Волчья верность, стр. 47

– Не выйдет, – ответил Тир.

– Не выйдет, – подтвердил Эрик.

– Нет. Хуже детей. – Хильда требовательно протянула руку, и Эрик помог ей подняться из кресла. – И эти люди управляют империей!

Она вышла в зал, растаяла в музыке и переливающемся магическом освещении.

– М-да, – сказал Эрик. – Это вот что сейчас было? Я про множественное число.

– Издевается. Она часто так делает.

И была пауза, длиной в трубку и бокал вина. Оба молчали: и император и его демон. Странно, что никто их не побеспокоил: крохотный альков, отделенный от шумного праздника только портьерой, как будто выпал из сферы восприятия гостей.

– Ты мог бы вернуть дружбу князя Мелецкого, если бы вел себя более последовательно, – заговорил Эрик.

– Это как, например?

– Ты не захотел спасти князя, но сдался в плен, чтоб спасти Блудницу, и остался без руки, чтоб спасти нас. Неудивительно, что Казимир… хмм…

– …расстроился. Угу. Я вел себя последовательно. И не собирался никого спасать. Насчет руки я же говорил, что это была случайность.

– Да-да. Я помню. Ты просто порезался.

Тир вздохнул и закатил глаза:

– Не надо меня добивать. Я и так знаю, что сделал глупость. Большую глупость. Этого больше не повторится.

– Ты, рискуя жизнью, спасаешь почти сотню человек, чтоб спасти их – нас – отрубаешь себе руку, мы все признательны… Я – точно признателен. А ты, оказывается, считаешь, что сделал большую глупость. Пойми меня правильно, Суслик, это сбивает с толку.

– Я же не считаю, что совершил ошибку.

– И на этом спасибо. Но имей в виду, что, если понадобится, я просто прикажу тебе наладить отношения с Казимиром. Мы вот-вот начнем войну за Эстремаду, и в этой войне командиры двух особых авиагрупп должны, как раньше, доверять друг другу в бою. Иначе и Старая Гвардия и… «Драконы» станут в два раза менее эффективны, а этого я допустить не могу. Это понятно?

– Так точно, ваше величество.

– Очень хорошо.

– Когда начнется война?

– Летом. Время еще есть.

К середине месяца граткхар Тира пригласили в клинику Гахса, где благополучно приживили наконец-то выращенную новую руку. Казимиру восстановили потерянный глаз еще раньше. О неприятностях с раиминами можно было забыть. О своем идиотском поведении – тоже. И обязательно нужно было забыть о человеке по имени Дитрих фон Нарбэ, о пилоте с Земли, который обещал смотреть в небо и убил, не сдержав обещания. Такие воспоминания не способствуют душевному равновесию и заставляют сомневаться в тех людях, в которых сомневаться нельзя.

Тир день за днем откладывал удаление опасных файлов. Парадоксальным образом, прежде чем забыть, он хотел как следует вспомнить то, о чем – о ком – помнить нельзя. Прошлое, не осмысленное должным образом, не похороненное раз и навсегда, имеет свойство становиться будущим. История будет повторяться снова и снова до тех пор, пока ты не осознаешь своих ошибок.

Или пока ты не умрешь.

А если ты уже умер? Что делать с таким прошлым?

Тир фон Рауб хотел вспомнить человека, который когда-то перевернул его мир, а потом отправил его в огонь. Тир фон Рауб жил сейчас в окружении людей, очень похожих на того человека. И это сходство отнюдь не радовало.

Особенно с учетом того, как, оказывается, легко он может забыть себя ради их спасения.

История четвертая

КОШАЧЬИ УЛОВКИ

ГЛАВА 1

Слава тем, кто способен летать без намека на гибель, благо им проноситься по синему гладкому небу.

Башня Ровен
Эстремада. Пригороды Перенны. 2570-й год Эпохи Людей. Месяц сарриэ

Тир танцевал с Блудницей. Это был полет над Эстремадой, и дгирмиш изливался стремительной, чуть вздрагивающей мелодией танго Астора Пьяццолы, а перед глазами в сбоящем ритме сменяли друг друга белая пена и острая бездонная синева.

Блудница вела. Сейчас и здесь музыку можно было слушать. Ее нужно было слушать. И машина, обладающая потрясающим чувством ритма, вытанцовывала совершенно невероятные па, словно проверяя Тира.

Он держался.

Ему нравилось.

Пируэт, арабеска. Каскад «прыжков», с дистанцией от полуметра до двух километров, и казалось, что если очень быстро оглянуться – успеешь заметить силуэт танцующей машины там, откуда они только что исчезли. Блудница не признавала классических танцевальных па. Бешеный смерч фуэте… и не доведя до конца последний разворот – нахлестывающиеся одна на другую мертвые петли.

– Ах так! – возмутился Тир, не ожидавший такой выходки.

Сердце подскочило от восторга, и стало весело, хотя причин для веселья вроде не было.

Уж точно не было. Но в небе легко забыть об этом.

Он позволил Блуднице завершить вираж и повел сам. В классическом танго. Прямом, гордом и неотвратимом. Блудница мигом поняла вызывающе самоуглубленную экспрессию нового танца, покорилась безропотно и чутко… На короткий миг. Чтобы потом, вскинувшись на хвост, четким стаккато вбить в рваную мелодию свой собственный ритм.

Это у нее здорово получалось. Тиру казалось иногда, что есть в Блуднице немножко Саломеи. Совсем немножко – умение танцевать. Способность переосмыслить старый танец, увидеть его по-новому и по-новому подать.

Саломея, помнится, затребовала голову Крестителя.

Блудница в этом смысле пошла куда дальше. Она сама убивала.

«Может быть, – думал иногда Тир, – потому она и видит иначе».

В том, что машина видит мир иначе, чем человек или демон, ничего удивительного не было. А вот иное видение музыки – это казалось странным. И за эту странность Тир любил Блудницу едва ли не больше, чем за бесконечную и бескорыстную ее преданность.

Странность.

Это роднило.

А еще любовь.

Кто начал первым, сейчас уже и не выяснить. Казалось, что оба только ответили на чужое чувство. Блудница потянулась к нему навстречу. А он, наоборот, к ней. Теперь он помнил – вспомнил – о другой машине, о вертолете по имени Мурена, ожившей, чтобы спасти его. Машины тоже умеют совершать чудеса. Они не похожи на людей, но похожи на него, демона, и так же, как он, раздвигают границы возможного, когда пытаются спасти кого-то – не себя.

Мурена была первой. И жаль, что пришлось забыть ее, чтобы забыть того человека. Жаль, что снова придется забыть о ней. Забыть нужно, потому что слишком хочется вернуться. Снова увидеть ее.

Снова увидеть – его.

Человека, обещавшего смотреть в небо.

Человека, стрелявшего в спину.

Это неважно. Он сделал то, что должен был. Он умел летать. А возвращаться на Землю нельзя.

– Домой, – сказал Тир.

«Нет», – попросила Блудница.

– Домой. Гуго ждет.

Блудница провалилась вниз, пронеслась над побережьем и едва не нырнула в беспокойные барашки волн Эстрейского моря. Домой в последние недели означало – в Миатьерру. В Миатьерре ждал Гуго. Там же ждала Хильда. О чем Блудница и напомнила не без ехидства, хотя ровным счетом ничего не смыслила в человеческих взаимоотношениях. Она не умела ревновать, но знала, из-за кого ее хозяин готов спуститься с неба.

Тир лишь улыбнулся.

Трудно не ответить на любовь, если ответить хочется. Трудно не ценить верности, заботы, доверия. Правда, насчет доверия… Блудница была пока единственным существом, доверием которого Тир не позволил бы себе злоупотребить.

Доверием которого он не злоупотребил за прошедшие годы.

Шестнадцать лет на службе человеку. За такой срок, даже если никуда не спешить, успеешь не по разу использовать всех окружающих, оптом и в розницу.

Не везло стране Эстремаде, не везло с тех самых пор, как она прибегла к шантажу, чтобы избавиться от короля-шефанго. После этого Ворон, император Альбин, разорил ее земли войной, и Эрик фон Геллет, император Вальдена, сцепился с Вороном в эстремадском небе.