Слово дворянина, стр. 17
— А ежели подклад теперь поглядеть, то будут на нем пятна! — убежденно сказал Валериан Христофорович. — Будут?..
— Чего пятна? Какие такие пятна?! — забеспокоился арестант.
— Бурые! — ответил сыщик. — Отсель и кожанка твоя! Ты ее с человека снял, коего до того ножом под лопатку ткнул. Да ловко как, — указал Валериан Христофорович на заштопаную прорезь, — в самое сердце. Ударил в спину, убил да раздел. Подклад-то застирал, а дыру нитками зашил! Да только лучше было бы тебе трех купчиков зарезать, чем этого одного...
И Валериан Христофорович многозначительно глянул на Мишеля. И даже зачем-то толкнул его в бок.
— Ты пойми, дурья твоя башка, ныне в кожанках только большие начальники ходят. Такого ты и зарезал! Да к тому ж — приятеля моего.
И вновь, да пребольно, пхнул Мишеля в бок.
— Ну да, — с неохотой подтвердил тот.
— Не резал я никого, — заорал фартовый, сообразив, куда дело гнется. — На толкучке, на Сухаревке, одежку купил, у мужика одного, рыжего!
— А звать того как?
— Не помню!
— Ну да? — не поверил Валериан Христофорович. — А ножичек-то, что при тебе нашли, чего в Яузу не бросил?
И ведь угадал!
— Чего его бросать, коли он ишо справный? — удивился арестант. И, поняв, что сболтнул лишнего, быстро заговорил. — А чего нож-то — чего? Я им тока хлеб один резал!..
— Хлеб? А отчего тогда на нем кровь? — быстро, не давая фартовому опомниться, спросил Валериан Христофорович.
— А вот врешь — не могет на нем крови быть, коли я его мыл! — крикнул простодушный арестант.
Ах, мыл, значица!
— А про экспертизу слыхал? — уже расслабленно спросил сыщик.
— Ну? — неуверенно кивнул арестант.
— Про то, что ежели твой нож помазать особыми химикалиями, то как его ни мой, хоть даже с мылом, все одно на нем кровь выступит! И ежели ее под микроскоп сунуть, да поглядеть, да с кровью убиенного сравнить, то сразу можно сказать, что кровь это его!
Мишель удивленно вытаращился на старого сыщика-с каких это пор кровь стала навроде отпечатка пальца? Что это за новые веяния?!
— Вот и выходит, что ты это товарища нашего порешил, за что тебе следует стенка! — и Валериан Христофорович стал шарить в кармане рукой, будто револьвер вынимая.
— Чего это, чего?! — отскочил к стене арестант, тревожно бегая по сторонам глазами. — Напраслина то! Никого я не убивал!
— Еще как убил! — не поверил Валериан Христофорович. — Очень важного начальника и его вон брательника. Родного! — указал пальцем на Мишеля, отчего того и вовсе оторопь взяла.
Какой брательник?! Какая кровь?!
— А коли убил, так держи ответ! — сурово подвел итог старый сыщик. И вновь стал шерудить рукой в пустом кармане.
— Э-эй! Нету такого закона, чтобы сразу стрелять! — заверещал фартовый. — Меня не за то взяли, меня за цацки взяли!
— За какие? — сделал вид, будто бы заинтересовался Валериан Христофорович. И, остановив жестом Мишеля, который и без того смирно стоял в сторонке, сказал, в точности копируя новый советский тон: — А ну, погодь в него палить, товарищ, может, он еще принесет пользу нашей с тобой революции!
Будто Мишель собирался! Да у него и оружия-то при себе не было!
— Пущай-ка он сперва скажет про цацки, что при нем были! Не иначе как товарища Петерсона они, коего сей злодей прибил, да ограбил!
Какого еще Петерсона?
— Никого я не грабил! — заорал благим матом арестант. — Я их у этих... у антихристов на спирт выменял.
— У кого? — не понял сыщик.
— У антихристов! — убежденно повторил фартовый.
— У анархистов, что ли? — вдруг сообразил Мишель.
— Ну... У них самых, — обрадованно кивнул арестант.
— Много было спирта-то? — поинтересовался Валериан Христофорович.
— Почитай, десять бочек! — ответил арестант.
— И что, и указать на тех, у кого цацки взял, сможешь?
Арестант насупился и замолчал.
— Ну как знаешь... — развел руками Валериан Христофорович. — Я думал, ты покуда поживешь еще, как полезный советской власти, да к тому ж раскаявшийся индивид, даты, видать, того не желаешь! — и обернулся к Мишелю. — Поступай с ним, товарищ Фирфанцев, как тебе твоя пролетарская совесть подсказывает. Он твоего брата родного порешил да кожанку с него снял и товарища нашего Петерсона, по всему выходит, тоже он прибил, за что следует ему беспременно экзекуцию учинить!
Мишель хотел что-то возразить, подавшись было к арестанту, отчего даже руку к тому протянул — да только тот, испугавшись его жеста пуще смерти, полез на стену, вереща:
— Не надо-ть! Не убивал я! Как же так-то?!
— А как ты — так и тебя! — убежденно ответил ему Валериан Христофорович, сам того не зная, повторяя выведенную революцией формулу. — Коли бы ты указал, у кого цацки брал, мы бы тебя еще помиловали. А так — нет!
— Скажу я, скажу! — упал на колени испуганный арестант. — У антихристов я их брал, что во дворце князя Габаридзе. Им я спирт привез — кого хошь спросите!
— А кто тебе за спирт платил? Имена назвать сможешь?
— Смогу — Сашка-матрос там был и еще какой-то Макар. Они мне цацки и дали. А боле я там никого не знаю!..
Вот и следок!.. Выходит, это анархисты конфискованными у Федьки Сыча драгоценностями торговали? И средь них тем, памятным, с вмятиной пулевой, колье! Занятно!..
И хошь узнали они, чего хотели, а все же на душе у Мишеля прегадко было! Как из камеры вышли, он не выдержал, сказал-таки:
— Не хорошо так-то!
— Как? — не понял Валериан Христофорович.
— Да вот так, чтобы смертью пугать и через то показаний добиваться!
— А что вы мне прикажете делать, милостивый государь?! — вспылил вдруг старый сыщик. — Ране у меня дознаватели были, осведомители, свидетели из обывателей добропорядочных, лаборатория криминалистическая, а ныне — ничего такого нет! Как мне дела раскрывать? Ежели бы я по одному только закону действовал, то ничего бы ныне не узнал! А так — узнал! Да и не агнец он — ведь убил да кожанку с мертвеца снял — разве непонятно?
— Все равно! — твердо сказал Мишель, демонстративно замолчав.
— Да бросьте вы, голубчик, ей-богу! — совершенно расстроился Валериан Христофорович. — Ну попугал малость!.. Я же понарошку! Шутейно! Да разве непонятно — кто ж его без следствия, без суда, да без присяжных приговорить может? Это, простите, нонсенс какой-то! Ладно он, по темноте своей, мне поверил, но вы-то почему все так близко к сердцу приняли?..
Эх, Валериан Христофорович!..
Да потому и принял, что, сам того не ведая, угадал старый сыщик самую суть революционной «законности» — что так оно и есть! И та комедия, что он пред арестованным ломал, не комедия вовсе — а истина, коей Мишель свидетелем был, потому как сам лично в подвалах Чека видел, как людей по подозрению только, по наговору одному, в распыл пускают! Как его самого чуть не пустили! Валериан Христофорович, тот под расстрелом покуда не бывал, а он — был! Отчего на него тем прошлым страхом и отчаянием дыхнуло! И не старого сыщика фартовый испугался, а Чека, вернее, славы ее!
Как во внутренний двор выходили, Мишель не утерпел — спросил сопровождающего, что с арестантом, с каким они нынче встречались, будет.
— А что будет? — удивился тот. — Как со всеми было — так и с ним! Как про все расскажет, так сведем его вниз, в подвал, да стрельнем. Завтра али послезавтра...
Валериан Христофорович замер.
— Позвольте?.. А как же присяжные, адвокаты? — спросил он. — Суд, наконец?
Слышал он про расстрелы и в газетах читал, но не думал, что это все так и есть, и так все просто, быстро и буднично.
— Суд? А это и есть суд, — спокойно ответил сопровождающий. — Наш, пролетарский!
Тут уж Валериан Христофорович замолчал. Да надолго!
И Мишель тоже!
И хоть молчали оба, а думали об одном — не дай им бог попасть сюда, да уж не гостями, а преступниками!
Валериану Христофоровичу — впервые.
А Мишелю — сызнова!
Не дай-то бог!!
Глава XXI
Длинны коридоры дворцовые да сумрачны. И никого-то в них нет, ни единой живой души! Только спереди и сзади молчаливые стражники идут, в шароварах, по пояс голые, в руках кривые сабли держа да в темноте белками глаз страшно сверкая. С Яковом не говорят, лишь дорогу ему указуют, то вправо, то влево поворачивая, по каменным ступенькам куда-то вниз все глубже и глубже спускаясь. Яков давно уж поворотам счет потерял — коли обратно не поведут, так сам и не выйдет никогда!