Козырной стрелок, стр. 36
— Говорит Фиолетовый. Вижу Фикус на подходах к мусорному баку. Вижу очень хорошо, могу работать.
Майор Проскурин на секунду замолк и задумался. Наверное, лучше было не рисковать и использовать выстрел теперь, пока Фикус досягаем. Мало ли куда он денется через минуту или две. Может, в ванну часа на два засядет или в гости к соседям уйдет.
Но, с другой стороны, выстрел на улице привлечет внимание дворовой общественности. И через них чуть не полгорода. А полгорода в задачи майора не входили.
А вот если выстрел найдет жертву в квартире, то все пройдет гораздо тише. Возможно, даже обойдется без милиции, потому что подручные Королькова ее не жалуют. И если есть хоть малая возможность, пытаются ее избежать.
— Белого вызывает Фиолетовый. Я могу работать Фикус. Прошу разрешения работать.
— Слышу тебя, Фиолетовый. Фикус на улице не работать. Повторяю, Фикус на улице не работать. Фикус работать на прежнем месте. Под крышей работать. Как понял меня?
— Понял тебя, Белый. Фикус работать на прежнем месте. Человек с ведром поднялся в квартиру, прошел на кухню, поставил ведро и стал засовывать туда новый полиэтиленовый мешок.
— Вижу Фикус, — сказал Фиолетовый, перемещая риску прицела на выставленный в сторону зад. — Разрешите работать Фикус?
Мешок никак не налеплялся на края ведра.
— От гнида склизкая! — высказал человек свое отношение к мешку и мусорному ведру.
— Коричневый?
— Коричневый слушает.
— Как подходы?
— Подходы свободны.
— Фиолетовому разрешаю работать.
Фиолетовый зафиксировал выставленный зад в прицеле и нажал на спуск.
Пуля сбоку чиркнула по двум мягким полукружьям чужого седалища, вырвав клочья мяса.
— А-а-а!
— Фиолетовый работу закончил.
— Фиолетовому уходить.
В подъезд заглянул какой-то случайный прохожий и диким криком позвал какого-то, которого все ждали, Сашку.
Иван Иванович встал с подоконника и пошел вниз.
Какими-то странными были его нынешние хозяева. Заставляют ходить по городу туда-сюда, заходить в пропахшие мочой подъезды, подниматься на верхние этажи и сидеть минут по пять, изображая полного идиота. И при этом утверждают, что это должно убыстрить его встречу с Корольковым-Папой.
Странно все это. И очень глупо...
— Фиолетовому, Сиреневому и Коричневому отбой.
— Поняли тебя, Белый, — отбой...
Глава 25
— Папа! Они отстреливают наших!
— Кто отстреливает?
— Не знаю кто. Но они уже продырявили Шныря и Гнусавого.
— Когда продырявили?
— Только что! Буквально несколько минут назад.
— Что, одновременно двух?
— Нет, Папа. По очереди. Вначале одного, потом, минут через двадцать, другого. Они их зашмаляли прямо дома!
— Из шпалеров?
— Нет, Папа, в том-то и дело, что нет! Они зашмаляли их из винтаря. Прямо через окно. Из соседнего дома.
— Они живы?
— Живы. Шнырю продырявили руку, а Гнусавому... хм...
— Куда попали Гнусавому?
— Гнусавому разнесли задницу по всей кухне. Он теперь полгода сидеть не сможет! Вообще-то, блин, им повезло. Могли, вглухую замочить! Могли башку разбрызгать вместо задницы.
— Лепил с легавыми вызывали?
— Пока вроде нет.
— И не надо. Обойдемся без них. Бери машину и вези их к нашему лепиле, который в седьмой поликлинике работает. Да не в поликлинику вези, а домой.
— Какие машины брать?
— Любые бери. «Волгу» бери.
— Папа, Гнусавый не сможет на «Волге».
— Почему?
— Папа, Гнусавый теперь не может сидеть. Ему не на чем сидеть.
— Ну бери тогда грузовую. Все!
— Папа. Тут с тобой просил поговорить Шнырь.
— Зачем поговорить?
— Не знаю, но, когда он мне позвонил, он кричал, что знает мочилу.
— Откуда он может знать?
— Папа, я не знаю. Я только сказал, что он сказал мне.
— Набери его.
Принесший новость блатной быстро стал нажимать кнопки телефона.
— Папа, он на телефоне.
— Ну? — коротко спросил Папа. По-другому он спросить не мог, потому что Шнырь был не его поля ягода. И даже не ягода.
— Папа! Он продырявил меня! Он отстрелил мне руку! У меня дырка в руке. Мне так больно, что я еле...
— Про дырку я уже знаю. Что ты мне хотел сказать?
— Папа, он хотел меня убить!
— Кто?
— Тот, который в меня стрелял. Но он промахнулся.
— Ты его знаешь?
— Я знаю его, Папа! Родной мамой клянусь! Это тот, который не убил меня, когда всех... Тогда, в доме. Когда я остался живым один. Папа, он очень обидчив. Он жмурит всех кто был тогда в доме! Папа, я точно знаю. Гадом буду! Он побил братанов там. А меня не смог. Промахнулся. И Шустрого не смог, потому что тот уехал к тебе. Но он все равно убил Шустрого, потому что не смог убить там. Он нашел его и все равно убил. И хотел убить меня. Потому что я тоже был там, но остался жив. Папа! Он жмурит всех, кто его тогда бил! Я это понял! Я это сразу понял, когда он отстрелил мне руку. Я не ошибаюсь, Папа! Я тебе это сказал, чтобы успеть. Потому что он все равно кончит меня. Он кончил всех, кто его обидел. Я остался последний. Папа, он не прощает обид! Он всегда находит тех, кто его обидел. Он под землей находит тех, кто его обидел. Теперь он...
Папа брезгливо отбросил трубку.
— Бери машины и вези их к лепиле. И вот что, первого Гнусавого вези.
— А что сказал за мочилу Шнырь?
— Глупость сказал! Сказал, что точно знает, кто в него шмалял.
— И кто?
— Сказал, что за ним гоняется тот, который наших в доме положил. Который сказал, что он Иванов. И теперь решил его добить, раз там не смог. В общем, полная дурь...
Служка неопределенно пожал плечами.
— Или, может, ты тоже так думаешь?!
— Я ничего не думаю, Папа. Здесь думаешь ты. Но, с другой стороны, почему бы и нет? Ведь Шустрого он замочил. А Шустрый тоже был там. Со Шнырем...
Папа внимательно посмотрел на своего подручного.
— Ботало ты! И он ботало! Дела нет ему гоняться по городу за каким-то дерьмовым Шнырем. И тем более за Гундосым! Велика честь будет. То, что шмальнули, — понятно. Только при чем здесь Иванов? Мало ли кто мог свести с нами счеты? Да хоть даже Сивый за свой магазин наехал. Или...
Зазвонил телефон.
— Возьми и скажи Шнырю, что ты выезжаешь.
— Это не Шнырь.
— А кто?
— Не знаю. Папа взял трубку.
— Ну что, узнаешь? — спросил голос.
— Ты кто?
— Я тот, кто тебе сегодня передал привет. Через окна твоих «шестерок».
Папа побелел и стиснул трубку в кулаке.
— Кто ты?!
— Я тот, кого ты ищешь. Я Иванов!
Иванов сидел в кабинете майора Проскурина и, глядя на его вплотную придвинувшееся лицо и на разложенные на столе листы, говорил в трубку написанный на них текст. Вернее, несколько предположительно возможных вариантов текста. Говорил по кабинетному телефону, который на АТС числился телефоном-автоматом.
— Правильно, — кивал головой майор. — Жестче! — показывал он стиснутый кулак. — Дави его! — крутил большим пальцем по столешнице стола.
Иван Иванович в точности старался следовать тексту и следовать тону, отрепетированному им с помощью преподавателя по сценической речи.
— Значит, все-таки узнал, — с усмешкой сказал Иван Иванович и, входя в роль, криво ухмыльнулся и покачал головой.
— Да, я узнал тебя! — еле сдерживая гнев, сказал Папа. И показал пальцем на телефон, чтобы с другого аппарата позвонили на АТС и узнали, кто и откуда говорит. — Откуда ты узнал мой телефон?
— Оттуда же, откуда я узнаю все, — сказал истинную правду Иван Иванович.
— Что ты хочешь?
— Я хочу справедливости. И хочу, чтобы никто не брал того, что ему не принадлежит...
— О чем ты?
Служки Папы, лихорадочно накручивая диск принесенного из соседней комнаты телефона, пытались дозвониться до телефонной станции.
— Ты знаешь, о чем.
— То, о чем ты говоришь, ты тоже не в лесу нашел.
— Но я нашел это раньше тебя!