Миссия выполнима, стр. 9
Которые приехали довольно скоро.
— Почему вы прекратили поставки?
— Потому что перепрофилируемся. На выпуск стиральных порошков для ручной стирки в холодной воде и женских прокладок с отечественными крылышками.
— Но это невозможно!
— Почему? У нас всегда был авиационный профиль. Или вы думаете, что мы не в состоянии конкурировать с каким-нибудь там Хейнкелем?
— У нас с вами договор!
— Не с нами, а с прежними владельцами.
— Но вы не можете так… Вы должны что-то сделать!
Новый директор раскрывал блокнот и ставил пометку против названия предприятия, откуда был разбушевавшийся снабженец.
Нет, этот к оборонке отношения не имеет. Этому можно было бы и пойти навстречу. Но… Но придется отказать… Потому что придется отказывать всем, чтобы не вызвать подозрений.
— Ничем не могу помочь.
— Вы пожалеете об этом!
— Может быть…
Снабженцы шли косяком, но шли не те… Все не те и не те… Пока однажды…
Однажды в кабинете директора раздался звонок прямого телефона. Директор поднял трубку.
— Да…
И незнакомый и никак не представившийся мужчина сказал:
— Я прошу вас продолжить прерванные вами в одностороннем порядке поставки…
Глава 7
Это была третья встреча Президента с Посредником. И была такая же бестолковая, как первые две. Посредник говорил о чем угодно, по сути, не говоря ни о чем. Ни о чем, что интересовало его собеседника.
— Я не верю, что сегодня можно кого-нибудь заставить работать за идею, то есть фактически за просто так.
Что вы получаете за свою службу? Деньги? Но вы говорите, что добываете их сами. Звания? У вас их нет. Ордена? Их никто не видит.
Невозможно управлять тем, кто ничего не имеет.
— Возможно. Например, если по законам военного времени.
— Это когда расстрел на месте за отступление?
— Или признательность потомков.
— Но теперь не война.
— У нас всегда война…
Посредник не лгал, Контора задумывалась как очень жесткая и самоорганизующаяся система. Отцом всех народов задумывалась, который хотел иметь противовес против НКВД. И лучше, чем кто-либо, понимал, что сила только тогда сила, когда о ней никто не знает. И еще понимал, что люди по натуре своей болтливы и ни уговоры, ни деньги заставить их держать язык за зубами не могут. Может только страх. Страх за свою жизнь. И еще более за жизнь близких людей.
Когда стоит выбор — умереть героем и одному или предателем и вместе с семьей, все выбирают первое. Так выигрываются войны. В том числе тайные.
Еще тогда, полвека назад, Отец народов вывел главный закон Конторы: сохранение тайны существования организации — выше жизни ее сотрудников! И набросал шкалу наказаний, где за любой проступок — излишнюю болтливость, саботаж, попытку уйти в сторону и пр. — полагалось всего лишь одно наказание — смерть. И смерть ближайших родственников.
Но одной только плетки для подчинения людей мало. Нужен еще пряник. Нужна идея. Как все на той же Великой Войне, где, кроме заградотрядов, была всеобщая, сравнимая с религиозным фанатизмом, вера в Победу. В то, что — наше дело правое…
Такой идеей стала избранность новой спецслужбы. Ее приближенность к трону. Ее почти мессианское предназначение.
Им разрешалось больше, чем кому-нибудь в этой стране. И потому спрашивалось во сто крат строже.
Схема сработала. Как работала раньше, когда сотни тысяч партийных функционеров, командиров, рядовых граждан были перемолоты в гулаговский фарш в мясорубке тридцать седьмого года и ни один — ни один! — не сопротивлялся — не отстреливался, когда за ним приходили энкавэдэшники, не пытался скрыться. Потому что была сверхидея — мировая революция и был страх за жизнь своих близких.
Только так, только то гладя по шерстке, то сдирая ее вместе с кожей, можно добиться, чтобы люди работали не за страх, а за совесть. Впрочем, и за страх тоже!
Отец народов все придумал правильно. Но воспользоваться своим изобретением не успел. Успели его преемники. Которые использовали Контору для контроля за состоянием дел в республиках и для давления на отступников надзаконными методами, потому что законными было невозможно.
— Иначе как Генсеки могли бы управлять такой махиной, как Советский Союз? Ведь КГБ и МВД запрещалась разработка руководителей республиканского уровня. А без пригляда Москвы национальная номенклатура неизбежно и быстро скатилась бы в феодально-клановую систему взаимоотношений. В которую скатилась теперь.
Контроль должен был быть. Должен был быть жестким и неафишируемым…
“А ведь действительно так! — согласился про себя Президент. — Без жесткого контроля любая схема постепенно разбалтывается и разрушается. Значит, какой-то инструмент контроля был. Так почему бы не такой?”
И хотя все это очень походило на бред, этот бред был очень похож на правду!
— Хорошо, давайте не будем углубляться в теорию, давайте вернемся к практике. Как вы поддерживаете связь со своим непосредственным начальником?
— По контактному телефону.
— Это по тому, что вы позвонили с дачи?
Посредник утвердительно кивнул.
Адрес, куда он звонил, проверили. Еще тогда проверили. И сразу поняли, что все концы оборвались. Когда вскрыли дверь однокомнатной запущенной “хрущобы”, в комнате, на диване, нашли хозяйку квартиры. Мертвую хозяйку. Вскрытие показало, что она умерла естественной смертью. И все же очень неестественной смертью. Потому что умерла примерно через четверть часа после звонка Посредника.
Она одна могла сказать, по какому номеру следовало перезванивать Семену Петровичу. А теперь не могла.
Проверка номера на телефонной станции никаких результатов не дала, потому что исходящих звонков из квартиры зарегистрировано не было. Возможно, женщина звонила по сотовому или передала информацию дальше как-то иначе.
Зря Президент настаивал на своем, только лишний грех надушу взял…
— Другие формы связи предусмотрены были?
— Нет.
Хотя дураку понятно было, что не могли не быть! Похоже, добром с ним не получится…
— И все же вам придется рассказать мне все, что вы знаете, — твердо сказал Президент. — Все равно придется…
Посредника не пытали. Пытки — это вчерашний день науки дознания. Удел следователей райотделов милиции, у которых двадцать дел в разработке, а из спецоборудования только шариковая авторучка.
В отличие от них охрана Президента авторучек не имела, потому что имела ноутбуки, карманные компьютеры и электронные записные книжки. И имела кое-что из того, что заменяет резиновые дубинки и полиэтиленовые мешки, надеваемые на голову. И что превосходит по эффективности дубинки и мешки.
Посредника перевели в помещение, которое напоминало больничную палату. Здесь тоже была кушетка, обитая зеленой клеенкой и застеленная сложенной вдвое простыней. Только, кроме клеенки и простынки, с боков свисали вниз широкие кожаные ремни, которыми можно было пристегивать буйных “пациентов”.
— Ложитесь сюда, пожалуйста.
Посредник лег. Ему стянули ноги и руки, прижав их к кушетке.
В “палату” вошел мужчина в белом халате и докторской шапочке. Он пододвинул табурет, сел. Расстегнул на груди Посредника рубаху. Прилепил к телу несколько грушевидных присосок. Потом раскрыл принесенный с собой чемоданчик.
— Дышите, — попросил он. — Теперь не дышите… Это был переносной кардиограф. Всего лишь кардиограф…
По экрану ноутбука побежали ленты зубцов.
— Все в порядке, — сказал врач. — Сердце здоровое.
— Выдержит?
— Должен.
Врач ушел. Пришел другой. Тоже с чемоданчиком.
— Как вы себя чувствуете? — спросил он.
— Немного стесненно, — ответил Посредник. Врач улыбнулся.
— Не страдаете ли вы какими-нибудь серьезными заболеваниями?
— Мне кажется, теперь это не имеет никакого значения.
Врач замерил давление, проверил пульс.
Серьезно у них тут дело поставлено. На широкую ногу.
Что на самом деле не радует, что заставляет готовиться к худшему. К самому худшему…