Козырной стрелок, стр. 55
Его учили, что любое, самое нейтральное на первый взгляд слово, сказанное врагу, может быть использовано им в пользу себе и в ущерб боеспособности наших войск. Потому лучше молчать сразу и навсегда. И даже если будут пытать — все равно ничего не говорить. А если терпеть будет невмоготу, то говорить много, но одни только матерные слова, которые, не подкрепленные другими, не несут никакой стратегической информации. Главное — молчать.
— Ты хоть знаешь, зачем я вызвал тебя? Капитан молчал.
— Ты думаешь, что хочу спросить тебя об угробленном тобою личном составе? Который ты положил на известной тебе даче.
Капитан молчал.
— Или о твоем генерале? Который застрелился в собственном кабинете.
Капитан молчал.
— Нет. Я не буду тебя спрашивать о твоих бойцах. За них тебя спросит военная прокуратура. И не буду спрашивать о генерале. Я спрошу тебя совсем о другом. Я спрошу тебя о дискетах. На которых указаны номера счетов. Ты знаешь каких счетов?
На лице капитана не дрогнул ни один мускул.
— Ты знаешь каких счетов! Так вот мне надо знать, что ты знаешь о тех счетах и о тех дискетах. Больше, в отличие от военной прокуратуры, меня не интересует ничего. Если ты скажешь то, что ты знаешь, я отпущу тебя. Если нет... То не обессудь. У нас, как на войне. Скажешь?
Капитан покачал головой.
— А если бартером? Если услугой за услугу. Например, ты мне про дискеты, а я тебе... А я тебе обязуюсь достать Иванова. Который все ваши планы... И твоих ребят...
У капитана дернулся, метнулся в сторону подполковника взгляд.
— Знаешь Иванова? Вижу, знаешь! И вижу, что не любишь. И я не люблю. Потому что он мой конкурент. Такой же, как ты. И даже больше. И очень обидно будет, если ты здесь, в камере, сгниешь, а он золото твое получит. И будет жить припеваючи. Обидно?
Капитан Борец заиграл желваками.
— Вот и я говорю — обидно. А вот если бы мы вдвоем...
Мы бы того Иванова... И золото бы добыли. Хочешь ему отомстить?
— Допустим, — сказал первое свое слово капитан. Словно ржавый, сто лет не смазанный, ворот провернулся.
— Тогда скажи мне, кто этот... Иванов? И где искать этого Иванова?
— Не знаю.
— Но хоть что-то ты о нем знаешь?
— О нем никто ничего не знает.
— Плохо, что не знает... Ну ничего, вдвоем мы его найдем. Непременно найдем. Я по своим каналам. Ты по своим. Капитан ничего на это не ответил.
— Но только вначале... Вначале нам нужно закрепить с тобой союз.
— Каким образом?
— Демонстрацией взаимного доверия. С твоей стороны — демонстрацией дискет.
Теперь капитан все понял. Капитан попался на типичную для такого случая удочку. На надежду сохранить свою жизнь. На глупую надежду. Но все-таки надежду.
— Ну что? Договоримся мы или нет?
— Уймись, подполковник. О дискетах ты ничего не узнаешь, — сказал капитан. И замолк. Теперь уже окончательно.
— Значит, не хочешь по-доброму? — еще раз спросил подполковник.
Капитан не ответил.
— Зря ты, капитан, героя изображаешь. Здесь тебе не фронт. Здесь орденов не дают. Закрою сейчас тебя в камеру к уголовникам, по-другому запоешь.
Капитан демонстративно отвернулся.
— Эй. В коридоре! — крикнул подполковник. Дверь открылась.
— Посмотрите за ним пока.
— Здесь посмотреть?
— Здесь.
Подполковник прошел к начальнику сизо.
— Слушай, у тебя камеры есть, где контингент побойчее?
— Разговорить хочешь?
— Хочу.
— Есть у меня такие камеры. Для особо упорствующих молчунов. Куда я их суток на двое...
— Помогает?
— Как аспирин. Который на все случаи жизни.
— Ну тогда и моего тоже.
Начальник сизо набрал номер на внутреннем телефоне.
— Кравчук! Приведи сюда Носатого. Сейчас приведи.
— Звал, гражданин начальник? — спросил, появившись в двери, уголовник в наколках.
— Как стоишь? — закричал сопровождавший его надзиратель.
Носатый лениво подобрал ноги. И, кривясь, посмотрел на начальника и на сидящего рядом с ним мента.
— Ну чево надо?
— Ты как разговариваешь! — опять заорал надзиратель. — Давно в карцере не был?
— Вы свободны, — отпустил начальник надзирателя.
Дверь закрылась.
Носатый сел на стоящий у стены стул.
— Закурить есть?
Начальник сизо бросил ему пачку сигарет. Которую тот, не спросясь, сунул в карман.
— Зачем я тебе?
— Затем, зачем обычно. Тут одного фраера воспитать надо.
— Из наших?
— Нет, не из ваших. Военный. Офицер.
— Бить можно?
— Можно, — кивнул начальник.
— Только не до смерти! — встрял подполковник. — Он мне живой нужен!
— Обижаешь, начальник, — ухмыльнулся уголовник. — Мы по-мокрому не работаем.
— Ну все, иди. Предупреди в камере.
— А когда он будет?
— Скоро будет. Через пять минут будет... Носатого увели.
— Вот такой контингент, — пожаловался начальник сизо.
Потом встал, открыл дверь и громко крикнул в конец коридора: — Кравчук!
— Я!
— Веди этого, новенького, в камеру... как его... в общем Носатого. Через пять минут веди.
И вновь повернулся к своему приятелю.
— Да не дрейфь ты. Заговорит твой молчун. Еще так заговорит, что не уймешь...
Глава 38
— Ничего не выйдет! — сказал Папа. — Он отказался от встречи с тобой. Он сказал, что не видит в ней смысла.
— Но ты обещал!
— Я — обещал. А он — нет! Я свое обещание сдержал. Передал ему то, о чем ты меня просил. Я сказал, он послушал. А за то, что ты ему неинтересен, я не отвечаю. Так что давай считать, что мы квиты...
Майор Проскурин досадливо, но совершенно бесшумно хлопнул кулаком по столу и, бесшумно шевеля губами, выругался матом.
Генерал Трофимов, прослушивающий телефонный разговор в соседней комнате, тоже ударил по столу и тоже высказался, но вслух.
— ...его раздери!
Второй помощник атташе по культуре посольства США Джон Пиркс отказался от предложенного ему контакта. Поставив под угрозу всю разработанную и проводимую генералом в жизнь многоходовую комбинацию. Видно, Джон Пиркс, проходящий по документам, как Дядя Сэм, что-то заподозрил. Или проявил чрезмерную осторожность. Или...
Или плохо сыграл отведенную ему роль Корольков. Вполне может быть, что Корольков! Он в этой связке самое слабое звено. Его ни проинструктировать, ни проконтролировать, ни наказать нельзя. Он сам по себе. И преследует собственные цели. Поди решил приберечь полезные связи для себя. Тем более что его услуги уже оплачены. Смертью Туза.
Отсюда нельзя исключить, что при передаче информации он что-нибудь упустил. Или исказил. Или вообще ничего не сказал, когда встречался с Пирксом. Потому что встречался — точно...
Генералы и майоры расстраивались, матерились и портили кулаками казенную мебель. Иван Иванович был спокоен. Он с отсутствующим видом держал возле уха гудящую длинными гудками трубку и ждал. Его эти игры волновали мало. Ему что велели, то он и говорил. Если не велели — ничего не говорил. Сейчас ничего не велели.
— Жди здесь! — крикнул майор и как ошпаренный выскочил из комнаты. В соседнюю комнату. — Он отказался!
— Слышал.
— Почему? Ведь должен был. По всем статьям должен!
— Это по-нашему — должен. А по его, выходит, нет!
— И что теперь будем делать?
Делать было нечего. Агент внешней разведки чужого государства — не девушка, отказавшая кавалеру в свидании. К ней второй раз не придешь и не извинишься за то, что не понравился в первый.
— Если это Корольков, то можно попробовать надавить.
— А если не Корольков?
— Тогда Пиркс обрубит хвосты.
— Может, с другой стороны зайти?
— С какой?
— Например, со стороны швейцарского консульства.
— Это надо всю игру переиначивать... И зачем тогда, спрашивается, Королькову с Тузом помогли?
— В виде шефской помощи над криминальными структурами!
— Да-а, наделали делов. Вместо дела...