Скиф, стр. 20

К счастью для Сани, ему удалось избежать глупых вопросов типа: «И все?!» Вместо этого Вера нежно поцеловала смущенного парня в губы и проворковала:

– Идем наверх, а то здесь так неудобно...

То, что происходило в спальне, можно описать простым, но емким словосочетанием «безудержный секс». Вера оказалась опытной наставницей, а ее юный партнер – способным учеником, как губка впитывающим любовную науку. Временами казалось, что двуспальная деревянная кровать не выдержит тех выкрутасов, которые на ней вытворяла эта неугомонная пара. Она скрипела, грозя рухнуть под напором активно двигающихся на ней тел, но все же выдержала эту нагрузку, которая прекратилась только под самое утро.

Взглянув на настенные часы, Александр засобирался, вспомнив, что кроме лежащей в его объятиях женщины у него есть и другие не менее важные обязанности. В семь часов ему надлежало быть в кабинете у Кума, а до семи оставалось всего лишь тридцать минут. Быстро собрав раскиданные по гостиной шмотки, он в бешеном темпе оделся, торопливо поцеловал на прощание завернутую в халат Веру и как ошпаренный выскочил на улицу.

На поиски в предрассветных сумерках своего коттеджа у него ушло минут двадцать. Время неумолимо поджимало, поэтому когда он влетел в свое жилище, собираясь на скорую руку умыться-побриться, то не сразу заметил молчаливо сидящего в гостиной Петровича.

– Петухи проснулись и поют, ... согнулись и идут. – Кум саркастически оглядел своего подопечного. – Как голова, не болит?

– Да нет. – Александр чувствовал себя неловко.

– Это хорошо. А другая голова на месте?

Саня смущенно молчал, чувствуя свою вину за опоздание, и приготовился к неотвратимому выговору.

– Вам, курсант, – Петрович выразительно посмотрел на часы, – уже надлежит стоять по стойке «смирно» в моем кабинете, а вместо этого что мы видим? Правильно, мы видим злостного нарушителя режима, который променял свой, можно сказать, служебный долг на общеизвестный женский орган. Я в чем-то не прав?

Александр молча рассматривал рисунок на линолеуме, понимая, что Кум прав и все действительно так, как он это описал.

– Так вот, Скиф, на будущее, чтоб ты знал: все перемещения внутри гарнизона и техтерритории тщательно отслеживаются. Если тебе положено быть в моем кабинете в семь утра и ты не прошел проходную как минимум за пятнадцать минут до этого, автоматически дежурная смена тут же докладывает о твоем отсутствии по команде. Дальше по обстоятельствам. Тебя в любом случае найдут, живого или мертвого, и поверь мне, карательные санкции в случае твоей самоволки будут очень серьезными.

Петрович достал сигареты, закурил:

– Ладно уж, на первый раз будем считать, что ничего не случилось. С проходной я все уладил, поскольку, честно говоря, чего-то подобного и ожидал, но на будущее учти – больше я таким добрым не буду.

– Спасибо, Петрович. – Сообразив, что гроза прошла стороной, Александр почувствовал облегчение. – Обещаю, больше такого не повторится, я...

– Все, замяли. – Петрович был лаконичен. – Дуй умывайся, а с этой Мессалиной доморощенной я еще тоже побеседую. Этак пойдет – она тебя до смерти заездит, а тебе еще...

О чем там еще ворчал Петрович, Александр уже не слышал, поскольку скрылся в ванной, довольный тем, что легко отделался. Когда он, чисто выбритый и посвежевший, вновь появился в гостиной, Кум его уже ждал.

– Пошли, Саша, позавтракаем. Потом заселишься в свой кабинет, получишь униформу, учебники, а заодно и аванс, а то у тебя на данный момент, как у латыша, – хрен да душа. – За недолгое время знакомства Александр успел заметить, что его наставник был настоящим кладезем народного фольклора, используя различные присказки и прибаутки, которые зачастую очень точно отражали происходящее. – У тебя, как я понял, теперь мамзель завелась, а без денег мужик не мужик, а примитивный самец! И не надо так сурово собирать брови в кучу. Возможно, я несколько резок в оценках, но суть от этого не меняется, такова уж жизнь. – Петрович потрепал насупившегося Александра по плечу. – Пойдем, дел у нас на сегодня уйма, надо все эти организационные вопросы утрясти до обеда, потом отоспишься до вечера, а к ночи прибудет Хранитель и проведет твою инициацию охотника. Мужайся, это хоть и неприятная процедура, но никуда от нее не денешься.

Петрович первым вышел на улицу, где уже занялся поздний зимний рассвет, обещая погожий февральский денек, который должен был стать поворотным в жизни Александра.

Глава шестая

Вечером того же дня отдохнувший Александр прибыл, как ему и было предписано, в кабинет номер один, где кроме Кума и полковника Сергеева присутствовал совершенно незнакомый ему старик. По тому, как почтительно к нему обращаются и Кум, и даже сам полковник, Саня сделал вывод, что, вероятно, старик является здесь главным. Между тем дедушка, едва Александр вошел и поздоровался, немедленно обратил на него самое пристальное внимание. Он не мигая уставился ему в глаза, словно хотел взглядом просверлить в парне дырку. Внезапно Саню пробрал озноб, и было от чего. Зрачки дедовских глаз были не круглые, как у обычных людей, а, наподобие кошачьих, вытянутые по вертикали.

Старик, видя произведенное впечатление, неожиданно добродушно улыбнулся.

– Какой он у вас пугливый, – бросил он через плечо полковнику, а потом «обнадежил» Александра: – Ну ничего, Саша, и не к таким зрелищам привыкнешь.

Наконец, очевидно высмотрев то, что ему было нужно, дед повернулся к почтительно ожидающему его распоряжений Петровичу:

– Не будем, пожалуй, тянуть резину. Давай, Гриша, готовь вьюношу к процедуре, а я пока тоже соберусь.

Петрович приблизился к Александру:

– Пошли, Саня. – Он подтолкнул его к стоящей в кабинете кушетке. – Раздевайся, все снимай, тут стыдиться некого.

Александр послушно освободился от одежды, оставшись голым, как младенец, испытывая от своей наготы еще большую растерянность.

– Ложись. – Кум кивнул на кушетку.

Александр, чувствуя смутную тревогу, осторожно устроился на жестком ложе. Петрович достал широкие кожаные ремни и ловко зафиксировал ими Александра на кушетке, стянув его туловище, руки и ноги.

– Ничего не бойся, это для твоей же безопасности.

То, что с ним будут вытворять нечто малоприятное, Александр понял и без объяснений, поскольку таким же образом в больницах привязывают эпилептиков, и тоже для их безопасности. Волнение, вызванное непонятными манипуляциями с его драгоценным телом, возрастало с каждой минутой. Краем глаза Саня видел, как старик достал из древнего на вид саквояжа толстую книгу в золотом переплете, разместил этот фолиант на подставке, которая находилась в центре нарисованной на деревянном полу пентаграммы. Затем достал три толстые витые свечи и расставил их в виде треугольника, в центре которого оказалась кушетка с лежащим на ней Александром.

В кабинете повисла гнетущая тишина, только было отчетливо слышно, как тихонько поскрипывают переворачиваемые страницы древней книги. Александр прислушивался к своему самочувствию, но ничего, кроме зябкого сквознячка, не ощущал. Он так увлекся самосозерцанием, что не сразу обратил внимание на тихое, едва слышное бормотание, исходившее из того места, где расположился дедок. Саня скосил глаза, пытаясь рассмотреть чтеца получше, однако, словно почувствовав на себе чужой взгляд, старик замолчал. Он стоял около раскрытой книги, прикрыв веки, и, казалось, впал в транс наподобие того, в который впадают чукотские шаманы. Во всяком случае, старик так же, как и они, медленно раскачивался из стороны в сторону, покачивая седой как лунь головой в такт слышной только ему мелодии. Это качание продолжалось не более пары минут, после чего старик опять завел свое монотонное бормотание, читая текст из лежащей перед ним книги.

Александр, ожидавший чего-то непонятного и оттого еще более пугающего, по-прежнему ничего не чувствовал. В какой-то момент ему стало казаться, что все происходящее с ним всего лишь затянувшийся дурной сон и сейчас он проснется, оставляя в мире грез и старика, и полковника, и Кума. Однако время шло, а гнетущая обстановка кабинета никуда не пропадала. Более того, старик, на минуту прервавшись, подошел к Александру и, пользуясь указательным пальцем вместо кисточки, нарисовал на его обнаженной груди, лбу и конечностях странного вида знаки. В качестве красителя им была использована красная жидкость, бутылочку с которой он извлек все из того же саквояжа. У Сани возникло сильное подозрение насчет этой краски, поскольку, принюхавшись, он почувствовал в воздухе легкий сладковато-соленый запах – запах свежей крови.