До последней капли, стр. 45
— Черт! Что они там, с ума посходили? — в сердцах выругался Седой, отстраняясь от окна. — Ну ты, дерьмо столетнее, ты начнешь разговаривать или нет?
И снова ударил в лицо и корпус носком ботинка. Ботинки у него были модные, с узкими мысками.
«Лучше бы он придерживался классической моды, — подумал Сан Саныч, услышав, как у него хрустнуло ребро. — А еще лучше носил домашние шлепанцы. А еще лучше тапочки. Одноразовые. Белые».
— Молчишь? Ладно, дьявол с тобой! — сказал Седой. — Не хотел брать грех на душу, да, видно, придется, — и пошел в сторону плачущих в углу пленниц.
Кажется, действительно у него кончилось время. Или терпение. Или и то и другое одновременно.
Седой схватил за руку девочку и, оторвав ее от матери и от пола, поднял на уровень глаз.
— Ну что, будешь говорить?
Девочка закричала. Мать бросилась ей на помощь.
— Пошла вон! — не глядя, отпихнул ее палач.
Женщина отлетела к стене и, ударившись затылком, затихла.
— Ну, что скажешь?
— Шеф велел не трогать девочку и женщину, — еле сдерживаясь, чтобы не заорать, сказал Сан Саныч.
— Дурак. Шеф сказал — кончать их обеих, если ты будешь упорствовать. А ты упорствуешь. Ну что, будем доводить все до логического конца?
Бандит вытащил из заплечной кобуры пистолет и приставил дуло к голове девочки. Девочка, до того визжавшая и дрыгавшая ногами, испуганно затихла.
— Это вышка! — напряженно сказал Сан Саныч.
— Что?
— Я говорю, если ты выстрелишь — тебе дадут вышку.
— Если бы меня расстреливали за каждую такую соплячку, я бы уже раз пять побывал на небесах. А я, как видишь, стою здесь, перед тобой. Я считаю до тридцати. И нажимаю курок. Раз. Два. Три…
Сан Саныч молчал. Сдаться сразу он не мог. Это было бы слишком унизительно и слишком подозрительно.
Но не сдаться он тоже не мог.
Девятнадцать.
Двадцать…
Девочка испуганно выпучивала глаза, пытаясь скосить их на притиснутый к голове пистолет.
— Чтобы ты не испытывал иллюзий, знай — я выстрелю. Точно! — пообещал палач. — А потом выстрелю в женщину. А в тебя стрелять не стану. Тебя я оставлю живым, рядом с их трупами. Тебя растерзают родственники. Итак, последние десять секунд. И последнее твое слово. Двадцать один…
— Отпусти девочку. Я согласен.
— Не слышу. Громче.
— Я согласен! Я все скажу! — что было сил заорал Полковник. — Все-е-е!!!
— Вот теперь слышу, — удовлетворенно хмыкнул бандит. — Давно бы так, — и отшвырнул девочку прочь.
— Говори.
— Вначале развяжи руки.
— Тебе руки без надобности. А язык у тебя свободен. Не тяни время.
— Я не тяну время. Я забочусь о твоей шкуре. Седой удивленно приподнял бровь.
— Думаешь, шеф будет рад тому, что ты узнаешь о его секрете? Или, наоборот, сильно огорчится?
Седой на мгновение задумался. И даже лоб у него вспотел.
— Давай я лучше все напишу. Если ты, конечно, мне руки развяжешь.
Седой еще раз взглянул на дверь, словно прикидывая, сможет ли он по-быстрому отыскать шефа. На связанного пленника и окно — не выбросится ли тот, пока он находится в отлучке? На заложниц — не попытаются ли они сбежать, воспользовавшись одиночеством? И решил не рисковать.
— Черт с тобой — напишешь.
Седой приблизился к Полковнику, засунул пистолет в карман и наклонился.
Он наклонился, взялся за ремень, но распустить узел сразу не смог. Кожа намертво стянулась на запястьях. Седой дернул раз, другой и, наклонившись совсем низко, схватился за ремень зубами.
Сан Саныч разжал в стороны руки, вытягивая пальцами зажатый в ладонях гвоздь.
— Вот зараза! — тихо ругался бандит. — Кто ж так затянул-то.
Сан Саныч вытащил гвоздь на две трети длины, плотно уперев шляпку в ладонь правой руки. Теперь все решала быстрота действий. Теперь опоздать — значило не успеть. Значило погибнуть.
— Эй, — негромко сказал он. — Посмотри на меня.
Бандит инстинктивно подчинился, поднял глаза.
— Не хочу тебя расстраивать, но все-таки ты козел, — прошептал Сан Саныч.
— Что? — удивился Седой, резко приподняв голову.
Чем и подписал себе смертный приговор.
Сан Саныч мгновенным движением сомкнул ладони в кулаки, выпустив почти во всю длину стальное жало гвоздя, и, сильно толкнув руки вверх, вогнал его в горло противнику. Точно в сонную артерию.
На его живот, на грудь, на лицо, на пальцы брызнула струя горячей крови.
Бандит упал вперед лицом, даже не закрыв глаза. Он так и умер, без вскрика — ткнувшись открытыми глазами в пол.
Извиваясь и откатывась в сторону, Сан Саныч выбрался из-под дергающегося в агонии тела и встал на колени.
— Козел, — повторил он. — Козел! Причем дохлый! — и сплюнул на труп поверженного врага.
Только тут пленницы поняли, что произошло. И страшно, в полный голос, закричали.
Кто их, женщин, разберет: их убивают — кричат, их врагов убивают — все равно кричат. Причем с одинаковой истеричностью.
— Цыц! — скомандовал Сан Саныч. — Еще накликаете кого-нибудь. Молчать, я сказал! Пленницы осеклись.
— Развяжите мне руки. Быстрее.
Марина, даже не догадавшись подняться на ноги, подползла к Полковнику и яростно, не жалея ногтей и зубов, вцепилась в ремень.
— Возьми стул и засунь ножкой в дверную ручку, — распорядился Сан Саныч, сбрасывая ремень, вытягивая из кармана бандита и сразу взводя пистолет. — И успокой дочь. Нам лишний шум ни к чему. Нам еще отсюда выбираться.
Как отсюда выбираться, Сан Саныч еще не знал.
Но оставаться не намеревался. Это точно!
— Ничего. Теперь уже ничего. Теперь все будет хорошо…
Глава 29
— Слышал крики? — показал указательным пальцем на уши Борис.
— Слышал, — кивнул Михась.
— Мне кажется, — пальцем на губы, — кричала женщина, — полукруглое движение в районе бюста.
— Согласен. Может, наши?
— Может, и наши.
— Надо бы проверить.
— Надо. Но только одному.
— Хорошо, тогда пойду я. Ты — подстрахуй подходы.
Плавным, скользящим, бесшумным шагом Борис двинулся к крыльцу, ведущему в корпус. Михась залег в клумбу, спрятавшись в цветах.
— Все нормально! Работаю! — показал он большой палец.
Борис шагнул за дверь.
В здании было тихо и сумрачно. Борис двигался вдоль стен, выставляя вперед настороженный автомат, подолгу задерживаясь у каждой встретившейся двери, плавно дергая ручки. Никаких признаков жизни.
Второй этаж. Одна комната. Вторая. Третья.
За четвертой дверью был кто-то живой. В этом Борис мог поклясться. Может быть, пол перед нею был более грязный, может, поверхность подле ручки более захватанная. Но дверь открывали. И не раз. Это точно.
Встав вплотную, так, что ухо почти касалось дерева, Борис прислушался. И ничего не услышал. Ни звука. Ничего, кроме напряженной, звенящей в ушах тишины. Он осторожно тронул ручку. Дверь подалась. Он толкнул ее сильнее. Дверь открылась. Теперь ничего не оставалось, как зайти внутрь. Борис шагнул за косяк.
И тут ему точнехонько в темечко ударила рукоять пистолета. Борис охнул и мешком свалился на пол.
Глава 30
Анатолий держался из самых последних сил. Как защитник Брестской крепости на тридцатый день обороны. У него уже заканчивались боеприпасы и заканчивались силы. Он устал ползать от убежища к убежищу и все чаще залегал в каком-нибудь одном из них. Пока пули не начинали ложиться совсем близко. Тогда он, проклиная все на свете, полз в соседний окоп. И снова стрелял, и снова, когда становилось невмоготу, переползал.
Бандиты подобрались совсем близко. На расстояние броска гранаты, которую Борис и ждал с мгновения на мгновение. В соответствии со стрелковым уставом. Если подполз к противнику на достаточно близкое расстояние — забрасывай его гранатами.
Нынешнее расстояние было более чем достаточное. Значит, граната должна последовать неизбежно. Если только позволить оторваться им от земли.