Слово дворянина, стр. 14

При этих словах у архивариуса на лице, поверх бледности, выступившей на румянце, снова пошли красные пятна, на этот раз гнева.

— Да Михаил Львович всю жизнь в поле! — вскричала она. — Да он пятнадцать курганов раскопал! Его весь научный мир знает!..

— А отчего же он обращается к вам на «ты»? — стушевался Мишель-Герхард фон Штольц.

— Потому что он мой преподаватель. Любимый! — выкрикнула архивариус. — И еще дедушка! Родной!.. А вы!.. Его!.. И меня!.. Нас!..

Академик?.. И дедушка?.. И еще курганы копал?.. Оп-пачки! А ведь как все хорошо начиналось, — подумал Мишель-Герхард фон Штольц.

И, повинно склонив голову, сказал:

— В таком случае готов искупить свою вину кровью и потом. Хоть даже немедля срыть до основания сто курганов.

— Их и без вас уж срыли, — недовольно пробурчал академик. — Такие же, как вы, варвары.

— Тогда мне ничего не остается, как дать вам удовлетворение посредством любого избранного вами оружия, — сказал Мишель. — Ибо по правилам дуэли оружие выбирает оскорбленная сторона.

И стал терпеливо ждать своей участи.

— Ну хорошо же! — угрожающе сказал академик. — Тогда я выбираю...

Вряд ли эспадроны или дуэльные пистолеты, — подумал Мишель. — Скорее всего милицейские дубинки, которыми его отходят доблестные защитники правопорядка, утащив в ближайшее отделение милиции.

Но академик избрал более экзотическое оружие.

— В таком случае я выбираю... папки. Дас-с... папки! Вот что, молодой человек, возьмите-ка эти вот папки и несите их за мной в читальный зал на второй этаж. А там — посмотрим...

Мишель-Герхард фон Штольц глянул на привезенные на тележке стопки папок, что на вид тянули тонны на полторы, и в который раз пожурил себя за невоздержанность на язык.

— Ну что же вы?.. Или вы лишь флиртовать горазды? Мишель вздохнул и, взвалив на себя папки, виновато поплелся за академиком. Ну и угораздило же его...

А ведь — и угораздило!

Глава XVII

Дверь распахнулась. Но будто бы и не распахивалась вовсе.

На пороге, заслоняя собой проем, возникло нечто.

— Ага, вот вы где, сударь, притаились! — зарокотал голос.

— Валериан Христофорович! — воскликнул обрадованный Мишель. — Какими судьбами?

— Не глупой бабой-судьбой ниспослан я, но лишь желанием своим и обстоятельствами неотложного дела, — продекламировал старый сыщик, протискиваясь в комнату. Был он не в шубе, да как в ней быть, коли на дворе лето. Был он в необъятных размеров гимнастерке и такой же кожаной куртке. К тому же на боку у него болталась, стуча о бедро, деревянная кобура.

— Валериан Христофорович! — ахнул Мишель. — Как же так?.. Вы же сами высмеивали новую пролетарскую моду.

— Да-с, был грешен! — ничуть не смутившись, кивнул Валериан Христофорович. — До недавнего времени являл собой ярого приверженца буржуазной моды — любил, знаете, богатые шубы, манишки и хорошо пошитые сюртуки. Но после того как дважды был опознан и бит на улице случайными пролетариями за принадлежность к классу угнетателей, решил сменить свой гардероб. Вот, полюбуйтесь.

И Валериан Христофорович покрутился на месте, демонстрируя свой наряд.

— Покрой, конечно, препоганейший, сукно — дрянь, пошив — гаже не придумать, зато сия отличительная униформа автоматически причисляет меня к лику пролетариев и пролетарок, ограждая бренное тело от множества грозящих ему со всех сторон напастей. Да-с!.. Я, знаете ли, милостивый государь, и сморкаться научился через пальцы, — заговорщически сообщил старый сыщик. — Претруднейшая, доложу вам, наука, в коей я премного преуспел! Желаете, прямо теперь продемонстрирую?

— Нет уж, увольте! — запротестовал, замахал руками Мишель.

— Жаль, жаль, — искренне расстроился Валериан Христофорович. — Я ныне содержимое собственного носа, именуемое насморк, способен за два метра посылать, попадая точнехонько на носки чужих башмаков, что особо ценится в среде теперешних высших сословий.

Мишель, не сдержавшись, улыбнулся.

— И вовсе не нахожу в том ничего забавного! — в сердцах воскликнул Валериан Христофорович. — Сей вновь приобретенный навык есть крайне полезная, можно сказать, спасительная привычка, в чем я имел несчастье убедиться. Не единожды, будучи остановлен красноармейскими патрулями по подозрению в причастности к контрреволюции, я был отпущен подобру-поздорову потому лишь, что смог виртуозно обрызгать их обувку, помянув недобрым словом их матушек. Да-с, очень рекомендую-с!..

— Вы для того ко мне пришли, чтобы рекомендовать приобрести новые полезные привычки? — от души хохотал Мишель.

— Увы-с, — вздохнул Валериан Христофорович. — Помимо желания увидеть старого боевого товарища, влекло меня чувство долга. Вот-с — полюбопытствуйте. — И Валериан Христофорович выложил что-то на стол. Что-то, завернутое в большой платок. Вытащил и развернул.

В глаза ударил блеск золота и алмазов.

— Что это? — удивился Мишель.

— Это, извольте видеть, — «цацки», — на хитрованском жаргоне сказал старый сыщик.

Но при чем здесь он, Мишель? Или они представляют какую-то художественную ценность?

Мишель потянулся было к горе золота, но Валериан Христофорович опередил его.

— Хочу, милостивый государь, обратить ваше внимание на одну интересную деталь, — сказал он, ловко извлекая из груды украшений одно — платиновое колье. — Вот-с...

Но позвольте!..

Это было не просто колье, а то самое колье — в форме восьмиконечного многогранника, с четырьмя крупными камнями по краям и одним в центре...

Мишель враз перестал смеяться, нахмурившись.

— Но... откуда оно у вас?

— Не далее как сегодня ночью взято при облаве на фартовых ребят в хитрованских трущобах.

Опять на Хитровке?! Тоже самое колье?!

Но как же так, коли они его уже изымали, на той же Хитровке, у Федьки Сыча, препроводив изъятое в финчасть Чрезкомэкспорта?

— А это, часом, не подделка? — не веря сам себе, спросил Мишель.

— Вполне может быть, — согласно кивнул Валериан Христофорович. — Но только, позвольте вас спросить, зачем, подделывая драгоценное колье, подделывать след от пули, посредством которой вас, насколько я помню, пытались убить?

Вот, обратите внимание на эту вмятину в оправе.

Да, верно — была вмятина, глубокая, еще не потускневшая, каплеобразная борозда, меж вторым и третьим камнями.

— Позвольте вас спросить, разве оттого, что его попортить, цена украшения вырастет?

— Упадет, — обреченно кивнул Мишель.

— Вот-с и я так считаю. Считаю, что это не подделка, а то самое, настоящее, колье.

— Но как оно вновь могло оказаться на Хитровке?

— А вот сие я хотел бы знать! Причем не менее вашего! — ответил Валериан Христофорович. — Хотел бы знать, каким образом колье, за обретение коего вы, да и я тоже, чуть жизнями не поплатились, вновь оказалось там, откуда мы его с вами с таким превеликим трудом изъяли! Доподлинно сказать не могу, но сдается мне, что драгоценность сию вернул обратно на Хитровку человек, коему, по занимаемому положению, надлежит хранить его пуще глаза своего.

Да-с!..

Глава XVIII

Полгода уж, как Яков в Персии, а все не может найти, чего надобно. Все базары обошел, все лавки — алмазы купил, рубины, сапфиры, жемчуга и иные камни самоцветные, но нет средь них ничего такого, чем можно было бы удивить да порадовать государыню-императрицу. Хороши камни, спору нет, — да обычны! Потому как все самые удивительные самоцветы, что в Персию из Индии да Китая попадают, торговцы первым делом в шахскую сокровищницу несут, а буде кто из них ослушается да отдаст камень на сторону, прежде чем оценщикам шахским покажет, то его и покупателя камня того поймают и мучительной смерти предадут другим в назидание.

Как при том сокровища рентереи царской преумножить? Загрустил Яков да обратился с бедой своей к послу, князю Григорию Алексеевичу Голицыну, что хоть и был ему не ровня, да привечал, помня, что Якова в Персию сама государыня снарядила!