Слово дворянина, стр. 13
Но нет — вздохнул тяжеленько да передал его Якову.
Тот руки навстречу алмазу протянул да принял его бережно, будто раздавить боясь. Тежелехонек камень-то! Да чудо как хорош! Обточить такой, да огранить, да отшлифовать, пусть даже на четверть тем уменьшив, а все одно — более его во всем мире не сыскать!
— Сколь же камень сей стоит? — спросил Яков.
— Много не запрошу, — пообещал Юсуф. — Отдам, за сколько самому достался! Разве только чуть сверху набавлю, на лепешки кукурузные, от милости вашей себе испросив!
Да тут же и цену назвал.
Яков аж крякнул.
И Никола тоже.
Дорого просит еврей Юсуф за самоцвет — да только тот того стоит! Он большего стоит!
Перечел Яков в уме, сколь у него денег останется, коли алмаз сей великий, не торгуясь, купить, как царица отцу его Карлу наказывала, а тот ему... А ведь почти и не останется ничего — крохи, только-только домой возвернуться! Да только с таким подарком и вернуться не зазорно, он тыщи иных стоит!
— Беру, коли половину скинешь!
Не сдержался-таки Яков, нарушил наказ государыни, о совете купца Николы вспомнив.
— Ах! — схватился за голову Юсуф, выдирая из нее волосы клоками и разбрасывая их по ветру. — Все только и делают, что на бедном еврее наживаются, беды ему желая! И зачем я родился на свет такой несчастный?.. Бог свидетель, я и так себе в убыток торгую, а вы меня и вовсе разорить желаете, да по миру с котомкой пустить! Злодеи, ей-ей злодеи!.. Но коли так — полчетверти уступлю.
— Треть, боле не дам! Слово мое крепкое! — рубанул Яков, хоть более всего боялся, что Юсуф ему счас возьмет да откажет! И верно!..
— Чтоб язык твой отсох, такое говорить! Треть!! Да пускай живьем меня в могилу зароют, коли я на столь бессовестную цену соглашусь! Пусть дети мои и внуки, и мама моя покойная — все от меня отвернутся и трижды меня проклянут, ежели я уступлю еще хоть дирхем! Ну, ладно уж — четверть!
— Четверть так четверть!.. — обрадовался Яков. — Пусть будет так!
Ударили по рукам, при чем купец Никола присутствовал и чему свидетелем был, и коли теперь покупатель али продавец пожелают сделку расстроить, он в суде супротив обидчика говорить станет, на него указуя. Теперича уж ходу назад нет! То-то батюшка обрадуется!..
— Дай-ка еще разок на камень взглянуть, — попросил Яков, прежде как купчую составлять да деньги считать.
Взял алмаз в руку да, неловко оступившись, не удержал, уронил наземь! Вздрогнул с испугу, потом холодным покрывшись, да тут же чуть не рассмеялся. Нечего бояться — не разбить алмаз, крепче любого камня он и железа!
Звякнул алмаз о камень-булыгу, отскочил, покатился.
Яков на коленки встал, нашарил его да поднял. Поднял — да посмотрел. Посмотрел — да обмер! Обмер — да перекрестился!..
На алмазе-то трещинка появилась! Махонькая, с волосок, может быть, но трещинка все ж! Как так может быть?..
Глянул Яков на Юсуфа, а тот на него! И оба — на алмаз! Побледнел Юсуф, мигнул испуганно да закричал дурным голосом:
— Ай боже мой, злодеи-воры-душегубы, обманули-таки бедного несчастного еврея, обвели его вокруг пальца! Ай-ай!! — Да, встав близко к стенке, стал о нее головой колотиться, в кровь лоб расшибая. — Кому ныне верить?! Я за камень последнее отдал, рубаху исподнюю сняв, а выходит, это просто стекляшка!..
Никола стоит, глазами хлопает, ничего понять не может.
— Да ведь не алмаз то, — поясняет Яков. — Всего-то камень горный, что хрусталем зовется! С него брильянт тот точили, да ладно так, что сразу не усмотришь!
Неужто так? А коли просто смотреть — не отличишь! Глянул Никола зло, бороду распуша, сжат кулаки, что по полпуда каждый, да и бросился на Юсуфа.
— Задавлю-у Иуду, Христа продавшего!..
— Не ведал я, что творю, богом клянусь! — завизжал, запричитал Юсуф, на коленки бухаясь. — Не знал про стекляшку, думал — алмаз то, как вам его торговал. Вот те крест! — И крестом себя осеняет!
Плюнул Никола на Юсуфа с досады, да, повернувшись, вон пошел.
А тот, с коленок привстав да дух переведя, вослед выскочил да кричит:
— А как же с камнем-то теперь быть?
— Что с камнем? — не понял Яков.
— Камень-то ныне попорчен, вон трещина на нем!
— А нам-то что с того? — грозно спросил Никола.
— Да как же?.. На кого убыток отнесть? Убыток покрыть надобно! Пожалейте бедного еврея... двадцать дней росинки маковой...
— Ах ты вор, лиходей!.. Убыток, говоришь?!
Выхватил Никола камень, да, размахнувшись, швырнул его, что силушки было, на булыжник, отчего тот в прах рассыпался, так что стеклышки во все стороны брызнули. На том торг и кончился!..
Такая вот беда с Яковом чуть не приключилась.
Да только разве то беда была?.. Настоящая-то беда на порог-то еще не взошла, хоть уж совсем рядышком ходила, в окошки заглядывала да, на цыпочки привставая, Якова высматривала!..
Глава XVI
Архивариус была та самая — молоденькая, фигуристая, обаятельная и в очках. Но главное — не вид, главное — ощущения...
Мишель-Герхард фон Штольц был готов хоть сейчас биться об заклад, что средь ее предков были аристократы — бароны, князья, графы, в крайнем случае советские наркомы или товарищи-министры, а одна из прабабушек обязательно состояла фрейлиной какого-нибудь двора. Голубую кровь, сколь ни разбавляй ее пролетарской, так просто из жил не вытравить.
Архивариус была прелестна, но речи ее были ужасны:
— К сожалению, это все, что я могла найти по рентерее, — казенным тоном посочувствовала она. — Больше в нашем архиве ничего нет.
— А где тогда есть? — растерянно спросил Мишель-Герхард фон Штольц.
— Не знаю, может быть, в других архивах... — отмахнулась от него прелестная архивариус с кровями прадедушек-графов и прабабушек-фрейлин. — Кто следующий?
— Следующий — я! — категорично заявил Мишель-Герхард фон Штольц, так как не привык, чтобы ему отказывали прелестные дамы. — Я хочу быть следующим в вашей жизни!
Архивариус испуганно взглянула на него поверх очков, густо покраснев.
— Но у нас все равно ничего нет по рентерее, — сдавленно прошептала она, виновато глядя на посетителя. Которого давно уж заприметила. Потому что нельзя не заприметить ослепительно белый костюм, ослепительно белые туфли и ослепительно белую улыбку на фоне серо-черных, вытертых на локтях, пиджаков прочих неулыбчивых посетителей.
— Да и бог с ней, с этой рентереей, чего она вам далась! — широко улыбнулся Мишель-Герхард фон Штольц. Притом отпихиваясь рукой от напирающего на него «следующего», на которого с опаской косилась архивариус.
— Молодой человек, вы будете, наконец, что-нибудь брать? — напористо вопрошал тот.
— Буду, — кивнул Мишель. — Вот эту милую даму! Дама зарделась еще больше, хоть, кажется, больше было некуда.
— Молодой человек, если вы желаете пофлиртовать, то ступайте куда-нибудь в городской транспорт или, как ныне говорят, — на тусовку! — нравоучительно сказал ему «следующий». — А здесь госучреждение, где люди занимаются делом. Перестаньте отвлекать ответработников от исполнения ими прямых их обязанностей.
И, обращаясь к архивариусу, спросил:
— Светлана Анатольевна, я заказывал материалы по скифским раскопкам...
Такого, да еще при даме, фон Штольц спустить не мог. Отчего не преминул тут же ответить:
— А вы, товарищ, если желаете узнать про скифов, то езжайте в степи, курганы лопатой копать, а не ройте здесь то, что другие для вас в поле накопали!
— Молодой человек!.. — ошарашенно ахнул «следующий».
— Как вы можете?! — вскричала архивариус, бледнея поверх выступившей на щеках краски.
— А ты — помолчи, пожалуйста! — одернул ее «следующий».
Чего Мишель-Герхард фон Штольц уж точно снести не мог!
— Как вы смеете разговаривать с дамой на «ты»? — возмутился он. — Тем более с ответработником, в госучреждении, при исполнении им служебных обязанностей! Тем более с ответработником столь неземной красоты!