Господа офицеры, стр. 48

Когда стало понятно, что это не призраки, а живые люди, именно что чудом вырвавшиеся из лап смерти, господа генералы не смогли удержать радостно-удивленных возгласов. Штабс-капитан Левченко сначала схватился за сердце и сел прямо на прибрежную гальку, но тут же вскочил и бросился к Сергею Голицыну, который с трудом спешивался.

Петр Бестемьянов, когда до него дошло, что, вопреки всему, он снова видит своего любимца, широко перекрестился, шагнул к спрыгнувшему с коня великому князю... Но тут сознание покинуло старого унтера, и Николенька еле успел подхватить обмякшее тело Бестемьянова.

– Осторожнее, Андрюша, друг, – чуть слышно прошептал бескровными губами Голицын попытавшемуся обнять его штабс-капитану. – Подстрелили меня.

Слегка пошатываясь, Голицын подошел к генералам, по всем правилам, хоть с видимым трудом, отдал честь.

– Ваше превосходительство! – обратился он к командующему Кавказской армией. – Боевая задача выполнена, «Большая Берта» уничтожена. Освобождены из турецкого плена двадцать четыре русских офицера. К сожалению, большинство из них геройски погибли. Считаю себя обязанным доложить вам, что, если бы не их доблесть и самоотверженность, мне не удалось бы подорвать гаубицу.

– Вы ранены? – озабоченно спросил Огановский. – Что с вашей рукой, поручик?

– Вероятно, перебита лучевая кость. Не извольте беспокоиться, господин генерал, ведь я среди своих. Заживет, как на собаке, – слабо улыбнулся Голицын. – Не везет мне с левой рукой, вторая дырка за полгода...

– Но как вам удалось спастись? – с удивлением спросил Юденич. – Вам и великому князю. Мы, признаться, уже в мыслях похоронили вас...

– Это великому князю спасибо, – Голицын кивнул в сторону покрасневшего от смущения Николеньки. – В самый последний момент, когда я уже с жизнью прощался, он подскакал с заводным конем в поводу. Ну, я же кавалерист и, говорят, неплохой. Вскочил в седло, и рванули мы с его сиятельством от «Большой Берты». А секунд через десять она тоже рванула. Только ствол разорвало не в нашу сторону, тут просто повезло, иначе... Дальше что? Когда я на коне, ваше превосходительство, смерти за мной не угнаться. Повстречали вот во всеобщей неразберихе двух этих славных казаков... Героические хлопцы, ваше превосходительство, они из тех храбрецов, что со мной в рейд уходили. Только двое их осталось, остальным же вечный покой и вечная слава. Думаю, что станичники достойны высоких наград и внеочередного производства в унтер-офицерский чин. Затем мы вчетвером скакали вдоль берега всю ночь, потом с боем – гранаты и немного патронов у нас оставались! – перешли линию фронта. Но, хочу еще раз подчеркнуть, если бы не доблестное поведение великого князя Николая, я бы не имел чести сейчас рапортовать вам. Он настоящий храбрец и герой, даром что годами молод.

– Ваши превосходительства! – заплетающимся от волнения языком сказал великий князь, обращаясь к обоим генералам сразу. – Это господин поручик настоящий герой! Ведь он не вскочил на коня, он спрыгнул с пятисаженной высоты, прямо со ствола басурманской пушки, и он попал точно в седло! Если бы я не видел этого своими глазами, ни за что не поверил бы, что такое вообще возможно, а ведь господин поручик был уже ранен в руку! – юноша смотрел на Сергея горящими от восторга глазами. – Если бы господин поручик промедлил хоть на несколько секунд... Тогда бы я остался в момент взрыва прямо под стволом. Тогда бы я с вами сейчас не разговаривал. Это не я его спас, это господин поручик Голицын спас нас обоих.

– Позвольте, ваше превосходительство, – теперь к Юденичу обратился Андрей Левченко.

– Говорите, господин штабс-капитан, – кивнул командующий, – мы вас слушаем.

– Вместе с великим князем Николаем мы бежали из плена, мы сражались плечом к плечу. Я считаю своим долгом заявить, что великий князь проявил смелость, находчивость и несомненный воинский талант. Он храбро дрался, он проявил себя воином и настоящим мужчиной.

Услышав такие слова, Николенька зарделся, как маков цвет, а Юденич тихонько буркнул в усы:

– Перехвалите юнца... Впрочем, молодчина, чего уж там...

– Ваше превосходительство, господин командующий! Я прошу вас оставить меня здесь, на фронте, в действующей армии. Когда-то же должен я начинать! Я хочу стать настоящим боевым офицером! Неужели я не доказал, что достоин этой чести? – с отчаянной решимостью произнес великий князь.

– Я бы оставил, – тихо сказал Огановский, словно бы обращаясь к самому себе.

– Я бы тоже, – столь же тихо, но так, чтобы великий князь и поручик Голицын услышали его слова, отозвался Юденич. – Увы, это невозможно. Я получил по фельдъегерской связи негласное распоряжение императора: лишь только мы разыщем великого князя, тут же «под присмотром» отправить его в столицу.

Николенька низко опустил голову, а Голицын недовольно произнес:

– Но как же так? Он же впрямь доказал свое право драться за Россию!

Юденич чуть раздраженно пожал плечами:

– Решения государя не обсуждаются. Я полагаю, поручик, что лучшим сопровождающим для великого князя станете вы. Тем более вам положен отпуск для лечения ранения. Штабс-капитан Левченко тоже отправится с вами, ему нужно отдохнуть и прийти в себя после перенесенных в плену невзгод.

– А я, ваше высокопревосходительство? – раздался слабый голос очнувшегося Бестемьянова. – Меня тоже с их сиятельством отправьте, нельзя мне с Николенькой расставаться!

38

Прошло три недели с того дня, как граф Александр Николаевич Нащокин давал прием, на котором князь Сергей Михайлович Голицын, поручик Лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка, был представлен королеве синематографа Вере Холодной. Вновь наступил вечер среды, и в особняке графа Нащокина снова собрались приглашенные на светский раут гости.

Заведенный порядок «Нащокинских сред» не изменился: дамы и господа прохаживались по гостиной, пили шампанское из фужеров, подаваемых вышколенными лакеями, лениво обменивались друг с другом светскими, придворными, коммерческими и прочими новостями. Приемы у Нащокина за то и ценились высшими кругами столичного общества, что на них можно было в неофициальной обстановке встретиться с нужным человеком, обсудить волнующие вас проблемы, наконец, просто беззлобно посплетничать.

– ...сахарозаводчик Полозов? Который тамбовский городской голова? Что вы, барон, это вас кто-то обманул, насколько мне известно, Полозов не близок к разорению, а вовсе наоборот. Да, мне приходилось бывать в Тамбове. Умопомрачительная дыра. А вот тут вы правы, ваша светлость: Полозов наворовал столько, что хватит внукам и правнукам. Если они у него будут. Казнокрад большого размаха. При Петре Великом его непременно повесили бы, а при матушке Екатерине отправили бы по Владимирке в кандалах. Золотые были времена! Но, барон, мой вам совет: трижды подумайте, прежде чем связываться с Полозовым на поле коммерции и биржевой игры. Это такой редкостный пройдоха и жулик, что самого Вельзевула надует. Однако исключительно умен, этого у него не отнимешь.

– ...и только представьте, Анета, Алексис сделал все возможное, чтобы свести этого молодого безумца, корнета Терецкого, с Мари! Да, я сама свидетельница, Алексис только что любовные записки им не разносил. Он добился своего: теперь Мари на него и не смотрит, она влюбилась в Терецкого, как кошка, и, по слухам, уже оказала корнету максимальную благосклонность. Ума не приложу, зачем Алексису это понадобилось.

– Бог мой, милочка, чего ж здесь непонятного? Графу Алексею необходим постоянный мужчина в Машенькиной постельке, дабы злые языки не укладывали туда самого графа. У него очень ревнивая жена, а свои средства граф давно прокутил. Так что пока граф не пустит по ветру приданое, он постарается поменьше раздражать супругу и не давать ей поводов для ревности.

– ...никогда не видел такого блестящего карамболя! О! Этот молодчик далеко пойдет, он уже сейчас владеет кием лучше всех клубе.