-ноль шел на рапорт к вышестоящему начальству. Гражданин неопределенной профессиональной принадлежности докладывал в устной и письменной форме, что находился в прямом контакте с объектом с 19.45 до О часов местного времени. Что в означенный промежуток времени объект в компании с ним и со слесарем-лекальщиком Слепневым С.И., прописанным по адресу… выпил две бутылки водки и три пива. Что во время разговора жаловался на непонимание и намекал на то, что работал в Комитете государственной безопасности.

Данную часть доклада вышестоящий начальник отчеркивал красным карандашом. То, что бывший работник Комитета намекал кому-то о своей принадлежности к данному ведомству, свидетельствовало о его серьезной деградации. Пенсионеры-комитетчики, пока они находились в здравом уме и твердой памяти, никогда, даже с близкими, не говорили о своей недавней службе. Потому что давали подписку о неразглашении. И еще потому, что лучше, чем кто-либо, знали, что у их недавнего начальства очень длинные руки. И сильная нелюбовь к болтунам.

Если полковник начал болтать что и где ни попадя, значит, он, кроме здравого смысла, утратил даже чувство элементарного самосохранения.

Поведение полковника требовало к себе пристального внимания.

Утром Григорий Степанович вставал с больной головой и шел в магазин за кефиром. Или пивом. В зависимости от того, как много спиртного употребил накануне вечером.

Дома уже никого не было. Все были кто на работе, кто на учебе, кто в детском саду. До обеда полковник слонялся по пустой квартире, а потом выходил во двор, где за сколоченным из досок столом рассаживались пенсионеры-доминошники.

— Ну что, мужики, возьмете в команду?

— Садись. Места всем хватит.

Никогда Григорий Степанович не любил играть в домино. Что можно придумать глупее, чем изо дня в день состыковывать точки, нарисованные на прямоугольных костяшках7 Безумная трата времени. Когда этого времени не хватает даже на то, чтобы перекусить.