Козырной стрелок, стр. 28

Так это что же получается? Это получается, что гражданину Иванову просто гражданских и просто уголовников для своих упражнений показалось мало? Что он решил на спецназовцах свои навыки испробовать. Пусть даже в порядке самообороны.

Так это получается, что гражданин Иванов сам спецназовец. Или даже круче, чем спецназовец, потому что опять один — четверых...

Или...

Или это все лишь обыкновенное, сильно прогрессирующее сумасшествие? Пожалуй, что сумасшествие. Потому что когда один — пятерых, еще одного, еще четверых, еще троих, потом четырнадцать и теперь вот новых четверых — то это шизофрения. Или паранойя. Или еще черт знает что, но тоже со сдвигом.

Похоже, что он, Старков, окончательно свихнулся.

А если не он, то мир вокруг него. Наверное, в том числе и мир. Или в первую очередь мир. Потому что не было раньше такого, чтобы один человек убивал десятки — и это ему сходило с рук. И самое главное, никого не удивляло! Чтобы, узнав о подобном случае, тут же не поднимали по тревоге ради поимки убийцы, расхаживающего по стране с пистолетами и стреляющего с двух рук во все, что шевелится, министра УВД, главу Федеральной службы безопасности, командующих внутренними войсками и погранвойсками и по нисходящей областные управления, отделения ФСБ и части внутренних войск и погранзаставы. Чтобы каждый день не требовали с министров отчета и не снимали стружку до самых костей. А министры, в свою очередь, со своих подчиненных.

Но нет, не поднимают, не ставят соответствующую задачу, не выстраивают на коврах и даже не удивляются. Ну убил и убил. Мало ли кто кого убивает?

Так, может, дело не в Старкове, не в Иванове, а в стране, в которой все они живут? Стране, где убийство стало настолько нормой жизни, что перестало быть сенсацией. Так, может, это страна создает из своих граждан серийных убийц? Тем, что перестало следить за похищенным из военных складов и расползающимся по стране оружием, перестало контролировать уволившихся в запас и действующих «спецов», позволяет спустя рукава расследовать самые жестокие и громкие убийства, амнистирует за взятки опасных преступников, не казнит тех, кто того трижды заслуживает. А главное — поощряет обнищание населения, толкая тем на совершение противоправных действий.

Может, в этом все дело? А Иванов не более чем иллюстрация к царящему в стране беспределу. Рядовой, по нынешним временам, душегуб. Только очень везучий душегуб. Потому что он уже очень многих. А его — никто...

Ведь если бы других таких же Ивановых не находили ножи и пули конкурентов, то и они могли бы мочить людей десятками и даже сотнями. Это пока еще до них дотянется рука правосудия и пока еще государство отсудит в их пользу пулю. Если вообще отсудит. Это же сколько можно успеть дел наворочать, не опасаясь за то ответить! Сколько человек положить!

Нет, правы были преподаватели юрфака, сто раз повторявшие, что останавливает преступника не строгость наказания, а его неотвратимость. Нет сейчас неотвратимости. И даже строгости нет. Оттого и появляются не боящиеся лишних трупов серийные убийцы вроде этого Иванова. И еще будут появляться. И гораздо более жестокие и удачливые, чем Иванов. Потому что смутное время... Ведь был же в двадцатые годы Ленька Пантелеев, которому Иванов в подметки не годился. Потому что Ленька Пантелеев убил не двадцать, не тридцать, а сто пятьдесят человек. И другие были, не лучше Леньки...

Так, может, действительно не Иванов такой, а страна такая? Может, он действительно Ленька Пантелеев нового времени? Начинающий Ленька Пантелеев.

А раз так, раз начинающий, то тогда это не — последнее его дело и не последние его трупы. Потому что до ста пятидесяти жертв ему еще очень и очень далеко...

Следователь Старков сидел в машине с работающим двигателем и никуда не ехал. Так и сидел, уперевшись лбом в ладони и в руль. Некуда ему было ехать. Потому что от себя не уехать. И от этого... гражданина Иванова тоже не уехать!

Никуда не уехать!

Глава 19

Борец третий день вылеживал на чердаке типовой пятиэтажки, напротив слухового окна. За три дня постоянные обитатели чердака к нему привыкли, приняли за своего и совершенно не стеснялись. Кошки ходили буквально по нему и даже не фырчали, когда он сгонял их с ног. Голуби уже не шарахались в стороны, а мирно сидели на балках, гулькая и периодически роняя отходы своей жизнедеятельности Борцу на голову.

— Кыш! — тихо говорил Борец, взмахивая рукой. Но голуби не улетали, а лишь переступали лапками, наклоняли головы и косили вниз бусинками глаз. — Кыш!

Громко Борец кричать не мог, чтобы не раскрыть местоположение своего НП и не завалить все дело.

— Бисовы птицы! — еле слышно ругался он, стирая с куртки светлые капли. — Что б вас всех! — и снова припадал к объективу закрепленного на штативе бинокля.

Из подъезда дома вышла женщина с сумкой. И не торопясь пошла в сторону магазина.

Ей навстречу в подъезд поднялся по ступенькам молодой парень... И вышел через несколько минут, видно, никого не застав.

Вернулась женщина...

Сдохнуть можно со скуки. В боевых и учебных операциях в объективах хотя бы «коробочки» и «карандаши» мелькают. А тут домохозяйки с авоськами.

Опять парень. Но уже другой парень... Еще четверо... Нет, трое. Три парня и одна девушка... Внимание! Один из парней очень похож на того, который был на фотографии из дела Шустрого. Просто очень похож. И волосы. И нос... Так, может, это и есть Шустрый?

Борец подкрутил окуляры, чтобы добиться большей резкости. И стал выжидать, когда незнакомец повернется более удачно.

Точно, он! Не зря, значит, Борец подставлял свои плечи и голову под происки голубей. Дождался все-таки, что Шустрый объявился по месту своей постоянной прописки. Выходит, не на одних только «хазах» и «малинах» обитают уголовнички. Бывает, и домой приходят.

Теперь надо поглядеть, кто идет с ним рядом. Один маленький, мордатый, в сером плаще. Другой высокий, с короткой стрижкой, в кожаной куртке. И совершенно никакая девушка...

Борец не умел по-настоящему разглядывать, составлять словесный портрет и классифицировать «объекты наблюдения». Потому что не был профессиональным шпиком. А был военным диверсантом. Который гораздо лучше, чем лица, различал, опознавал и сортировал бронетехнику, зенитные и ракетные комплексы, самолеты, вертолеты и корабли вооруженных сил и военно-морского флота вероятного противника. Ему достаточно было увидеть лишь часть борта танка или фюзеляжа самолета, чтобы назвать их марку и перечислить тактико-технические характеристики. Он хранил в памяти и мог опознать военную технику практически всех развитых стран и стран, входящих в военные блоки.

Впрочем, и людей тоже, если они были одеты в форму и имели при себе оружие. По лычкам, звездочкам, покрою и Цвету мундиров, форме пряжек и пуговиц он мог абсолютно точно сказать, к какому роду войск, какой страны принадлежит этот военнослужащий. То же самое он мог определить по бывшему при них оружию.

О гражданских он так много сказать не мог, так как они были без лычек и без оружия. Они все были на одно лицо.

Совершенно невыразительное, с точки зрения, военного разведчика, лицо.

Там, где Борец мог выделить лишь несколько отличительных признаков, профессионал-филер перечислил бы несколько сот.

Но Борцу не надо было несколько сот. Ему было довольно трех, чтобы запомнить нужные ему лица. Что, что, а фотографическую память во время бесконечных тренировок по наблюдению за территорией условного противника ему натренировали. Уж коли он запоминал за одно занятие по полусотне номеров условной бронетехники противника, то три лица уж как-нибудь...

Борец перевел бинокль на окна. Вернее, на три окна квартиры, где согласно прописке жил Шустрый. Если он не ошибся, то буквально через три-четыре минуты Шустрый и гости мелькнут в проеме окон.

Точно. Вон он. Прошел из коридора сразу на кухню. На лил в стакан воды и выпил залпом. За ним просеменила девушка. Придвинулась вплотную, потерлась щекой о плечо.